— Леди Аланис сватается к императору? Тогда он, наверняка, ее и выберет! Кто может с нею сравниться!..
Отец Аланис — герцог Айден — первый советник двух императоров, так что, надо полагать, брак Адриана с Аланис — вопрос уже решенный. Однако вслух Хармон сказал другое:
— Ну, вовсе не точно, что ее.
— Почему же? Неужели две другие лучше?
— Не лучше, но владыка сомневается, брать ли в жены девицу, которой служат едва ли не больше мечей, чем ему самому.
— Войско Альмеры так сильно?
— Говорят, может поспорить с Ориджином.
Джоакин мечтательно закатил глаза.
Хармон не забывал и подначивать.
Раз увидал, как молодой воин мечет кинжал в дерево. С десяти шагов, с пятнадцати, с двадцати — клинок снова и снова бойко вонзался в кору. Сара хлопала в ладоши, Вихренок просил научить, Полли отчаянно предложила подержать яблоко. Хармон же, увидав это действо, ехидно хохотнул:
— Это в каком же замке тебя научили так над клинком издеваться? Раздобыл дворянскую вещицу, а орудуешь ею как разбойник с большой дороги. Кто же мечет искровый кинжал? Немудрено, что очи вылетели!
— Он такой и был, без очей, — процедил Джоакин. — Раздобуду деньги — куплю новые.
— Да я не про очи, — фыркнул Хармон, — а про тебя. Ты, конечно, ловкий воин, но дикий, как варвар. Благородные тебя на смех поднимут, коли среди них окажешься.
Джоакин пометал еще немного, чтобы не показать, как его задела насмешка, но больше это занятие не повторял.
На одной переправе путникам довелось долго ждать парома. Полли с Луизой хлопотали над стряпней, Джоакин маялся безделием. Хармон отозвал его в сторонку и попросил:
— Почитай про бал. Мои глаза уже не те, трудно печатные буквы разбирать.
— Про бал?.. — удивился воин. — Так вам же неинтересно!
— Это тогда, на судне, неинтересно было. А теперь уж две недели, как из последнего города уехали. Изголодался по новостям. Пусть и про бал, а все равно развлечение.
Джоакин извлек драгоценную страницу, осторожно развернул и принялся читать.
Понятное дело, шла речь о том, какой шикарный и богатый прием устроил владыка Адриан, что за расчудесная знать собралась, какие все были красивые и благородные… Вельможи — большие любители похвалиться друг перед другом. Хармона вовсе не интересовала заметка. Цель была в другом: заставить Джоакина лишний раз перечесть лестное описание леди Аланис. Причем вслух, чтобы парень сам себе проговорил все эти витиеватые красивости. Джоакин действительно увлекся: стоило ему добраться до упоминания леди Альмера, как глаза загорелись, голос наполнился вдохновением. Однако, читал он, как и прежде, скверно: спотыкался о слова, в которых имелось больше семи букв, и с трудом, в два-три захода, преодолевал их. Слово "нас… след… ница" в итоге покорилось ему, "перв… воро… вород… родная" составила серьезное препятствие, а эпитет "неприз… непервз… неперевез… проклятье какое-то!.. непревзведенная!" поверг молодого воина в смятение, близкое к панике. Хармон расхохотался.
— Слышала бы леди Аланис, как изящно ты о ней читаешь!
— Читайте сами, — обиделся Джоакин, спрятал страницу в карман и ушел.
Полли цвела и благоухала, словно майская сирень. Ее радовало все вокруг. Солнце было нежным, дождь — уютным, луна — мечтательной, Звезда — по-особому прекрасной. Дорога шла гладко, еда выходила — пальчики оближешь. Полли радовалась новым местам, встречным людям на тракте, улыбалась путникам и желала счастливой дороги. В полнейший восторг ее привела кобыла. Хармон отдал Полли до поры одну из трофейных лошадей, отнятых у своры сира Вомака. Прочих он собирался продать в Солтауне, а самую красивую — игреневую, с белыми отметинами на ногах — решил приберечь и позволил девушке ездить на ней. Вскоре, правда, пожалел об этом: Джоакин продолжил свои уроки верховой езды, Полли быстро училась, и вскоре парочка, оседлав коней, уже по полдня пропадала в полях, далеко обогнав остальной обоз. Возвращались они неизменно счастливые, перехихикиваясь, щеки парня розовели, у Полли сияли глаза. Спрашивается, какой толк от охранника, который разгуливает с девицей вместо того, чтобы быть при хозяине? Хармон подумывал устроить Джоакину взбучку, но понял, что Полли сочтет его злым и придирчивым, а этого не хотелось. Девушка и без того почти не обращала внимания на Хармона со дня памятного поединка. Презирает за трусость и ложь?.. Или просто все ее силы уходят на красавчика-воина?.. В любом случае, неприятно и досадно.
Хармон загонял ревность в темный угол души и твердил себе: ничего, дайте срок. Время мне на руку играет.
Ближе к Солтауну торговец стал замечать, что Джоакин не отказался бы побеседовать с ним. При случае, воин садился около хозяина и бросал взгляды, будто с вопросом. Однако, Джоакин помалкивал, и это было весьма необычно. Остальная свита Хармона постоянно точила лясы. Доксет рассказывал военные небылицы; Вихорь бурчал, недовольный всем вокруг; Луиза отмечала, чем придорожные села отличаются друг от друга: у этих, к примеру, коровы черные, а у тех — пятнистые; тут вот церковь из рыжего кирпича, а там — оштукатуренная известью; колодец вот с "журавлем" — значит, неглубокий… Хармон видел, что все эти глубокомысленные беседы оставляют Джоакина равнодушным. Имелась у парня одна заветная, волнующая тема, которую не мог поддержать ни Доксет, ни Вихорь, ни даже Полли — один лишь хозяин. И Джоакин все чаще терся около него, поглядывал, хотя и остерегался заговорить самому, чтобы не наткнуться на новую насмешку.
Хармон избегал этой темы несколько дней, дал Джоакину поголодать. А после, на петлистой дороге среди холмов, что вращали крыльями мельниц, Хармон уселся на козлах возле охранника и сказал:
— Знаешь, они чем-то похожи. Угадывается одна порода: темные глаза, скулы резко прорисованы, а брови чуть изломаны, как от удивления. И запястья очень тонкие.
Джоакин сразу понял, о ком идет речь, встрепенулся.
— А кто красивее?
— Спросишь! Конечно, леди Аланис. Северная Принцесса рядом с нею — свеча против искровой лампы.
— Правда ли, хозяин, что они — родственницы?
— Да, хотя очень далекие. Они обе — рода Агаты, это говорит само за себя.
— Говорит?.. Что говорит?
— Темень ты! Рвешься в мир благородных, а ни черта про них не знаешь.
Джоакин умолк и засопел. Чуть погодя, Хармон смилостивился.
— Ладно, слушай. Первородные меж собою постоянно чем-то меряются: у кого мечи острее, замок крепче, земли просторнее, у кого в тайниках хранится больше Священных Предметов. Но главное, чем они похваляются, — это родовое имя. Наши Святые Праматери упомянуты в Писании в определенном порядке. На алтаре любого собора этот список тоже увидишь. Темноокая Мириам, за ней — Янмэй Милосердная, потом Величавая Софья, Светлая Агата, Елена, Глория, Сьюзен… ну, всех перечислять не стану. Важно то, что их всегда пишут одним и тем же порядком: первая — Мириам, последняя — Ульяна. Дальше еще говорится, что все Праматери в равной степени велики и святы, и ни одной из них боги не отдавали предпочтения… но дворянам начхать на эту приписку. Они решили меж собой: чье родовое имя стоит в Писании выше, тот, значит, и благороднее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
