Фото-лептонная вспышка волной прокатилась по мембране. Последние рукава, которые еще пытались сдерживать пузырь, повисли подобно сломанным пальцам. Затем послышалось короткое яростное шипение плазмы, и пузырь раздулся еще больше, поглощая «Ночную Тень» и одновременно рассеиваясь. Скейд почувствовала, как мембрана прошла сквозь нее — это напоминало внезапный порыв ледяного ветра в жаркий день. В то же мгновение ударная волна тряхнула корабль, и Скейд отбросило к переборке. Поверхность должна была стать мягкой, смягчая удар, но этого не произошло. Словно со стороны, Скейд услышала грохот чего-то тяжелого и металлического.
Однако звездолет по-прежнему никуда не исчез. Скейд сохранила способность думать и до сих пор слышала вой сирен и предупреждающие возгласы, диафрагмы в переборках оставались закрытыми. Потом до нее дошло: все кончилось. Пузырь рассеялся. Он жестоко повредил «Ночную Тень» — возможно, корабль уже не подлежит ремонту — но не смог ее уничтожить.
Скейд заставила себя восстановить нормальную скорость мышления, и ее гребень затрепетал от избытка крови, которую следовало охладить. На миг она ощутила странную пустоту в голове, но это ощущение вскоре исчезло. Похоже, ее металлическое тело не получило никаких повреждений. Уцепившись за переборку, Скейд вытащила себя на середину коридора. Корабль находился в свободном падении — как и следовало ожидать. «Ночная Тень» дрейфовала в космосе, установки центробежной гравитации не работали.
«Моленка?»
Ответа не последовало. Похоже, бортовая сеть вышла из строя. Теперь нейрообщение возможно только при непосредственном контакте. Однако Скейд знала, где Моленка находилась до того, как процесс вышел из-под контроля. На всякий случай она громко позвала женщину-техника, но, не дождавшись ответа, направилась в сторону отсека с аппаратурой. К счастью, до разгерметизации не дошло, однако Скейд приходилось уговаривать каждый шлюз, чтобы пройти.
С тех пор, как Скейд последний раз посещала этот отсек, здесь кое-что изменилось. Выгнутые поверхности аппаратуры, блестящие, точно черное стекло, поменяли положение в пространстве. Интересно, сколько раз это происходило? В воздухе пахло озоном и целым букетом чего-то малознакомого, сквозь несмолкающий вой сирен и предупредительных возгласов доносилось жужжание и потрескивание, словно где-то искрила проводка.
— Моленка?
(Скейд…)
Мысленный ответ был невероятно слабым, но узнать техника не составляло труда. Несомненно, Моленка находилась где-то неподалеку.
Скейд плыла вперед, цепляясь за переборки то одной, то другой рукой. Механизмы окружали ее со всех сторон — гладкие черные выступы и рифы, похожие на неровные стены подводной пещеры. Проход расширился, и Скейд оказалась в тупичке пяти-шести метров в поперечнике. Все поверхности были облеплены разъемами для ввода данных. За встроенным окошком в дальней переборке темнели ограничительные рукава, все еще тянущиеся за корму, разбитые и скрюченные. Даже сейчас некоторые из них продолжали шевелиться. Эти вялые круговые движения казались предсмертными судорогами живого существа. Теперь Скейд видела разрушения собственными глазами. Ситуация оказалась куда более скверной, чем она ожидала. Звездолет был выпотрошен, словно анатомическое пособие.
Но не это привлекло внимание Скейд. В центре тупика плавал волнистый мешочек. Внутри молочно-белой полупрозрачной оболочки что-то шевелилось, то проступая, то исчезая. Мешочек напоминал морскую звезду, но его тупые псевдоподии явно копировали пропорции человеческого тела. Да… то, что ворочалось внутри, действительно было человеком. Казалось, его разрезали на куски, а потом сложили заново в произвольном порядке. Скейд видела то лоскуток темной одежды, то бледные пятна плоти, смешанные без всякой логики в последовательности.
«Моленка?»
Расстояние между ними не превышало двух-трех метров, но ответ донесся как будто издалека.
(Да, это я. Я попалась, Скейд. Я заперта в части пузыря.)
Скейд вздрогнула, пораженная спокойствием техника. Несомненно, Моленке предстояло умереть, но она говорила о своем затруднительном положении с восхитительной бесстрастностью. Вот позиция настоящей Объединившейся. Убежденной в том, что ее сущность будет жить и дальше в едином сознании Материнского Гнезда, и что физическая смерть — это лишь исчезновение второстепенного периферийного элемента чего-то большего, по-настоящему значительного… Стоп. Скейд напомнила себе, что сейчас Материнское Гнездо очень далеко.
«В части пузыря, Моленка?»
(Он распался на фрагменты, когда проходил сквозь корабль. Один потянулся ко мне, как будто сознательно. Будто искал кого-то, чтобы окружить, заключить в себя.)
«Морская звезда» омерзительно задрожала, словно находилась в нестабильном состоянии и собиралась схлопнуться в точку.
«Какое состояние внутри, Моленка?»
(Похоже, «состояние один», Скейд… Честно говоря, не чувствую никакой разницы. Просто я заперта… и очень далеко. Я чувствую, что очень, очень далеко.)
Фрагмент пузыря начал сокращаться — именно таким образом, как предполагала Моленка. Мембрана сморщивалась. Если до сих пор форма пузыря лишь грубо напоминала человеческое тело, то теперь мембрана почти облепила Моленку. Какое-то мгновение техник выглядела почти привычно — если бы ее не покрывала струящаяся глазурь жемчужного света. Может быть, пузырь сейчас разлетится и освободит Моленку, робко подумала Скейд. Но уже поняла, что ничего подобного не произойдет.
Пузырь снова задрожал, сокращаясь, точно пищевод при икоте. На лице женщины-техника — теперь ее было хорошо видно — появилось выражение запредельного страха. Даже через исчезающе слабые неврологические каналы Скейд охвативший ее ужас и предчувствие беды. Кажется, глазурная пленка сжималась.
(Помоги мне, Скейд. Я не могу дышать.)
«У меня не получится. Я не знаю, что делать».
Мембрана туго обтянула кожу Моленки. Техник начала задыхаться. Она уже не могла говорить, автоматические программы в ее голове постепенно отключали зоны мозга одну за другой, экономя жизненные ресурсы, чтобы выиграть три-четыре дополнительных минуты почти бессознательного последнего вздоха.
(Помоги мне. Пожалуйста…)
Пузырь продолжал сжиматься. Скейд наблюдала за этим, не в силах отвернуться. Боль мощным потоком хлынула через остатки неврологических каналов. В этом потоке уже ничего нельзя было различить. Скейд рванулась вперед, в отчаянной попытке сделать хоть что-нибудь, даже если от этого не будет проку. Металлические пальцы коснулись поверхности мембраны, и она тут же начала съеживаться быстрее. Неврологическая связь рушилась. Полупрозрачная пленка сплющивала Моленку, давление почти уничтожило чуткую сеть имплантатов, которые наполняли ее тело.
На миг пузырь застыл, снова судорожно дернулся, а затем начал сжиматься с невообразимой скоростью. Когда рост Моленки сократился на четверть, полупрозрачная пленка внезапно стала алой изнутри. Сознание Скейд ударил истошный вой, и связь прервалась окончательно. Моленка была мертва. Сохраняя пропорции человеческого тела, пузырь продолжал уменьшаться. Вот он стал похож на манекен, потом — на марионетку, на детскую куклу… вот стал крошечной фигуркой в палец длиной, теряя очертания и определенность форм, словно плавясь и обтекая. Когда все кончилось, в пространстве висел маленький шарик, наполненный чем-то молочно-белым.
Скейд протянула руку и схватила его. Она уже знала, что эту штуку надо как можно скорее выбросить в вакуум — прежде, чем она сожмется еще больше. Материя внутри мембраны — то, что некогда было Моленкой — находилась под огромным давлением. В один прекрасный момент этот шарик внезапно решит увеличиться, и Скейд не хотела даже думать о том, что тогда может произойти.
Это оказалось не так-то просто. Казалось, шарик жестко закрепили в определенной точке пространства… и, наверно, времени. Скейд приказала своему механическому телу увеличить силу. В конце концов ей удалось сдвинуть шарик с места. Он весил столько же, сколько тело Моленки… нет, пожалуй, даже больше, судя по тому, как трудно было заставить его остановиться или сменить направление движения.
Скейд начала свой нелегкий путь к ближайшему дорсальному шлюзу.
Спираль проектора раскрутилась до нужной скорости. Клавейн стоял, держась руками за поручни, окружающие сферу просмотра, и разглядывал непонятный предмет, изображение которого появилось в цилиндре. Больше всего это напоминало раздавленного жука: ворох мягких внутренностей, похожих на веревки, вывалившихся наружу с одной стороны жесткого темного панциря.
— Что-то она никуда не торопится, — сказал Скорпио.
Антуанетта кивнула и выразительно присвистнула.
— Отторопилась. Теперь дрейфует, куда звездный ветер понесет. Вот дерьмо, господи… Как думаете, что с ней произошло?
