Человек-свинья включил передатчик.
— Лашер на связи. Я его уже вижу. Это точно шаттл. Не могу сказать какого типа, но на наши не похож.
Он сбросил скорость. В идеале ему следовало дождаться ответа Скорпио, но такая роскошь была непозволительной. Сигнал шел до «Зодиакального Света» целых двенадцать минут, и дистанция постоянно увеличивалась — субсветовик поддерживал ускорение в десять «g». У Лашера было полчаса на все. Затем следовало разворачиваться и лететь назад. Если задержаться хоть на минуту дольше, то его шаттл уже никогда не догонит «Зодиакальный Свет».
Но получаса хватит и на стыковку с корветом, и на то, чтобы попасть на борт и найти дочь Клавейна — или кто она там.
Последний вопрос действительно не волновал Лашера. Только одно имело значение — его попросил Скорпио. И что с того, что сам Скорпио действует по просьбе Клавейна? Это не имело значения. Лашер был так же беззаветно предан своему вождю, как и в тот день, когда решил следовать за ним — почти с тех пор, как Скорпио появился в Городе Бездны.
Это было событие, которое невозможно недооценить. До сих пор люди-свиньи считались отбросами общества, презренными обитателями городских трущоб, а их группировки вечно грызлись между собой. Скорпио сделал их едиными. Он стал криминальным мессией, полумистической фигурой, многие сомневались в реальности его существования. Лашер коллекционировал преступления Скорпио, предавая их памяти с алчностью религиозного фанатика. Он восхищенно изучал каждое — их отличала простота хайку и жестокая изобретательность. Каково это — чувствовать себя автором этих шедевров? Позже он вошел в сферу влияния Скорпио и начал подниматься по ступеням теневой иерархии криминального мира. Лашер хорошо запомнил их первую встречу… и чувство легкого разочарования: Скорпио оказался таким же человеком-свиньей, как и он сам. Но скоро его восхищение стало от этого только сильнее. То, что Скорпио был таким же существом из плоти и крови, делало его свершения еще более выдающимися. И Лашер преодолел робость. Вскоре он уже был одним из главных агентов Скорпио, а затем — одним из близких помощников.
Потом Скорпио исчез. Говорили, что он отправился в космос для участия в суперсекретных переговорах с другой криминальной группой, действующей в системе — возможно, со Скайджеками.
Любые переезды и перелеты для Скорпио были сопряжены с риском, особенно во время войны. И Лашер заставил себя смириться с наиболее вероятным и наиболее горьким исходом — их вождь, скорее всего, погиб.
Прошли месяцы. Затем Лашер услышал новость: Скорпио находится под стражей или что-то вроде этого. Его схватили «пауки», а до этого он, возможно, он побывал в плену у «зомби». Потом под давлением обстоятельств «паукам» пришлось передать пленника Феррисвильскому Конвенту.
Ситуация казалась совершенно безвыходной. Яркое и бесславное правление Скорпио завершилось. Конвент мог предъявить ему любое обвинение — в военное время почти всякое преступление каралось смертной казнью. К ним в руки попал сам Скорпио — событие, которого ждали очень долго. Показательный суд должен был неизбежно завершиться смертным приговором… и Скорпио окончательно стал бы легендой.
Но все произошло иначе. Вскоре пошли обычные противоречивые слухи. Впрочем, в некоторые из них сходились: Скорпио жив и здоров, он уже на воле, вернулся в Город Бездны и отсиживается в темной угрожающей постройке, которую люди-свиньи знали как Шато де Карбо. Говорили, что в подвале этого замка водились привидения. Теперь Скорпио гостил у таинственного владельца Замка Воронья, и совместно они собирались осуществить нечто неправдоподобное. То, о чем много говорили, но до сих пор считали в принципе невозможным.
Армия «свиней».
Лашер снова вернулся к своему хозяину. Слухи оказались правдой. Скорпио действительно собирал армию для какого-то старика по имени Клавейн, на которого — или вместе с которым — теперь работал. Кроме того, в их планы входил угон корабля, принадлежащего Ультра. По негласным законам преступного мира, такое нельзя было даже обсуждать, не то что осуществлять. Подобный поворот событий и заинтриговал, и напугал Лашера. Особенно после того, как это оказалось только прелюдией к чему-то еще более дерзкому…
Неужели он мог устоять?
Теперь он здесь. Уже несколько световых лет отделяют его от Города Бездны, от всего, что он считает для себя привычным.
Он служил Скорпио. Служил хорошо, не просто выполняя все его приказы, но иногда даже предвидя их; иногда даже идя на шаг впереди своего учителя, за что удостаивался сдержанной похвалы.
Сейчас корвет был совсем близко. Типичный шаттл «пауков» — гладкий, слегка побитый мелкими метеоритами, весь черный. Прожектора шарили по обшивке в поисках люка. Вот и он — в точности как описывал Клавейн: тонкий, как нитка, шов, едва различимый вблизи. Дистанция составляла пятнадцать метров, скорость сближения — один метр в секунду. Корвет достаточно мал, значит, проблем с поисками пассажира не возникнет — при условии, что Скейд сдержала свое слово.
Расстояние между шаттлами сократилось до десяти метров. Тогда из сердца космического аппарата Объединившихся выросло пятно света, подобное первой вспышке восходящего солнца.
Лашер не успел даже моргнуть.
Скейд увидела яркую вспышку боеголовки. Сейчас за кормой «Ночной Тени» не было звезд — только чернильное пятно расползающейся черноты. Релятивистские эффекты сжали видимую Вселенную в широкое кольцо, окружающее звездолет. Но корабль Клавейна все еще следовал позади с прежней скоростью. Бриллиантовая булавочная головка в точке взрыва сверкала в темноте, словно одинокая звезда, которая случайно оказалась не на своем месте.
Объединившаяся сняла спектрограмму излучения, сделала поправку на красное смещение. Совокупный выход тератонного взрыва состоял только из самого приспособления плюс малая остаточная масса антивещества. Значит, уничтоженное судно — шаттл или что-то подобного размера, но не субсветовик. Взрыв звездолета и его машин, глубоко запустивших свои когти в энергетический колодец квантового вакуума, был бы минимум в три раза мощнее.
Итак, Клавейн снова оказался умнее. Нет, поправила себя Скейд: не умнее. Так же умен, как она сама. Дело не в ее ошибках — пока она не допустила ни одной. Просто Клавейн все еще отражает ее атаки, все еще сопротивляется. Но преимущество пока на ее стороне. Скейд не сомневалась: так или иначе, она причиняет упрямому старику серьезные неприятности. Как минимум, она заставила Клавейна сжечь топливо, которое он так экономил. Более чем вероятно — побудила направить свои усилия на отражение ее атак, вместо того, чтобы готовиться к сражению, которое ждет его впереди, в окрестностях Ресургема. В стратегическом отношении Скейд не потеряла ничего… за исключением возможности убедительно блефовать.
Но это ей больше никогда не потребуется.
Настало время сделать то, что должно быть сделано.
— Ты, врун долбаный!
Ксавьер поднял взгляд от экрана. Когда Антуанетта ворвалась в их каюту, Лю лежал на своей койке, примостив на колени электронный блокнот. На миг девушка заметила строчки исходных кодов, пробегающих по экрану. Символы и неровные синусоиды напоминали замысловатые формализованные строфы инопланетной поэзии. У Ксавьера буквально отвисла челюсть, и стилус, который он держал в зубах, покатился по полу. Следом свалился блокнот.
— Антуанетта?
— Я все знаю!
— Что ты знаешь?
— О Постановлении Мандельштама. О Лайле Меррике. О «Штормовой Птице». О Тваре. О тебе.
— О чем, о чем?!
Ксавьер соскользнул с койки, сел и принялся накручивать на палец смоляную прядь, изображая крайнее смущение.
— Не смей мне врать, засранец!
В следующий момент она нависла над ним, и на голову Ксавьера обрушился град ударов. Настоящей жестокости в них не чувствовалось, при иных обстоятельствах они могли показаться игривыми. Ксавьер прикрывал лицо, подставляя ее кулакам предплечья, и время от времени пытался что-то пробормотать. Но эти жалкие попытки немедленно пресекались: Антуанетта была в ярости и не желала слушать никаких оправданий.
Наконец гнев иссяк и сменился слезами. Ксавьер поймал ее ослабевшие руки и нежно сжал.
— Антуанетта, — сказал он.
Девушка слабо попыталась освободиться и разрыдалась. Она ненавидела его и любила одновременно.
— Это не моя вина, — проговорил Ксавьер. — Клянусь тебе, не моя.
— Почему ты мне ничего не сказал?
Лю смотрел на нее, пытаясь увидеть глаза за пеленой слез.
— Почему я тебе не сказал?
— Да! Именно это я и спросила.
— Потому что твой отец взял с меня слово.
Когда Антуанетта успокоилась и была готова слушать, Ксавьер рассказал ей все.
