сегодня? — поддержал разговор Володя.
— Я не знаю ни названий, ни художников. Я вообще никогда не читаю таблички. Обычно я быстро прохожу всю галерею, бегло осматриваю картины, а потом возвращаюсь к тем, за которые зацепился взгляд. Стою, разглядываю, придумываю истории этих картин: когда и как их писали, кто изображён на них, кем натурщики приходились художнику, что он о них думал и всё тому подобное. Так что любая информация о том, что в действительности изображено на картине, сильно ограничивает полёт фантазии.
— Ты так развиваешь воображение?
— Именно, — кивнул Юра и остановился, показывая на неизвестный Володе портрет. — Вот, например, посмотри на этого юношу. Он пишет картину, а за ним стоит человек. Юноша — это художник, но кто же за ним? По-моему, это заказчик. Видишь позу? Он будто кукловод — вставил руку в спину художника и управляет им изнутри как марионеткой. То есть диктует, что ему делать. Эта картина о несвободе. В этом юноше я вижу себя.
От такого заявления Володе стало не по себе — Юра всегда казался ему оптимистом. Но неужели это всего лишь маска? В действительности он ощущал себя творческим рабом? И ни разу не сказал об этом Володе?
— Почему ты так считаешь? — спросил он. — Кто тобой управляет?
— Не знаю. Заказчики, наверное, кто же ещё, — смущённо улыбнулся Юра. — Я знаю, что такие мысли глупы и инфантильны. Но я вкладываю душу в любую музыку, которую пишу, неважно, на заказ или нет. Вот и получается, что продаю душу за деньги. И при этом мне указывают, какой кусок и как отрезать.
— Помни о том, что у тебя всегда есть выбор и, что бы ты ни решил, я всегда останусь на твоей стороне, — сказал Володя, разглядывая этот портрет. Ему, наоборот, показалось, что двое на картине похожи на них с Юрой: он творит, а Володя — всегда рядом, готовый поддержать.
— Я знаю, — Юра улыбнулся, и они отправились в следующий зал.
Юра вошёл первым, и Володя услышал его смех, причём весьма глупый. Затем раздались полные возмущения голоса других людей.
Картина, развеселившая Юру и взбесившая других посетителей, впечатляла размером, а бурную реакцию, очевидно, вызвали изображённые на ней два усатых качка в трусах с волосатыми грудями и розовыми сосками. Они сидели рядышком на диване: один держал в руках скрипку, а второй — нотный лист.
Забавляло ещё и то, что картину установили на такой высоте, что лица посетителей оказывались точно на одном уровне с пахом качков.
— Это что, искусство?! — возмущался вошедший следом за Володей мужчина, матерясь.
— Это отвратительно! — поддержала его ещё одна посетительница. — И как я должна объяснять такое детям?
— Пидоров надо в лагеря высылать подальше от нормальных людей, а не выставлять на всеобщее обозрение. — Мужик резко развернулся, собираясь уйти, но влетел Юре в плечо. И застыл на месте, глядя на его серёжку. — Совсем страх потеряли, даже не скрываются, — зло прошипел он.
Володю насторожил взгляд мужика. Он весь напрягся.
— Это вы мне сказали? — спросил Юра ледяным тоном.
Мужик зло уставился сперва на него, затем — на Володю. Наткнувшись на его гневный взгляд, стушевался и промолчал.
— Повторите, что вы мне сказали, — потребовал Юра.
Володя шагнул к мужику ближе, закрыв Юру собой.
— Ничего. Вам послышалось, — буркнул мужик, затравленно оглядел их обоих и пулей вылетел из зала.
— Эй, что ты делаешь! — возмутился Юра, видя, что мужик уходит. — Отойди! Зачем ты встал передо мной?
— Успокойся, — попросил Володя. — Нам ни к чему скандал на ровном месте. Пошли отсюда. Ты всё равно никому ничего не докажешь.
Юра чуть-чуть повозмущался, но всё-таки послушно побрёл вниз по лестнице, а затем — к выходу из галереи. Мужик им больше не встретился.
До кафе шли молча, а заговорили, только когда, сделав заказ, отпустили официанта.
— Володя, что со мной не так? — спросил Юра, глядя на свои пальцы, барабанящие по столешнице.
— С тобой всё в порядке, — мягко ответил Володя.
Но Юра, не глядя на него, поджал губы и устало произнёс:
— Чем я выдаю себя?
— Не знаю… — протянул Володя. Он опасался этого разговора, боялся обидеть Юру, но и игнорировать эту тему тоже было нельзя. Он старался быть как объективным, так и мягким. — Может быть, дело в серёжке. Ну, знаешь, эти слухи, что их носят только геи.
— А подростки что?
— Ну ты же не подросток, — улыбнулся Володя.
— Это же бредовый стереотип! — фыркнул Юра.
— Согласен. Но он широко распространён, особенно среди всякого быдла.
— Да если бы он был один… — Юра перестал постукивать по столешнице, поднял голову и посмотрел Володе в глаза. — Люди на улице постоянно косятся на меня, оборачиваются…
— А ты не преувеличиваешь? — спросил Володя для проформы. Манерный и яркий, Юра притягивал к себе взгляды, хотел он того или нет. И Володя ещё до его приезда понимал, что вниманием он будет обеспечен.
Юра отрицательно помотал головой. Володя постарался его успокоить:
— На один презрительный взгляд придётся сто равнодушных. Просто равнодушные ты не замечаешь, а злые — помнишь. Но ведь в процентном соотношении их настолько мало, что, можно сказать, и нет вовсе. Они существуют только в твоём воображении. Не обращай внимания. Тем более это всего лишь взгляды.
— Как видишь, сегодня были не только взгляды… Но, чёрт подери, почему? У меня что, на лбу написано, какой я?
Юра требовал от него именно того ответа, который Володя особенно не хотел давать. Но молчание — не выход.
— Ты одеваешься слишком ярко в сравнении с местными, — осторожно начал он. — Вот посмотри вокруг, у кого ещё ты видел, например, голубой шарф? Или вообще хоть что-то выделяющееся?
Как Володя и ожидал, Юра вспылил:
— И что ты мне прикажешь? Снять шарф и светить всем твоими засосами? — произнёс он сдавленным шёпотом. Обнажил шею, демонстрируя новое красное пятно возле уха.
— Блин, за это прости, — сказал Володя, с досадой подумав, что обзавёлся плохой привычкой, сам того не замечая, оставлять засосы. — Но в
