Вскоре после этого случайного знакомства мы с Василием Михайловичем подружились, и однажды осенью он пригласил меня в гости, сказав, что у него обязательно будет Шолохов и я смогу с ним познакомиться.
В назначенный час я пришла к Кудашеву. Жил он в крохотной комнатушке большой коммунальной квартиры по Камергерскому переулку (ныне – проезд МХАТа). Мы пили чай, беседовали, в основном говорил Василий Михайлович, время шло, а Шолохова все не было и не было. Я уже собралась уходить, и, чтоб как-то задержать меня, хозяин стал показывать только что вышедшие его книжки с рассказами о деревенской молодежи, потом фотографии, одну из которых тут же подарил мне с автографом на обороте: «Славной Моте в знак большой сокровенной дружбы (подпись) 2 IX 30 г.». На фотографии Кудашев был снят вместе с Шолоховым. (Этот снимок потом не раз публиковался с автографами обоих писателей на лицевой стороне.)
Опять мы пили чай, о чем-то говорили, и вдруг резко распахнулась дверь, и в комнату не вошел, а влетел человек небольшого роста с трубкой в руке, в полувоенном костюме, рассерженный, даже злой, и ну ругать Кудашева хлесткими «мужскими» словами. Что же ты, мол, такой-сякой, не открываешь, звоню, звоню, а ты, как глухарь, ни черта не слышишь… А дело в том, что на всю коммуналку звонок был один, причем у самой входной двери. Каждому жильцу надо было звонить определенное число раз. А так как комнатушка Кудашева затерялась в глубине квартиры, да еще за поворотом коридора, то звонки не всегда были слышны. Кстати, мне, когда я звонила, тоже открыла соседка.
Когда Шолохов, а это, как я догадалась, был он, поостыл и окинул взглядом комнату, то, наконец, увидел меня. И опешил. Схватил стакан, буркнул, что ему хочется пить, и выскочил на кухню. Вернувшись, извинился передо мной и начал упрекать Кудашева, что тот его так подвел, что теперь хоть сквозь землю остается провалиться.
Всем было неловко, разговор не складывался, и пришлось нам разойтись.
В дальнейшем при наших встречах, они обычно происходили все в той же кудашевской клетушке, Михаил Александрович всякий раз смущенно улыбался и просил меня забыть о его оплошности при нашем знакомстве.
В коммуналке жила девушка Ирина, у нее был граммофон и набор танцевальных пластинок. По вечерам приходили молодые друзья, бывали и Кудашев с Шолоховым – балагурили, танцевали. Как-то и я зашла с ними, но ненадолго: надо было готовиться к экзаменам по химии. Мой уход, как я потом узнала, удивил Шолохова, и он сказал Кудашеву:
«Вон она у тебя какая стойкая, я и не думал». Василий Михайлович признался, что ему была приятна шолоховская похвала в мой адрес.
Хорошо помню такой эпизод. Из химико-технологического я перевелась в институт цветных металлов на второй курс. И через год меня направили на практику на восток страны в один из золотых рудников. Перед отъездом я забежала к Кудашеву за валенками, которые он мне презентовал, а у него был Шолохов. Он сочувственно отнесся к моим заботам, подбадривал шутками и настойчиво предлагал взять его доху, говоря, что она ой как пригодится при трескучих морозах. «Я охотно, – убеждал Михаил Александрович, – отдаю свою родимую, пусть это будет искуплением вины за выходку при нашем знакомстве, хотя я и не виноват. Ну а в придачу дарю книгу, да еще с автографом». И Шолохов протянул мне «Донские рассказы», выпущенные в 1926 году «Товариществом московских писателей», ответственным редактором которого был В.М. Кудашев.
Дарственная надпись Шолохова была, как всегда, шутливой: «Тюхе Мотюхе, корноухе, резаному ухе. С повинной. Шолохов».
Поясню, почему Михаил Александрович так написал. После перенесенного тифа я была коротко стрижена, поэтому уши были на виду, они у меня маленькие, причем на правом небольшая вмятина оттого, как уверяли родители, что они меня всегда клали в колыбельку на правый бок. Вот Михаил Александрович и подшучивал при случае надо мной, звал Мотюхой-корноухой.
Книгу я, конечно, взяла с собой, но, к сожалению, после окончания практики назад не привезла. Ее, как это говорится, «зачитали». Да у меня, откровенно говоря, и не было возможности разыскать ее, так как уезжала я спешно из-за навалившейся на меня болезни. Рудник, на котором я проходила практику, был расположен высоко над уровнем моря, атмосфера была разреженная, морозы доходили до пятидесяти градусов по Цельсию. Для моего больного сердца такой климат оказался вредным. И в апреле я вернулась в Москву, а оттуда сразу же по институтской санаторной путевке поехала в Кисловодск. Василий Михайлович писал мне письма, в одном из них оказалась приписка Шолохова: «Сожалеем, что заболела, а вот виной тому – много ходила на сопки смотреть на Манчжурию, и от дохи отказалась зря».
* * *
Институт цветных металлов я так и не закончила, перевелась на четвертый курс в институт стали и сплавов, в котором и завершила, наконец, свое высшее образование. Вручили мне диплом инженера-металлурга.
Но еще до этого события произошло другое, не менее важное. В конце 1933 года я вышла замуж за Василия Михайловича Кудашева. Отныне его тринадцатиметровая комнатушка в коммуналке по Камергерскому переулку стала нашей семейной квартирой. Тесновато, конечно, но недаром говорится в народе – с милым рай и в шалаше.
Об этом скромном жилище стоит рассказать подробней, потому что с ним немало было связано и в жизни Кудашева, и в его, а затем и нашей дружбе с Шолоховым.
Как я уже говорила, Кудашев в 1922 году поступил на рабфак и поселился в общежитии. К нему часто приходил Шолохов и иногда оставался на ночевку, если была свободная койка. Брат Василия Михайловича Иван вспоминал, что в ту пору Шолохов любил говорить о себе и Кудашеве, что у них один паек и две ложки. Похоже, что многое в фельетоне «Три», опубликованном в «Юношеской правде» за подписью М. Шолох, навеяно обстановкой студенческого общежитейского быта.
Комнатку в Камергерском переулке Кудашев получил по решению исполкома за активную общественную работу в домоуправлении. С этого момента и началась та полоса в дружбе двух писателей, которую Михаил Александрович называл не иначе как «житие в Камергерском». Здесь он читал друзьям, редактировал свои ранние рассказы, а также страницы «Тихого Дона», который Шолохов, как известно, начал писать в 1926 году3.
О дружбе Шолохова и Кудашева хорошо было известно в московских литературных кругах. Когда Михаила Александровича приглашали на встречи с читателями, он обычно приходил вместе с другом. Широко известна, не раз публиковалась фотография, на которой Шолохов читает отрывки из «Тихого Дона» в клубе завода «Красный Октябрь» в 1929 году. Отчетливо видно, как в президиуме, опершись подбородком на руку, слушает чтение своего друга Кудашев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
