О дружбе Шолохова и Кудашева хорошо было известно в московских литературных кругах. Когда Михаила Александровича приглашали на встречи с читателями, он обычно приходил вместе с другом. Широко известна, не раз публиковалась фотография, на которой Шолохов читает отрывки из «Тихого Дона» в клубе завода «Красный Октябрь» в 1929 году. Отчетливо видно, как в президиуме, опершись подбородком на руку, слушает чтение своего друга Кудашев.
Когда надо было найти Шолохова или узнать, приехал он, приедет ли в Москву, то звонили на квартиру Кудашеву, чем очень досаждали соседям. Телефон-то был общий и находился далеко от кудашевской комнатки.
Мне хочется привести выдержки из воспоминаний некоторых писателей.
Так, И. Тришин вспоминает, что в июле 1927 года Шолохов появился в Москве и остановился у Василия Кудашева.
Подробнее рассказывает М.А. Величко: «Особой метой в моей памяти остались встречи на квартире у Кудашева. Жил он в маленькой комнатенке, на стенке была полка, окрашенная морилкой, обстановку составляли стол с двумя выдвижными ящиками, железная кровать и пара стульев… Шолохов, уехавший в станицу писать «Тихий Дон», время от времени наведывался в Москву и всякий раз останавливался у Кудашева… изредка, попыхивая трубкой, читал нам первую книгу романа прямо с рукописи, написанной на листах линованной бумаги четким, аккуратным, почти каллиграфическим почерком».
О взаимоотношениях между Кудашевым и Шолоховым можно судить и по письмам Василия Михайловича его земляку – писателю В.Д. Ряховскому (19 писем и 2 открытки хранятся в ЦГАЛИ). Например, в письме от 14 февраля 1928 г. он говорит: «Шолохов должен цвести, вещь очень хвалят, и, по-моему, эта вещь большой значимости. Так что мое мнение – «Тихий Дон» будет звездой в нашей литературе». Ряховский после этого послал Шолохову на суд свой роман, тот, однако, долго не отвечал, и Ряховский выразил Кудашеву в связи с этим недовольство. Кудашев в письме от 7 октября 1928 г. сообщает Ряховскому: «Недавно встретились мы, он ругал меня, а я его. На Шолохова ты зол напрасно. Его дьявольски трясет малярия. И вряд ли он сумел прочитать твой роман. По случаю болезни у него даже встала работа над «Тихим Доном». Он недавно был в Москве, ходил больной, обросший и поэтому поспешил опять уехать на Дон». Позже Шолохов подарил Кудашеву снимок, на нем он в кубанке и, действительно, обросший. Фотографировался Шолохов на Тверской в ателье Шварановича. На снимке – автограф: «Васеньке Кудашеву с надеждой, что попадется он мне на, тихом Дону и я «баклановским ударом» отсеку ему лысую голову, разумеется, соответственно изменив теперешнее выражение лица на более подходящее к моменту. 24/11—30 г. М. Шолохов».
Что касается романа Ряховского, то из кудашевских писем и ответов на них так и не ясно, читал его Шолохов или нет, а если читал, то какую дал ему оценку.
С переездом на Камергерский я, конечно, чаще стала встречаться с Михаилом Александровичем, познакомилась с его семьей. С Марией Петровной мы подружились. У нее с Михаилом Александровичем было тогда двое детей – Светлана и Саша. Иногда приезжали в Москву сестры Марии Петровны – близнецы Полина и Нюся, а также Лидия. Помню, как мы, взрослые, убеждали маленького Сашу, что дядя Вася, т. е. Василий Михайлович, в Москве самый главный, поэтому если куда-то Саше надо пойти, а он любил путешествовать по Москве, особенно посещать зоопарк, то обязательно надо это согласовывать с дядей Васей. Выдумка была, разумеется, на руку взрослым, хотя Саша никогда не оставался внакладе.
Приезжая в Москву, Михаил Александрович теперь останавливался в гостинице «Националь», но не проходило дня, чтобы он у нас не бывал, а уж телефонные звонки были непременными и частыми в течение дня, а иногда раздавались и ночью.
Было как-то и такое. Засиделся Шолохов у нас. Друзья вели бесконечные, как всегда, острые и живые разговоры о делах, о жизни, о литературе. Поснимали с полки томики Толстого, Тургенева, Бунина, цитировали друг другу любимые места из них. Много говорили о Кнуте Гамсуне, которым тогда оба увлекались. Спохватились, когда уже было далеко за полночь. И Шолохов категорически заявил, что ни в какой «Националь» он не пойдет, а с удовольствием заночует у нас. У нас так у нас, согласился Василий Михайлович, только вот где и что постелить. А Михаил Александрович, посмеявшись над тем, какие мы «богатые» хозяева, говорит, что места ему много не надо, вон какой он щупленький. Берет свою доху знаменитую, вот, мол, отличная постель, и пристраивается на полу головой к батарее. Выключили свет, но долго еще, до самого почти рассвета, шутили, переговаривалась, спорили. А утром оба вышли на общую кухню, изображая популярных в то время Пата и Паташона. Михаил Александрович, само собой, был Паташоном – надув щеки, слегка приседая, легко притопывая, он двигался впереди, а за ним этаким аистом, подняв повыше плечи, размахивая длинными руками, вышагивал худой и высокий Пат – Кудашев.
Потешив на славу хозяек на кухне, от души насмеявшись, отправились в ванную, и начали там обливаться ледяной водой. В комнате появились бодрыми и довольными, завтракать отказались, пошли вдвоем в «Националь». Ну а я поспешила в институт на лекции.
Михаил Александрович хорошо знал всех жильцов нашей коммуналки, как и они его, к каждому по-своему был внимателен, с одним всерьез о жизни потолкует, другому или другой какой-нибудь случай или анекдот расскажет, а над кем-нибудь и подшутит. Жильцы отвечали ему тем же, никто не обижался, разговор шел на равных.
Как-то Михаил Александрович заглянул к нам днем, на звонок открыла ему одна из соседок. Входит он в комнату и видит Ивана – младшего брата мужа – за книжкой. Говорит ему с усмешкой: «Что же ты не прислушиваешься, вот пришлось соседку побеспокоить». Иван оторвался от книжки, вскочил и виновато буркнул: «Зачитался!» И появилась у него кличка. «Ну, как живешь, Зачитался?» – так обычно приветствовал Ивана Михаил Александрович.
Вспоминается такой вечер: мне надо было уйти из дома к сокурсникам и вместе с ними работать над дипломом, и муж с Михаилом Александровичем оставались дома, сидели за столом, перед ними лежала папка с рукописью, кажется, восьмой части второй книги «Тихого Дона». Они попросили меня перед уходом поставить что-нибудь на стол, чем можно было бы, как они выразились, время от времени промочить горло. Я по доброте душевной и с полным доверием к друзьям предложила им немножко отведать вишневой наливки, поставив перед ними четверть с ягодами, засыпанными сахарным песком (четвертями назывались трехлитровые бутылки).
Домой я вернулась последним трамваем, было около часа ночи. Друзья по-прежнему сидели за столом, что-то горячо обсуждая. И тут я вижу: в бутыли одни ягоды. А где же сок, спрашиваю. Они пожимают плечами, не знаем, мол, вроде бы ягоды только и были. Михаил Александрович очень удивился, что уже так поздно, и засобирался в свой «Националь». Прощаясь и закрывая дверь, он с ехидцей сказал другу: «Ну, старик, вечером я доволен, а за грехи перед хозяйкой ты уже отчитывайся один».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
