принимать назад то, что было из нее выпущено.
– Ой! – Тетерка вдруг резко остановился.
Постояв, он оглянулся на Мираву.
– Что там?
– Да померещилось, будто девка стоит…
– Где?
– Вон, – Тетерка показал палкой на край болота. – Будто девка в белом кожухе… Даже, – он насмешливо хмыкнул, – помстилось, будто это ты!
– Я здесь.
– Да вижу. А знаешь что…
Тетерка прошел еще немного вперед и поворошил палкой снег. Показались замерзшие трухлявые щепки.
– Вон она лежит, ваша верба, – палкой Тетерка показал на длинный бугор, едва видный под толстым снеговым одеялом. – Повалило ее, видно, той бурей.
Мирава приблизилась к нему. У нее дрожали руки и ноги, короб за спиной потяжелел, будто набитый камнями. В горле пересохло.
Вербы не было! Она исчезла. Сто, двести лет – издавна, с тех пор как на Упе появились первые веденцы, она стояла здесь, на Сумежье, как страж и ворота Нави. Принимала то, что знающими людьми отсылалось в Навь ради очищения света белого. И вот она пала. Рухнула под тяжестью накопленного зла.
Сбросив короб на снег, Мирава старалась перевести дыхание, ждала, пока ослабнет жесткая рука, стиснувшая сердце.
– Не ковыряй там, не надо, – хрипло попросила она Тетерку.
Ничего, кроме дыры прямо в Навь, на этом месте найти нельзя. Мирава невольно подняла глаза к темному небу – нет ли на нем трещин? Старая верба была для Веденецкой волости как сыр-матер-дуб, только темный, стоящий в Нави. Если рухнула она – это знак, что и весь белый свет может рухнуть.
– Так чего… – окликнул ее Тетерка. – Назад пойдем?
– Нет. Раз уж пришли… Некуда больше короб мой нести. Разведи костер, сделай милость.
Вынув из-за пояса топор, Тетерка ушел в ельник. Мирава стояла, навалившись на палку, как древняя старуха, и собственная душа казалась ей такой же пустой, как дупло рухнувшей вербы.
– А что, это мне дух вербы явился, да? – спросил Тетерка, пока обстругивал толстый сук на щепу для растопки.
– Сдается, что да, – сказала Мирава, хотя думала другое.
– Ну, ясно. Это она нам место свое хотела указать. А то я дивлюсь: с чего бы мне стали девки мерещиться? Я, чай, человек женатый!
* * *
Когда они добрались до Крутова Вершка, ночь была на исходе, а Мирава едва передвигала ноги. Чтобы не будить никого у Любована, Тетерка повел ее к себе и уложил на полати. Даже во сне Мирава видела, будто идет через какие-то неоглядные снега, за спиной у нее что-то тяжелое, руки и ноги слабые, будто сделаны из кудели, а воздух густ, как кисель.
Проснулась она оттого, что кто-то звал ее по имени. С трудом открыв глаза, она увидел рядом голову Тетеркиной жены, Купавки.
– Миравка, проснись! – Та теребила ее, и Мираву даже спросонья поразили ее вытаращенные глаза. – Да проснись ты! Там от ваших прибежали… ваши двое.
– Какие наши двое? – прохрипела Мирава.
– Отроки двое. Говорят, к Тарханову русы смолянские целым войском пришли!
Глава 6
– Вон оно, гнездо хазарское!
Когда передовой дозор сообщил, что видит город, Годо велел войску остановиться, и они вдвоем со Свеном проехали вперед, чтобы самим на него посмотреть. Теперь это мог быть только Тарханов. Уже позади остались веденецкие городцы Светомль и Брегамиров, взятые легко – в них не было никакой дружины, кроме местных оратаев, плохо вооруженных и не имевших ничего противопоставить «ворону Хольмгарда», за которым шло более двух сотен опытных и хорошо снаряженных варягов. Приступая к ним, Годред первым делом высылал небольшой отряд, человек из тридцати, в обход, чтобы преградить путь дальше на восток и по возможности помешать передать весть об их подходе. Но, сколько они могли судить, жители и не заботились об этом, а разбегались по лесам, спасая себя и хоть что-то из имущества. Никто не пытался собрать войско и преградить им путь, да и ушедшие отсюда ратники, как рассказывали пленные, не все вернулись.
От пленных же было известно, что от Оки на восток ушла хазарская конница; теперь она должна была опережать северных русов уже дней на двенадцать или чуть больше. С хазарами видели и часть дружины из Тархан-городца, но, как сказали в Светомле, не более половины. По всему выходило, что если хазары не остались в Тарханове, а ушли дальше, то противиться русам будет особо некому. Но хазары могли и остаться, чтобы прикрыть главный город этой волости, свою опору в этих краях, поэтому Годо и стремился не дать предупредить их.
О беглеце по имени Хастен в Светомле и Брегамирове ничего не знали – уверяли, что не видели его после ухода войска на запад.
– Может, сгинул, троллев сын, – сказал Годо. – А если нет, то в Тарханове мы его достанем. И он пойдет тем путем, который ему с самого начала был назначен, но троллев сын Улав за каким-то ётуном передумал!
Исчезновение Хастена после падения Кудояра обнаружили не сразу. Поначалу всем было не то того, его никто и не хватился, пока обозные возчики не обратили внимание, что пленник как-то слишком долго сидит неподвижно – не замерз ли? Костер погас, Годыни нигде не видать… Тут и отрок Збуд прибежал, подошел к саням поближе, толкнул сидящего – тот повалился на солому, как мешок, и оказалось, что это не пленник, а сам Годыня, да только мертвый, как полено… Обозные побежали за боярами…
При трупе нашли обгорелые обрывки веревок, но как Хастен ухитрился их пережечь на глазах у Годыни? Только сам покойный и мог бы рассказать. Пытались было искать, но вокруг так натоптали, что следы Хастена затерялись среди прочих. Обычного с виду мужика в самом обычном старом кожухе никто среди суеты близ захваченного города не приметил. Да и как, если тут больше полутысячи человек, и из них мало кто друг друга знает.
Тем временем обнаружилась пропажа одной верховой лошади, а тело отрока-бережатого нашли в ближайших же кустах. И времени прошло уже столько, что преследовать беглеца стало поздно.
– Бежать ему некуда, кроме как к себе на Упу, в Тарханов, – сказал Годо раздосадованному Гостимилу – погибшие были смоляне. – Мы все равно туда идем, там его и накроем. И на этот раз он от своей судьбы не уйдет.
В захваченном Кудояре заканчивался поход смолян: и люди Улава под началом Сверкера, «молодого конунга», как его с удовольствием называли хирдманы, и ратники Гостимила дальше идти не собирались. Они изгнали врага со своей земли и предупредили опасность со стороны оковских вятичей. Что же касается вятичей-веденцов и тархановских
