в Ржавце и Честове. Но ранее утра эта подмога не могла подоспеть, да и то если будет идти всю ночь.
– Да с чего они придут? – в досаде бросил Ярдар. – Так мужики и побежали! Аж поршни растеряли!
Он не верил, что Любован и Велемер сами по себе, без воевод, надумают собирать дружину и идти навстречу врагу. Скорее они, получив тревожную весть, пустятся бежать дальше на восток, рассыплются по лесным заселицам, где чужаки их не найдут. Воевать – не оратаев дело, для того в Тархан-городце дружина сидит.
Понемногу рассвело. Русское войско было все там же, на лугу. Оглядывая его с вала, Ярдар не видел никаких приготовлений к отступлению. Зато слышал звуки ударов по железу – должно быть, в походной кузне чинили оружие. Множество костров обтекало Тархан-городец со всех сторон, словно огненное море. Глядя на эти пламенные глаза во тьме, легко было представить, что кольцо будет сжиматься, наползать на мыс, пока не зальет огнем и не сожжет весь город…
Русы сновали между станом и лесом, таскали какие-то длинные жерди, охапки веток – гораздо больше, чем нужно для костров, целыми санями возили.
– Может, они этому своему краду хотят делать? – сказал было Завед. – Слышу, даже куют вроде что-то…
– Нам они краду хотят делать, брате! – негромко ответил Ярдар.
– Нам-то своих как хоронить? Дрова все вон где, – Завел кивнул на ворота, – да и не делают жглище[73] прямо возле изб…
– Скажи, чтобы в подполы прибрали пока, – велел Ярдар. – Пусть там полежат на покое, а как сумеем, – он кивнул на поле, имея в виду «сумеем выйти», – так и справим все по порядку.
Совсем недавно – или многие годы назад? – тархановцы справляли «по порядку» поминки по павшим на Угре… Но, видно, те не желали уходить одни. Они и сейчас стояли где-то рядом и ждали себе товарищей, тех, с кем привыкли жить.
Завед вздохнул и убрел.
В дальнем закоулке ума чей-то голос кричал, что никуда и никогда они не сумеют выйти. Не отбиться с бабами и детьми от трех сотен войска, уже к вечеру они, скорее всего, сами все превратятся в холодные трупы, воронью поживу… Но душа не верит в такие голоса. Каждый миг в ней родится новая вера, что как-то обойдется, что кто-то придет на помощь… Даже когда знаешь, что прийти-то некому.
По всходцам спустившись с вала, Ярдар зашел в кузницу посмотреть, как там с новыми стрелами. Ольрад и Хельв уже сутки работали, не отвлекаясь на еду и сон, чинили поврежденное оружие, готовили стрелы. Ковать новые наконечники как следует не было времени, и они просто вырубали их из железного листа.
– Не бросили бы мы ратников! – сказал Ольрад. – Они бы, может, теперь нас не бросили!
– Если бы мы их не бросили, сами бы только вчера до дому дошли, – угрюмо ответил Ярдар.
В глубине души он понимал, что Ольрад прав. Они в тот раз позаботились о себе, а теперь весняки будут заботиться о себе.
– А у тебя и жена уехала, воды поднести некому, – желая переменить разговор, Ярдар окинул взглядом усталое лицо кузнеца, потный лоб с прилипишими темными волосами, и черные руки.
– Да мне только от того и легче, – прямо ответил Ольрад, – что Миравы здесь нет. Может, хоть она…
Повернувшись, Ярдар пошел прочь.
Постепенно совсем рассвело, время близилось к полудню. Ярдар велел разобрать пару старых клетей и использовать бревна для более прочного завала у ворот – на случай если русы опять пойдут на приступ с пороком. Мужчины взялись за дело, бабы стали потихоньку таскать дрова от ворот обратно по избам – топить было нечем, все мерзли. Обнаружилась нехватка воды – в Тарханове не было колодца, за водой всегда ходили на реку, но сейчас путь к проруби был закрыт русскими дозорами, да и ворота не открыть. Стали топить снег. Бабы причитали, но Вербина и Дивея унимали их, за что Ярдар был им в душе благодарен. Дела и так были хуже некуда, а бабий вой в тесноте городца мог бы свести с ума.
Наступил и миновал полдень. От русского стана доносился упорный стук множества топоров. С чем они возились у своих костров, разглядеть не удавалось, но было ясно одно: уходить они не намерены и ищут способ ворваться-таки в город, невзирая на заваленные ворота и ледяной вал.
– Может, предложить им что… – сказал как-то Стоян. – Может, дань заплатить…
– Мы им не смерды – дань платить! – отрезал Хастен. – Шишка лысого они с нас получат! Чтобы мы, хазары, каким-то чащобам дань давали! Не было такого никогда и не будет, хрясни меня лютый!
– Русам и греки давали дань, – возразил Стоян; у него на уме были шестнадцать его внуков. – Мы лучше цесарей, что ли?
– Эти скопцы только и умеют, что друг к дружке задом поворачиваться! – грубо ответил Хастен. – Мы-то не таковы! Мы – Хазар-Тархана дети, нас так просто не возьмешь! За нами хакан-бек, за нами Хазария Великая!
– Далека Хазария-то! – воскликнул Завед. – А эти навцы вон они, рукой подать!
– Заведушка, они ж дани не просят! – напомнил Кремыка. – Не нужна им наша дань.
«Им головы наши нужны», – этого старик не сказал, но все его поняли.
– Может, хоть баб, девок, чад… выпустят, – пробормотал Овчан, убитый смертью дочери. – Что им…
– Если отошлем их, они все русам в челядь пойдут! – возразил Хастен. – А будем биться – гляди, отобьемся, всем волю сохраним.
«Но не жизнь», – мысленно ответил ему Ярдар.
Ну, так что же? День или два дня назад… а может, двести лет, – он сам думал, что лучше умереть вольным и гордым человеком, чем ползать, как раб злой судьбы. И вот судьба пришла, чтобы предложить ему окончательный выбор.
Для себя он не усомнился бы. Но… Унева? Ее чадо?
Но представить Уневу в руках русов, рабыней, которую они уведут к себе… и дитя родится рабом… было ничуть не легче, чем представить ее мертвой. Тем не менее жалость к ней пронзала сердце, как острый нож. Сильнее страха смерти, сильнее порушенной гордости… Ярдар согласился бы на что угодно, если бы мог уберечь ее. Но такого выбора ему никто не предлагал.
– Идут, идут! – закричали во дворе.
Все в избе вздрогнули и очнулись от раздумий.
– Все на вал! – Ярдар вскочил и выпрямился. – Да встанут за нас боги наши!
* * *
На валу было густо от народа: вышли не только все мужчины и отроки, но и крепкие бабы с рогатинами и топорами.
