— А что! — воскликнул Корчагин. — В этом есть свой резон!
— Если бы не было резона, миллионы крестьян не шли бы за эсерами, — согласился Данилов. — Тут вопрос другой: с чьей точки зрения смотреть. На чью колокольню залезть!
— С колокольни общечеловеческой, — выставил Сергей свой довод.
— Нет такой колокольни, — твердо отрезал Данилов. — Все колокольни распределены по классам. Если смотреть с точки зрения мужика, то человека содержит мужик — он кормит, обувает и одевает его. А если смотреть с точки зрения в целом человечества, то мерилом прогресса является уровень науки и промышленности — сколько страна выпускает чугуна и стали на душу населения. А он все мерил хлебом. Не чугуном, не сталью, а только хлебом. А как известно, аграрная страна — отсталая страна. А нам отсталыми никак нельзя быть, забьют, замордуют. Нам обязательно надо быть высокоразвитой индустриальной державой
В Данилове говорил уже не комиссар партизанского полка, а секретарь райкома партии.
9
Мать заканчивала доить корову, когда у ворот остановился автомобиль и из него выскочил Сергей. Веселый, обветренный, он бежал от калитки и махал рукой.
С подойником в руках мать вышла из пригона и ласково улыбалась, глядя на сына. Она, почти всю жизнь прожившая без мужа и всегда следившая за собой, выглядела моложе своих лет — впору второй раз выходить замуж.
— A-а, секретарь мой приехал! Должно, голодный как бездомная собачонка?
Сергей был по-мальчишески бодр и весел.
— Не так уж и голоден. Вечером уху варили…
— Ве-ечером! Сейчас соберу тебе что-нибудь.
— Не. Молока разве дай попить…
Он тут же в сенях, выпил кринку парного молока и начал собираться.
— Отдохнул бы. Ночь-то, поди, не спал?
— Некогда, мама.
Мать счастливыми глазами смотрела на сына. Ради него не вышла замуж второй раз — не хотела, чтобы кто-нибудь мешал расти сыну безмятежно. И вот он вырос, и уже не посидит лишнюю минуту дома — друзья и дела стали на первом плане. Но ничего, видимо, не поделаешь — такова природа человеческая, вырастают дети и отходят от родителей. И мать гордилась им — не у каждой сыновья выходят в секретари райкома. Она с любовью смотрела сейчас ему вслед.
Сергей забежал в сельский Совет. В председательском кабинете плавал свежий табачный дымок. Не перемешанный еще спозаранку, он четко слоился в два яруса: голубоватый папиросный вверху, сизый махорочный — ниже, на уровне голов сидящих. Данилов, Старотиторов и Корчагин сидели на лавках вдоль стен, а председатель дядя Трофим — oтец Николая Шмырева, Серегиного дружка, — за столом. Он молчал. Остальные смотрели на него и ждали.
— Тут, Федор Григорьевич, вопрос даже не в этом, — заговорил наконец дядя Трофим. — Своих председателей я, конечно, прижму, никуда они не денутся. Я пока еще — власть на селе. Вызову на исполком — не открутятся. Но ведь надо же наряды на лес, стекло, надо кирпич, гвоздей надо. Дядя Трофим усмехнулся про себя. — Когда в прошлом году начинали шэкээм строить, выступил на общем сельском сходе дед Охохо. Уморил всех. Говорит: школу на соплях не построишь, надо гвозди и другие мероприятия… Так и клуб. На одном энтузиазме не построишь.
— Федор Григорьевич поможет, — кивнул Данилов на председателя райисполкома и повернулся к Сергею — Комсомолию мобилизовать надо на это дело — клуб-то для вас, для молодых в основном. — И тут же спросил — Много комсомольцев в селе?
— Двенадцать.
— Солидно. А секретарь кто?
— Николай здесь секретарем, Шмырев.
— Сын, что ль, твой? — спросил Данилов председателя.
— Ага. Комсомолия ничего у нас, активные ребята. — И вдруг спросил Сергея — Какое ты там совещание проводил на днях по каким-то бригадам молодежным, чтобы, дескать, и сено косить и концерты ставить? Председатели на дыбы. Пришли ребята ко мне. Спрашиваю, чего вы хотите? А они сами толком не знают.
Данилов вопросительно глянул на Сергея.
Сергей пожал плечами.
— Объяснял я им. Да и сами они слышали на активе, как петуховцы рассказывали.
— Свози их в Петуховку, пусть посмотрят. Дело новое, надо, чтобы убедились сами пощупали.
Сергей вспыхнул. Данилов задержал взгляд на его румянце.
— Да! Трофим Евлентьич, — повернулся он к Шмыреву. — Что-то я не заметил, что столбы у тебя ставят, а? К зиме электростанцию пустим, что ж Михайловка без энергии останется?
— Не оста-анется.
— Ну смотри. А то колхозники тебя живьем съедят и без соли. Кстати, ваши люди работают на строительстве?
— А как же! Дело общее. По скольку людей договорились, по стольку и посылаем каждый месяц.
Данилов вскочил с лавки, заходил по кабинету. Сергей уже замечал: как только речь заходит о детище Данилова — межколхозной электростанции на Тунгае — он всякий раз загорается и становится похожим на своего Кимку. Одна кровь у них в жилах.
— Верите ли, во сне стала сниться эта электростанция! А это уже хорошо. А ведь раньше даже мысли такой не появлялось, чтобы построить своими силами электростанцию и дать ток сразу нескольким селам…
Все заулыбались, запереглядывались, чуть ли не подмигивать стали друг другу — Данилов сел на своего «конька»! Сергей знал: стоит приехать с ним на строительство— не дождешься, когда освободится, в каждую дыру залазит, каждую сваю потрогает на прочность, с каждым человеком поговорит. Там его зовут главным прорабом!
За окном послышались голоса, смех, Сергей встрепенулся.
— Аркадий Николаевич, я останусь на день-два.
Тот кивнул.
10
Лиза еще издали узнала на бричке Сергея. Жаворонком затрепыхалось и замерло сердце. «Неужели вспомнил обо мне, неужели все снова начнется? Нет, не бросил, поэтому, ли едет, может, ему некогда было, ведь столько у него работы! Районом руководит — на это тоже надо время. Ничего же не произошло, не ссорились, Просто реже стал ездить, а затем совсем перестал».
Лиза старалась оправдать его:
«Посевная была, а теперь сенокос начался, забот-то во сколько раз прибавилось! Везде надо успеть… А сегодня воскресенье, вот и решил…»
— Ребята! Смотри, кто приехал! — кричал с крыльца Митька Тихомиров, белобрысый, с вечно улыбающимся толстогубым ртом.
— Серега!
— Как это ты надумал?..
Здорово! А гармонь привез?
«Не одна я, все рады его приезду, — думала Лиза. Она стояла, прислонясь к громадному колесу конных граблей, и безотчетно улыбалась. — Подойдет ко мне или не подойдет? Если подойдет, значит любит, значит из-за меня приехал…»
Она не спускала влюбленных глаз с Сергея. Вот он легко спрыгнул с брички и, улыбаясь, здоровался, обнимался с ребятами, что-то говорил им и хохотал вместе с ними.
«Нет, не зазнался, такой же… Подойдет или не подойдет?..»
Окруженный друзьями, он шел к бригадному стану. Лиза ждала. Остановится или мимо пройдет? Она не видела, как кто-то толкнул Сергея локтем, он вскинул голову и встретился глазами с Лизой. Остановился, пропуская ребят, подошел.
Здравствуй, Лиза! — Подал руку и сосредоточенно, слоимо припоминая, посмотрел ей в лицо. Увидел облупленный, розовый, как молодая картошка, носик, тонкие, всегда удивленно приподнятые брови, маленькую бородавку на лбу.
Девушкака зарделась, но не опустила сияющих глаз.
Как живешь?
Ничего… и, помимо своей воли, спросила — Надолго приехал?
На выходной.
— Завтра уедешь?
— Ага.
Постояли еще минуту, и он пошел.
Целый день Сергей метал сено. Отшлифованные деревянные трехрожки привычно, легко вскидывались в его руках. От сена пахло солнцем и нагретой землей. Звенящий зной висел над степью. Вдвоем с Николаем Шмыревым они махом поднимали на вилы полкопны и отправляли на стог. К концу дня навильники стали тяжелее, и все чаще и чаще глянцованный черешок вил соскальзывал в руках.
Лучший стогоправ колхоза Петр Леонтьевич Юдин, прозванный дедом Охохо потому, что курил неимоверно крепкий самосад и при каждой затяжке охал протяжно «ох-хо-хо», посмеивался на стоге:
— Слабоват стал, Серега, слабоват. Казенный харч, он хорош — на боку лежать али речи говорить!..
— Ничего, дед, — отшучивался Сергей. — Скоро конференция, прокатят — приду в бригаду. Примешь?
Лиза вместе с бабами сгребала сено. Вечером поторопилась к стану пораньше. Умылась, сменила наряд, радуясь про себя, что вот ведь, как чуяло сердце — вчера съездила домой, взяла праздничную кофту и юбку шерстяную, принесла холодной воды из колодца.
И вот он пришел, усталый, веселый с гурьбой ребят. Все бросились к бочке с водой. И он тоже. Но Лиза его позвала:
— Иди, Сережа, я тебе полью.
Он только сейчас ее заметил. Медленно осмотрел всю, сбросил пропотевшую рубаху и с удовольствием пошел к телеге, где стояло ведро с водой.
