Ну ка, Вася, дай, душу отведу.
Музюкин поднял голову, секунду-две смотрел на Сергея удивленно, потом нерешительно сдвинул меха и снял с плеча ремень, подвинулся, освобождая место.
Сергей привычно пробежал пальцами по ладам, ухарски тряхнул головой, развел меха. И, казалось, перевернулось все, все задвигалось, закружилось. Русская плясовая! Кто-то не выдержал — со всего плеча ахнул картузом оземь и, гикнув, вынесся на круг, кто-то залихватски присвистнул, замысловато выкаблучивая, вырвался третий. Гармонь неистовствовала, и все было подчинено этому вихрю. Уже луна не с такой строгой торжественностью, казалось, смотрела;
по-иному, весело, шевелили своими длинными листьями застывшие ивы
Плясуны менялись. В тени нависших ветвей были видны лишь светлые полосы мигающих мехов да над ними сосредоточенное лицо с закушенной губой…
5
В бригаде оказалось действительно здорово, как и обещал Вася Музюкин. Несколько шалашей, сооруженных на кромке березовой рощи, образовали уютный табор.
С утра выехали на луг, знакомо пахло росой. Машина Сергея шла по прокосу первой — как гостю дали ребята ему такое право. Заливисто стрекотали шестеренки, на душе было легко. Следом двигались остальные — три сенокосилки уступом одна за другой. Машинисты весело покрикивали на лошадей Ровными лентами оставалась позади скошенная трава. Круг за кругом проносились машины, вспотевшие лошади не ослабляли постромки даже на поворотах.
Когда жара стала нестерпимой, устроили двухчасовой перерыв. Коней пустили в тенистую рощу, а сами, усталые, разморенные, пообедав, лежали в холодке. Это были самые счастливые минуты у Сергея за последние дни. Катя была рядом. Хотя со вчерашнего вечера они так и не перекинулись ни единым словом, все-таки между ними сохранялись такие отношения, при которых бывает страшновато оставаться вдвоем, без третьего собеседника.
Ребята лежат кружком, и она напротив Сергея. Сосредоточенно обрывает с ветки листок за листком. Балагурят ребята, особенно Вася Музюкин, улыбается и он шуткам, а все внимание все-таки на Кате. И она, конечно, это чувствует, и ей, конечно, это приятно — он видит это по ее глазам. Но если бы он был чуточку повнимательней к окружающим, чуточку меньше увлечен Катей, он непременно заметил бы, что не он один так обожающе смотрит на нее. Немного поодаль лежит бригадир этой самодеятельной агитбригады Федор Лопатин. Он тоже следит за каждым Катиным движением.
Вечером у костра было особенно шумно — репетировали спектакль. Как-то так получилось, что Сергей добровольно взял на себя обязанности и суфлера и режиссера.
Допоздна гудел молодежный табор, взрывался хохотом, всплескивался девичьим визгом.
На другой день треть бригады — участники спектакля — кончили работу раньше. Спешно стали запрягать лошадей, складывать в брички свой немудрящий реквизит. Тронулись к соседней бригаде колхоза «Красные орлы». Сергей сидел на одной бричке с Катей. Конями правил Вася Музюкин, рядом с ним примостилась Вера Сульгина, подружка Катина, визгливая, голосистая. Она держала перед собой тетрадку и зубрила роль, беспрестанно шевеля губами. На следующей подводе ехали еще ребята и девчата.
— Волнуетесь? — спросил Сергей участливо Катю.
— Немножко. — Катя посмотрела на него доверительно.
Сергей осторожно взял ее руку, ласково погладил.
Ждал, что сейчас Катя высвободит ее. Но рука лежала недвижно. Была она обветренная и чуть шершавая, но несказанно нежная, дорогая.
— Ничего… это хорошо, — прошептал он. — Настоящая жизнь познается только в волнении… Горький говорил невозмутимы бывают только мудрецы и животные…
Всю дорогу Сергей не выпускал ее руку. О чем-то говорили они с Катей полушепотом? О таком незначительном и в то же время так сближающем их между собой!
Потом были суетливые приготовления к спектаклю. Вызвались добровольцы помочь в сооружении сцены. Кто-то раздобыл пестрые половики и приспосабливал их на вожжах вместо занавеса, протянув между двух берез. Возвращающиеся в поля колхозники наскоро ужинали и собирались перед этой диковинной эстрадой. Мужики пыхали огоньками цигарок, бабы лузгали семечки, сплевывая шелуху на спины впереди сидящих.
Семен! — крикнул кто-то сзади из темноты, — ты там ниже сидишь, скажи артистам: пора начинать. Этак до утра можно просидеть, а завтра на покос.
Они сами грамотные, знают. Там у них с району какой то сидит, за главного…
Наконец с трудом раздвинулись заедавшие на вожжах половики и перед зрителями открылась графская гостиная. По углам торчали большие медные подсвечники, с трудом добытые Гырой Глуздаковым у своего деда — бывшего церковного старосты, охранявшего теперь закрытую церковь. Посреди комнаты стоял кухонный стол, покрытый узорной нашивной скатертью. По зрителям прошел оживленный шепот.
Мой полушалок на стене висит, видишь, как ковер, сразу и не узнаешь.
А это кумы Марьи столешник-то, Иван с войны принес, столько лет хранила…
— Смотри, смотри, кума, да ведь это Васька Музюкин ходит, как гусак.
— Вот, стервец, как настоящий граф!
Действия разворачивались быстро. Сергей полулежал в большой кадке, превращенной в суфлерскую будку: кадка была повернута днищем к публике, а другой, открытой стороной — на сцену. Отсюда он руководил всей жизнью графского дома — любовными интригами, поцелуями, слезами. Артисты говорили бойко. Порой, не расслышав суфлера, экспромтом городили такую отсебятину, что Сергей только за голову хватался. Особенно путал Вася. Он, увлекшись, важно вышагивал по сцене в охотничьих болотных сапогах, заменивших ботфорты, и щеголял сверкающей белизной кальсон, изображающих генеральские рейтузы екатерининских времен. Публика покатывалась со смеху. Ко всеобщему удивлению, у Музюкина обнаружился незаурядный актерский талант.
На сцене события шли своим чередом, а в кадке Сергей задыхался от нещадно дымившей коптилки. В самый разгар графских именин, когда гости и вся графская семья подняла бокалы с вином и жених графини-дочки, роль которой играла Катя, должен был произнести тост, Сергей неожиданно чихнул, коптилка погасла и жених замер с раскрытым ртом, как галчонок. Потом сердито скосил глаза на суфлерскую будку, из которой столбом повалил жирный, черный дым. В замешательстве обернулись и остальные «артисты», даже слуга, которому не положено было участвовать в пиршестве господ, недоумевающе высунулся в дверь.
— Занавес… занавес… — шипел из кадки Сергей, подавая отчаянные знаки.
Пришлось делать непредусмотренный автором антракт. Мальчишки, на ответственности которых лежала обязанность командовать занавесом, судорожно дергали застрявшие на вожжах половики. Наконец с горем пополам занавес закрыли, задыхающегося Сергея вытащили из кадки. А через минуту между сдвинутыми половиками к публике высунулась усатая физиономия Васи Музюкина.
— Граждане зрители, прошу не волноваться, — успокоил он. — Скоро поедем дальше. Произошла маленькая заминка: так как графы были люди малокультурные, жили в старину, электричества не знали, то в виду этого суфлер от коптилки задохнулся в своей кадке. Сейчас проветрим и будем продолжать.
Последние слова Музюкина потонули в общем хохоте зрителей.
— От, дьяволы!..
— Ну, бес!..
— Уморил…
— Вася! Эй, граф в подштанниках! Может, вашего суфлера на ветерок вынесть? Быстрее очухается…
Успех спектакля был невиданным. Колхозники буквально задергали, затрясли, затискали актеров, выражая этим свою признательность. Васю Музюкина пытались даже качать, но он оказался тяжелым — уронили…
Несмотря на собирающуюся грозу, ребята решили ехать обратно сразу же после ужина, не задерживаясь.
— Не размокнем! — успокаивал отговаривавших хозяев Вася.
— Когда приедете? — спрашивал бригадир, по-хозяйски заботливо проверяя, не высоко ли поднято на седелке и не будет ли хомут тереть лошади плечо.
— Завтра-послезавтра ждите другую группу.
Может, остались бы до утра?
Нет. У нас же тоже работа, — ответила Катя.
После столь неожиданного успеха она сияла.
Колхозники провожали ребят как дорогих гостей, надавали на всякий случай дождевиков, дерюг.
Ехали весело, Вася Музюкин дурачился, смешил всех.
Вдали красноватые молнии зигзагами пороли обвисшее брюхо черной тучи, приглушенно рокотал гром. Катя беспокойно оглядывалась на приближающуюся грозу и торопила Васю:
Погоняй.
Все равно не ускачешь, Катюша. Быть сегодня нам мокрыми, дурашливо махал он руками.
Вася оказался прав. На полпути неожиданно над головой полоснула молния и тотчас же, словно в прореху, с треском прорванную ею в раздутой туче, ливанул дождь. Л и на пул гак, что в те секунды, пока Сергей расправлял широченный плащ и накидывал его на Катины и свои плечи, оба промокли.
