Трудно не посочувствовать «Сони», вполне доверявшей Джексону при заключении контракта и не менее остальных шокированной выдвинутыми против него обвинениями, при всей их предсказуемости. «Сони» приняла на себя гораздо большую долю огня, чем заслуживала, и оказалась связанной контрактом на пять альбомов с артистом, навсегда утратившим свою главную привлекательную черту — здоровое отсутствие выраженной половой принадлежности, гарантировавшее ему любовь зрителей и слушателей всех поколений. Майкл Джексон превратился в подпорченный товар, а «Сони» пострадала из-за связи с ним. Аналитики быстро подметили, что если бы руководство лейблом осуществлялось с Манхэттена, а не с холмов Готен-яма, фирма скорее заметила бы приближение опасности и среагировала бы на нее более конструктивно. Появилась тенденция представлять «Сони» как компанию, не понимающую современных реалий музыкального бизнеса и не соответствующую потребностям певцов и слушателей. Вначале ходили лишь толки, достаточно абстрактные и с оттенком ксенофобии, но следующий акт судебной драмы «Сони» сделал их обоснованными и конкретными.
В октябре 1993 года, в разгар скандала вокруг Майкла Джексона, «Сони» получила вызов в Высокий суд в Лондоне от певца, жаждавшего справедливости. Георгиос Кириакос Панайоту, больше известный как Джордж Майкл, бывший участник группы «Wham!», начал сольную карьеру в 1987 году хитом «I want your sex» и получил премию «Грэмми» за альбом «Вера», проданный пятнадцатимиллионным тиражом. Этот косматый гетеросексуал отличался незаурядным умом. Он подписал с лондонским филиалом «Си-Би-Эс рекордс» пятнадцатилетний контракт на выпуск восьми альбомов, возобновленный на заново оговоренных условиях в 1988 году, после перехода компании к «Сони». Теперь Джордж Майкл заявлял, что этот контракт стал причиной ограничения продаж по английским законам и несправедливой эксплуатации по условиям Европейской конвенции. Контракт мешал ему записывать музыку с другими фирмами в случае, если работа с «Сони» не принесет ему творческого удовлетворения — а именно это и происходило. Компания, утверждал он, отказывалась выпускать его записи, давать разрешение на запись новых дисков — или освободить его от того, что он воспринимал как рабство.
Его недовольство началось с итогового альбома 1990 года «Слушай без предрассудков», продававшегося вдвое хуже, чем «Вера». Это, по мнению певца, случилось из-за того, что «Сони» не сумела правильно «раскрутить» альбом в Америке после того, как сам он отказался предстать в видеоклипе в виде объекта сексуального вожделения. Это противоречило его новому имиджу, который он предназначал для более зрелой аудитории. «Я совершенно уверен, что альбом задушили, чтобы преподать мне урок», — собирался сказать он судьям. Когда «Сони» отклонила его следующий альбом, Майкл обратился за помощью к закону.
Споры такого рода, довольно часто возникающие в кругах, связанных со звукозаписью, обычно улаживают на основании здравого смысла. Майкл, стремившийся избежать дорогостоящего разбирательства с непредсказуемым результатом, в октябре 1992 года полетел в Нью-Йорк, чтобы обсудить ситуацию с Норио Огой. Он сказал ему, что «Сони» не понимает сути его творческого процесса и что им лучше расстаться. Oгa бесстрастно выслушал и пообещал дать ответ на следующий день. Ответ гласил: «НЕТ». Через две недели адвокаты Майкла подали иск в Лондоне, и тон разговоров стал враждебным. «Годы, проведенные мною на "Си-Би-Эс рекордс", были творчески продуктивными, — заявил Майкл до суда, — но я увидел, что великая американская музыкальная компания, с которой я с гордостью заключил контракт еще мальчишкой, превращается в малую часть производственного конвейера гигантской электронной корпорации… Меня сосватали с "Сони", но этот союз оказался неудачным. Мы говорим на разных языках». Подразумевалось, что зарубежная производственная компания, вроде «Сони», не подходит для руководства творческим предприятием;
Реакция «Сони» оказалась агрессивной: «Наш контракт с Джорджем Майклом действует на законных основаниях. Любой контракт налагает на стороны серьезные моральные, а также правовые обязательства, и мы будем не только уважать их, но и защищать всеми силами». Музыкальное сообщество возмущалось и обвиняло «Сони» в том, что она выносит сор из избы. Победа Майкла означала бы конец извечного союза между артистом и лейблом. «Звукозаписывающим компаниям станет значительно труднее вкладывать большие средства в новых артистов», — сказал один из юристов, связанных с этим бизнесом[913].
Право собственности было лишь одной из проблем, затронутых Майклом. Компания «Сони», утверждал он, получила за пять лет работы с ним девяносто шесть миллионов фунтов, тогда как его доля составила лишь семнадцать миллионов. Каждый компакт-диск приносил «Сони» 2,45 фунта, а певцу — всего 37 пенсов. По существующим условиям «Сони» «почти не несла обязательств» по распространению его записей, тогда как Майкл был обязан отдавать всю свою музыку исключительно «Сони». В случае проигрыша, заявил Майкл, он лучше вообще перестанет записываться, чем позволит, чтобы его работой управляла «Сони».
Он проиграл и подал апелляцию. Учитывая, что судебные издержки зашкаливали за три миллиона фунтов, ни одна из сторон не стремилась затянуть процесс, тем более что пресса радостно набрасывалась на любые откровения, исходившие со свидетельской трибуны. В глазах общественного мнения Майкл представал героем, благородным рыцарем, сражающимся с корпоративным драконом. Кончилось все тем, что обеим сторонам пришел на выручку Дэвид Геффен, мультимиллиардер от музыкального бизнеса и владелец нового лейбла «Дримуоркс». Действуя совместно с «Вёрджин», филиалом «И-Эм-Ай», он сумел убедить «Сони» принять от Майкла в качестве «отступного взноса» сорок миллионов долларов плюс по четыре процента отчислений от всех его записей в будущем. Майкл стал свободным, и Геффен обязался помочь ему в восстановлении имиджа в Америке. «Сони», со своей стороны, спасла лицо, но в значительной степени утратила доверие звукозаписывающей индустрии, равно как и других отраслей.
Образцовой японской компании пришлось выслушивать в суде, что она недоброжелательно относится к артистам и навязывает им жесткие условия. Хотя ее долгосрочные контракты были признаны соответствующими правовым нормам, стало ясно, что они могут нанести ущерб здоровью и доходам артистов. В будущем певцы и их агенты собирались действовать осторожнее и не подписывать контракт более чем на две записи. Это, ужасались руководители индустрии, может иметь катастрофические последствия, потому что первые записи артистов часто оказывались убыточными, а на возврат вложенных средств можно было рассчитывать лишь начиная с пятого или шестого альбома. Если артисты начнут переходить с одной фирмы на другую, предупреждал председатель английского отделения «Сони» Пол Рассел, это приведет к саморазрушению индустрии. Новые иски хлынули потоком. Не уладив спор о принадлежности исходных пленок певцу или фирме, «Уорнер» отказалась выпускать альбом певца, ранее известного как Принц, и тогда он появился на публике со словом «раб» на щеке. Каждый раз, когда возникал конфликт такого рода, «Сони» упрекали в том, что она открыла ящик Пандоры.
К 1995 году «Уорнер» и «Полиграм» оттеснили «Сони» на третье место на американском рынке звукозаписи. За три года ее доля снизилась с 17,2 до 13,6 %, а на горизонте все еще не было видно артистов, с которыми можно было бы связывать надежду на возрождение. Такие фильмы, как «Скверные парни» и «Сеть», приносили хорошие доходы — по пятьдесят миллионов долларов, но неудача, вроде «Первого рыцаря», означала потерю более трети от вложенных шестидесяти миллионов. В апреле 1995 года Oгa стал председателем «Сони», уступив свое место исполнительного президента Нобуюки Идеи, пятидесятитрехлетнему сотруднику фирмы, явно отдававшему предпочтение разработкам новой аппаратуры.
Через восемь месяцев Микки Шульхоф под давлением Идеи ушел с «Сони». Газеты представляли Шульхофа любителем роскошной жизни и писали о полосе неудач «Сони». Шульхофу отказали в праве прямого доступа к Идеи, которым он пользовался в течение двадцати лет при прежнем руководстве, и его уход стал еще одной личной потерей для Оги, поддерживавшего его до последнего. Огу временно сделали руководителем развлекательного отдела, однако будущее этого отдела находилось под сомнением, а его собственное положение серьезно пошатнулось. В разгар всех бед Oгa позволил себе один, маленький каприз — он пригласил Берлинский филармонический оркестр с Клаудио Аббадо посетить Японию в 1996 году по случаю юбилея основания компании. Oгe следовало бы понять, что музыка не спасет «Сони». Чтобы на что-то рассчитывать, компания нуждалась в новых собственных разработках и во внедрении HDTV. Музыка и кино оказались не в состоянии выполнить возложенные на них технические и политические задачи, а их потенциал в разжигании новых конфликтов был далеко не исчерпан. И вдруг, когда беспокойные искусства только начинали привыкать к необходимости унылого сосуществования, «Мацусита», впервые за все время своего существования, подарила «Сони» новую идею.
