девчушку. — Это наша Иринка, — пояснил он, — год рождения 1968, место рождения — Тизи-Узу. Все прошло благополучно, принимали советские врачи. Вот только жене пришлось пока оставить работу. Ну, а сегодня она уехала в город, и я ее заменяю...
Потом, перейдя уже на серьезный тон, Петр Сакович рассказал, что учить арабов было, конечно, не так просто, — они впервые в жизни видели такую мощную технику, но постепенно все-таки освоили новое для них дело, и теперь он сможет со спокойной совестью оставить свои автокраны на ответственность учеников.
Мы медленно обходим этот необычайный кочевой городок — вагончики, в которых, наверное, летом невыносимая жара («Доходило и до плюс пятидесяти по Цельсию», — говорит геодезист Загрызлый, тот, что забивал первый колышек); легкий навес — под ним проводили собрания, политзанятия, крутили кинофильмы; доска, на которой висит большая фотогазета, выпущенная к пятидесятилетию комсомола. Бродит, мяукая, домашняя кошка; носится с лаем по утоптанной накрепко глинистой площадке алжирская Жучка. Из-за ближнего фургончика вдруг важно выступил прирученный заскучавшими по родине киевлянами аист...
И невольно вновь подумалось: до чего же удивительна натура советского человека! Куда бы ни бросила его судьба — на северный полюс или на побережье Антарктиды, в пески Сахары или в джунгли Вьетнама, он оглядится по сторонам, тряхнет головой и скажет: «Ну, что ж, ребята, если надо, значит, надо. А ну давай, давай...» И уже назавтра все у него пойдет своим чередом: работа, политзанятия, учеба, семейные дела. Крепок и устойчив в своем образе жизни советский человек!
Но нас уже торопят: надо посмотреть еще одну плотину — ее сооружение тоже близится к концу. Мы долго петляем по горным дорогам и, наконец, приближаемся к цели. Здесь иная картина: глубокое ущелье, каменистый утес, и к нему как-то боком, наискосок прижалась высокая, но опять-таки насыпная, из грунта и камня, плотина.
Время — уже под вечер. Наши спутники озабоченно поглядывают на небо. Похоже на то, что сирокко стихает, и медно-оранжевые клубы туч, темнея, встают выше, того и гляди грянет гроза, пора поторапливаться. Но как уйти отсюда, когда тут вдруг такая интересная встреча: нас принимает совсем юный начальник строительства Бен Осман, курчавый, веселый парень, великолепно разговаривающий по-русски с отличным ленинградским акцентом. Оказывается, он лишь в прошлом году окончил в Ленинграде автодорожный институт и сразу же попал на эту стройку начальником, — так велик в Алжире спрос на командные кадры.
— Спасибо нашим советским товарищам, — говорит он, весело скаля крепкие белые зубы, — без них мы бы пропали, честное слово! Ведь я по специальности мостовик, а пришлось сразу же строить плотину.
— Стало быть, практика в русском языке есть?
— О, еще бы! Да мне и Нелли не дает его забыть, — смеется Бен Осман.
Кто такая Нелли?
Как, мы не знаем этой истории? О ней же все говорят! Бен Осман и Нелли, дочь колхозника из Ленинградской области, учились на одном курсе и в одной группе. И он и она — мостовики. Вместе учились, вместе отдыхали. Дружили. А потом получилось так, что Бен Осман, как говорится, предложил Нелли руку и сердце. Там же, в Ленинграде, у них родился сын Джемаль. А сейчас они, все трое, здесь, в Кабилии...
— Живой символ алжиро-советской дружбы, — улыбается Тимофеев.
А Бен Осман, то и дело поглядывая на огромную, уже черным-черную тучу, охватившую полнеба, спешит рассказать нам о своей плотине: высота — тридцать пять метров, объем грунта — триста тысяч кубометров, в конструкции уложено четыре тысячи кубометров бетона; сооружаются насосная станция и сеть трубопроводов общей длиной в тридцать километров. Водохранилище накопит четыре миллиона кубометров воды, которая оросит шестьсот гектаров и утолит жажду людей в пятнадцати селениях. На стройке работали пятнадцать советских специалистов и четыреста арабов...
В эту минуту раздается громовой удар невероятной силы, черное небо раскалывается молнией, и из него обрушивается тропический ливень с крупным градом. Бен Осман, сдернув кепку, подставляет, счастливый, лицо, руки струям ледяной воды, и сквозь шум воды я слышу, как он кричит:
— О-о-очень хо-ро-шоо! На-чин-наа-ем наа-пол-нее-ние водоо-храа-ни-лищаа!
А все вокруг нас в мгновение ока изменилось: гром грохочет ежесекундно, стало совсем темно, потоки воды с ревом обрушились со скалы, и то, что за минуту до этого было дорогой, превращается в реку. Шоферы испуганно заводят моторы, думая о том, как бы выбраться побыстрее на асфальтированное шоссе, но уже поздно, машины тут же начинают буксовать в жидкой и липкой грязи.
— А ну, раз-два — взяя-лии! — кричит Осман, запахивая свой ярко-оранжевый прорезиненный плащ, и наши строители, подскочив к нему, начинают раскачивать сначала одну увязшую машину, потом вторую...
Мы долго провозились в тот вечер на дороге с машинами и добрались до Алжира в весьма плачевном виде. Один из наших спутников, проехавшийся на животе по скользкой жидкой глине, был похож на желтую канарейку, и все мы промокли до нитки. Зато мы отлично представляли себе теперь, что такое Кабилия зимой и как могут возникать за считанные часы искусственные озера. А мне все виделся веселый белозубый курчавый Бен-Осман в своем сверкающем в потоках воды и отблесках молний оранжевом плаще и слышался его проникнутый настоящим счастьем звонкий голос:
— До свиданья, товарищи! И не беспокойтесь за плотину! Она выдержит, слышите — вы-дер-жит! Привет Ленинграду!
И я невольно подумал, что вот с такими сильными и умными, задорными и энергичными молодыми людьми Алжир, конечно же, сумеет преодолеть те бесчисленные трудности, которые лежат на пути всякого народа, рвущегося из нищеты и отсталости к достойной человека жизни. С ними он сумеет решить ту задачу, о которой так хорошо сказал 20 июля 1968 года председатель Революционного совета Хуари Бумедьен:
— Алжирский народ не может считать себя свободным до тех пор, пока не достигнута экономическая независимость.
Август 1969 года
ДВЕНАДЦАТЬ ДНЕЙ В ИСПАНИИ
Да, всего двенадцать дней. Или так: целых двенадцать дней! Это как смотреть: иной день мелькнет в памяти, как вспышка магния, другой растянется на долгий год, и тебя неотступно преследуют мельчайшие его детали. Для каждого честного человека на земле, который помнит то, что произошло в одна тысяча девятьсот тридцать шестом — тридцать девятом годах, Испания — это не просто еще одна страна в журналистском дневнике. Это рубец на сердце. И каждый шаг по испанской земле — открытие, подтверждающее то, что живет в душе уже три с лишним десятилетия.
Вот наш
