Пожалуй, уместно будет отметить, что в Петербурге появился и первый в России автоклуб (1902), издававший журнал «Автомобиль», который писал: «Как всякий из нас знает, клубы и общества, в том числе и спортивные, могут быть двух родов: действующие и бездействующие. Санкт-Петербургский Автомобиль-клуб принадлежит к первой категории. У него есть помещение (Невский пр., 61) и гараж на 30 автомобилей». Этот клуб регулярно устраивал автомобильные гонки, в том числе и для марки «Руссо-Балт» – автомобилей производства Русско-Балтийского завода в Риге (этот же завод и его авиационный отдел под руководством И. И. Сикорского наладили выпуск в России первого в мире пассажирского самолета «Илья Муромец»).
В целом автопарк Петербурга был по большей части иностранным, зато шины почти на всех автомобилях – отечественными. Продукция «Товарищества Российско-Американской резиновой мануфактуры “Треугольник”» в Санкт-Петербурге пользовалась спросом и в России, и за рубежом: «Треугольник» был одним из крупнейших производителей шин, по их производству занимал третье место в мире после французской компании «Мишлен» и рижского «Проводника». Все автомобильные державы рекламировали на страницах журналов и газет резину «Made in Russia», и владельцы машин охотно покупали русские покрышки. Регулировать дорожное движение стали намного позже, первый семафор появился в городе в 1930 году на перекрестке Невского и Литейного проспектов (в те годы проспектов 25-го Октября и Володарского), а через год появились и первые трехцветные светофоры.
Памятник царю и повседневная жизнь, 1909 год
Сергей Витте, Василий Шульгин, Дмитрий Засосов, Владимир Пызин
Мир вокруг неотвратимо менялся, но с былыми устоями и традициями город расставался с трудом. Одним из проявлений приверженности прошлому стала установка в 1909 году на Знаменской площади памятника императору Александру III – того самого памятника, о котором в народе ходила частушка:
Стоит комод,На комоде бегемот,На бегемоте – идиот,На идиоте шапочка.Чей же это папочка?
С. Ю. Витте вспоминал:
По смерти императора Александра III, ввиду моего чувства поклонения его памяти, я сейчас же возбудил вопрос о сооружении ему памятника, зная, что если это не будет сделано покуда я нахожусь у власти, то это затем не будет сделано в течение многих десятков лет.
Достаточно сказать, что в Петербурге мы до настоящего времени не имеем памятника императору Александру II. Конечно, будущее потомство о памятнике Александру III думало бы еще менее, ибо император Александр III представлял собою тип монарха абсолютно неограниченного, хотя благороднейшего из монархов Российской империи. Но, так как Россия в те времена, в особенности до 17 октября 1905 года, находилась под полным гипнозом крайне либеральных идей, то, само собой разумеется, что со смертью современников императора Александра III никто бы не подумал о сооружении памятника. Таким образом, инициатива сооружения этого памятника принадлежит исключительно мне.
Я представил его величеству императору Николаю II мою мысль, которую, конечно, император принял с радостью, так как он к памяти своего отца относился и, вероятно, относится и поныне с крайним почтением и любовью. Я предложил такой способ ведения этого дела: составить конкурс на представление проектов этого памятника, причем были выработаны и условия, которым этот конкурс должен удовлетворять. Условия эти были выработаны особым комитетом, в котором принимали участие специалисты по этому делу.
Когда все проекты на конкурс были представлены, причем по принятому в этом случае порядку авторы представленных проектов были неизвестны, то все эти проекты были выставлены в Зимнем дворце. В этом дворце все эти проекты осматривались государем императором, августейшей супругой почившего императора Александра III Марией Феодоровной и другими членами царской фамилии. В осмотре этом, кроме царской семьи, никто не участвовал, затем его величеству угодно было мне передать, что он остановился на таком-то проекте.
Открыв запечатанный пакет, который был при этом проекте, оказалось, что проект этот принадлежит русскому по имени художнику, князю Трубецкому. Этот князь Трубецкой в то время жил в Москве и считался преподавателем одной из тамошних художественных школ.
Я вызвал его. Оказалось, что он, в сущности говоря, совсем не русский, а итальянец, родившийся в Италии и проживший всю свою молодость в Италии и только недавно приехал сюда, причем ему в это время было, вероятно, не более 24–25 лет. Оказалось что он сын итальянки, но был прижит с незаконным супругом, князем Трубецким, русским, жившим в Италии, человеком бедным.
Воспитан он был своею матерью. В сущности говоря, из разговоров с ним можно было убедиться, что он человек почти совсем необразованный и даже весьма мало воспитанный, но с громадным художественным талантом. Уже ранее того он в Италии, где такая масса выдающихся художников, был отличен тем, что выиграл несколько художественных конкурсов, вследствие которых по его проекту и были сооружены некоторые памятники в Италии. Затем он сделался известным и в Париже, вследствие своих мелких, но крайне характеристичных художественных вещей. <...>
Трубецкой этот затем представлялся государю и императрице Марии Феодоровне и им очень понравился. <...>
Была учреждена комиссия по сооружению этого памятника, в которой участвовали как члены президент Академии художества, граф Иван Иванович Толстой... затем А. Н. Бенуа – известный художник по живописи, два выдающихся архитектора, и председателем комиссии был князь Б. Б. Голицын, заведовавший в то время экспедицией заготовления государственных бумаг, где имеется особый весьма выдающийся художественный отдел. <...>
При сооружении памятника сразу оказалось, что князь Трубецкой обладал совершенно неуживчивым характером. Он решениям комиссии не подчинялся, постоянно обходил указания, которые ему давали как князь Голицын, так и я, которым было поручено полное руководство этим делом. При сооружении памятника делал некоторые фантастические выходки, который стоили громадных денег. Ему на Невском проспекте был устроен громадный павильон, в котором он лепил свой памятник. Памятник этот он лепил и постоянно его переделывал. <...>
Во время работы, когда работа была почти что кончена, то как его величество, так и его августейшая матушка несколько раз приезжали осматривать памятник. Я всегда присутствовал при этом осмотре, и их величества высказывали свое удовлетворение работой князя. Его величество никаких указаний не делал, а ее величество несколько раз указывала на различные недостатки в фигуре императора, в его лице, которые князем Трубецким были исправлены; в конце концов, когда была сделана модель в настоящем виде, то как императором, так и императрицей-матушкой модель была вполне одобрена. <...>
Раньше, чем приступить к отливке самой статуи, я решил выставить эту модель на площади, где этот памятник стоит ныне, против Николаевского вокзала, дабы посмотреть какой эффект будет производить этот памятник.
Это было года за два до его открытия. Место, где должен был быть сооружен этот памятник, было огорожено забором, забор этот был еще возвышен, был устроен деревянный пьедестал вместо камня, на котором стоит этот памятник. Вот эту модель привезли и ночью выставили. Я помню как теперь, что я в 4 часа ночи, по рассвету поехал туда. Еще никого из публики не было, и вот, поднявшись к памятнику, мы открыли его, и он представился нам в таком виде: вместо каменного пьедестала сделан из досок пьедестал и сверху эта модель. На меня произвел этот памятник угнетающее впечатление, до такой степени он был уродлив.
Это меня чрезвычайно взволновало, и я начал говорить... что я никоим образом не допущу, чтобы памятник был выставлен. Сам Трубецкой признал многие капитальные недостатки его, и очень меня благодарил, что я сделал такую пробу, при которой он сам мог видеть этот памятник на пьедестале и в том положении, в котором он должен будет стоять. Вследствие этого он затем эту модель еще значительно переделал, и вот тогда, после этого, великий князь Владимир Александрович ее видел и сказал, что хотя в ней есть еще недостатки, но что он тем не менее против нее не возражает, потому что в ней есть что-то привлекательное и напоминающее брата, которое его в известной мере чарует.
Памятник отлили итальянцы при участии князя Трубецкого. Конечно, в конце концов князь Трубецкой поссорился и с этими итальянцами; затем была целая история с устройством пьедестала. Сначала предполагали пьедестал устроить в виде горы, в виде глыбы, а затем по докладу Трубецкого, так как соответствующих камней не могли достать, а с другой стороны, и по соображениям Трубецкого, художественного порядка, вместо этой глыбы решили с утверждения государя устроить нечто вроде катакомбы, четырехугольного ящика. <...>
