Средняя из девочек с готовностью поверила в принцессу, убежавшую из дворца, выступила вперед и протянула мне руку.
— Ты будешь моей мамой и будешь причесывать меня по утрам? И не будешь делать мне больно?
Я глубоко вздохнула.
— Я постараюсь, — ответила я храбро и взяла ее за руку. Лицо Уилла сияло. — Но ты должна будешь помогать мне, потому что я раньше никогда не была ничьей мамой.
— Она — девочка из цирка, — вступил Уилл со своими объяснениями. — Она умеет танцевать на лошади и качаться на трапеции. Не так уж много на свете девочек, чьи мамы умеют такое. А теперь бегите-ка вниз, и, пока я буду готовить завтрак, она вам что-нибудь расскажет об этом.
Дети тут же кубарем скатились с лестницы, и пока они размазывали по щекам овсянку и Уилл готовил для них горячий чай, я рассказывала им про Роберта и Джека, про тренировки на трапеции и про падения. Затем рассказала им, как я выиграла Кея, и они побежали наверх за своими шерстяными носочками и башмаками, чтобы немедленно затем отправиться смотреть на такую замечательную лошадь.
— А ты будешь делать для нас всякие фокусы? — спросила старшая. — Нас ты научишь танцевать на лошади? Пусть мы все будем цирком.
Уилл расхохотался при виде моей растерянности.
— Нет, — сказал он. — Ее выступления уже кончились. Может быть, для потехи она вас чему-нибудь научит, но главное ее занятие будет дрессировать лошадей для покупателей.
— Которые будут потом танцевать на них? — спросила самая маленькая, глаза у которой были такие же круглые, как ротик.
— Нет, они будут на них скакать, — улыбнулась я. — Но если мы найдем подходящую лошадь, я покажу вам, как я умею танцевать на ней. С Кеем этого не получится, он не вытерпит такого ни одной минуты.
Затем Уилл заставил их собираться в школу, мы пошли их провожать и заодно показаться деревне.
Это были занятые дни. Сначала нужно было разместить Джерри и Эмили. Она расцвела как роза, но Джерри ходил хмурым и насупленным, пока не нашел работу в Мидхерсте с хорошим жалованьем и внимательных слушателей, которым он хвастался своей жизнью в Лондоне. Из жалованья он внес свою долю в фонд корпорации, а мы с Уиллом заплатили ему наш долг, и он совсем повеселел.
Я съездила, как и намеревалась, в Чичестер и распорядилась о том, чтобы Холл был сдан внаем. К сожалению, у меня еще не было платья, и я зашла к местным стряпчим в бриджах, а потом собиралась к портнихе. К их чести надо сказать, что они не позволили себе ни одного косого взгляда, зато все время называли меня леди Хаверинг. Я просто не знала, как их остановить. О Пери они ни разу не упомянули, но я не сомневалась, что стоит мне сделать шаг из их конторы, и весть о моем посещении уже пойдет гулять по городу, а к полудню доберется и до Хемпшира.
Мне пришлось навестить викария и рассказать ему о происшедших переменах. Он был ошарашен и никак не мог взять в толк, почему богатая женщина предпочла стать бедной и переехать в дом к своему управляющему. Окончательно я убила его, сказав, что, хотя я замужем за лордом Хаверингом, но к нему не вернусь и что Уилл мой любовник. Тут он побледнел, с достоинством встал и позвонил в колокольчик, чтобы меня выпроводили из его дома.
— Я никогда не смогу пойти в церковь, — сказала я Уиллу в тот же вечер, когда мы сидели на кухне и он готовил ужин. — Ибо я падшая женщина. Я даже не могу повести туда детей.
Уилл облизал деревянную ложку, которой он мешал жаркое, и спокойно ответил:
— Ничего, скоро он поймет, с какой стороны хлеб намазан маслом. — И, увидев, что я смотрю на него непонимающе, пояснил: — Ведь ты превратила деревню в сквайра. Теперь мы станем выплачивать ему содержание, и если он заартачится, то найдем другого. А не захотим, то не станем и искать. Ты вполне можешь обратить всю деревню в язычников.
— О, я и забыла, — рассмеялась я. — Но я не стану это делать. Язычников в мире хватает.
— Как захочешь, — ответил Уилл и вернулся к более важному занятию.
Единственной мыслью, которая тяготила меня, была мысль о мистере Фортескью. Я сказала об этом Уиллу утром, когда среди пришедших писем не оказалось письма от него. Но Уилл захватил в пригоршню мои волосы и мягко сказал:
— Джеймс — хороший человек. Он хочет только твоего счастья. Конечно, он будет шокирован, но, думаю, вскоре поймет это. Его очень расстроило, что ты надумала выходить замуж за своего лорда. Но сейчас он будет скорее удивлен, чем опечален. Придет время, и его самого будет радовать, что ты убежала от Хаверингов. И что мы спасли Вайдекр. Спасли навсегда.
Так и случилось. Всего через пару дней, когда мы с Лиззи копались в нашем маленьком садике, почтальон вручил мне письмо, адресованное леди Хаверинг, состоящей на попечительстве Уилла Тайка. К такому компромиссу пришел для себя Джеймс Фортескью.
Он был краток: «Я более чем счастлив тем, что вы нашли свое счастье вдвоем. Думать и тревожиться о мнении общества не следует. Вы строите новый мир в Вайдекре, и нельзя ожидать, что вас будет приветствовать старый. Примите мои благословения».
Я сунула письмо в карман бриджей, чтобы показать его вечером Уиллу. Было приятно знать, что я не огорчила Джеймса. Он был для меня единственным напоминанием о моей умершей матери.
О Пери я не думала вовсе. Все Хаверинги, все их утомительное общество выпали из моей памяти, будто я никогда не знала их. Мои мысли были настолько полны Джеймсом и его письмом, что, когда я услышала цокот копыт за спиной, я подняла голову в ожидании, что вот сейчас я увижу его экипаж и улыбающееся лицо в окне. Но оказалось, что это Пери собственной персоной.
— Сара? — спросил он удивленно, выходя из экипажа.
Я увидела, что он совсем опух от пьянства, его глаза превратились в узенькие щелочки, он щурился от света. Пери оперся рукой о плечо кучера, будто о забор, и в удивлении замер.
— Это что за ребенок?
— И совсем я не ребенок, — немедленно возмутилась Лиззи.
— Это одна маленькая девочка, — объяснила я. — Я присматриваю за ней.
Его взгляд рассеянно скользнул мимо нас с Лиззи к коттеджу.
— Очень мило, — неопределенно сказал он и замолчал, будто не зная, с чего начать. — Я приехал за тобой. — Наставления его матери, видимо, вспыхнули у него в мозгу. — Если ты вернешься немедленно, то не будет никакого скандала и я не стану об этом никогда вспоминать. Я прощу тебя, — напыщенно произнес он. — Мы сможем жить в деревне, если ты захочешь. И я брошу пить и играть в карты.
Тут Пери помолчал и прищурился, словно пытаясь поймать ускользающую мысль.
— Нет, я уже бросил. Шок от твоего отъезда заставил меня это сделать. Я сразу же все бросил. Поэтому тебе следует вернуться.
