— А вот мы когда-нибудь это проверим. — Брексан сдаваться явно не собиралась.
Самодовольно усмехнувшись, Версен поддразнил девушку:
— А уж пою я точно лучше тебя!
— Любовные песни, небось? Воспеваешь тех бесчисленных прелестниц, которых в тавернах встречал?
— Может, и их тоже.
— Ну, тогда я просто жду не дождусь, когда ты исполнишь «Оду во славу Капеллы из Кейпхилла».
— Ты что, с ней знакома? — притворно удивился Версен.
— Все, хватит шуток, бычок. — И Брексан сердито ткнула его в бок.
— Между прочим, она никогда не возражала, когда я на нее поглядывал.
Брексан рассмеялась и снова прижалась здоровой щекой к его спине. Разбитая скула по-прежнему сильно болела, и девушка прямо-таки мечтала приложить к ней целебные листья керлиса, так хорошо утишающие боль. Версен, зная, что ей очень больно, время от времени спрашивал, как она, но она каждый раз отвечала, что все хорошо.
Брексан сильно смущало, что она не сумела скрыть свой очевидный страх перед серонами. Именно поэтому она поначалу и не решалась обсуждать случившееся с Версеном, но теперь, когда он уже стал свидетелем ее позорного поведения — такого позорного, что дальше некуда! — она решила вытащить все свои сомнения наружу и, слегка оттолкнувшись от его такой удобной спины, тихо сказала:
— Мне очень жаль, что сегодня утром так получилось.
— Ты же не виновата! — удивился Версен. — Они нас со всех сторон окружили.
— Нет... — Она колебалась. — Мне жаль, что я оказалась недостаточно...
— Храброй?
— Ну... в общем, да.
— На этот счет не беспокойся. Ты очень храбро себя вела.
— Нет, я ужасно испугалась.
— Я тоже.
— Мне казалось, они нас сейчас убьют.
— Возможно, и убили бы, если б мы чуть больше храбрости проявили.
— Не хотелось бы, чтобы ты считал меня никудышным солдатом.
— А я и не считаю. Ты — отличный солдат, и я уверен, что любой хороший солдат должен испытывать страх, когда на него внезапно нападают. — Версен слегка повернулся и посмотрел в ее распухшее лицо. — Ты покинула свой полк, преследуя шпиона и убийцу. Ты в одиночку прошла за ним полпути от Эстрада до фалканской границы. Ты рисковала всем на свете только для того, чтобы по справедливости наказать убийцу твоего командира, этого лейтенанта, которого, по сути дела, даже недолюбливала. — Версен, осторожно вывернув руку назад, ласково пожал ей колено и заключил: — Я очень мало встречал таких храбрых людей, как ты.
Брексан судорожно вздохнула и затаила дыхание. Ей не хотелось, чтобы он видел, как она плачет. Отчего-то ей было очень важно сейчас держать себя в руках.
— Как у тебя щека-то? — Версен почувствовал, что ей не по себе, и сменил тему.
— Болит. Ужасно! — И на этот раз Брексан не сумела сдержать слез.
— Ты особенно-то не тревожься. — Версен довольно неуклюже попытался ее утешить и пообещал: — Когда остановимся, я что-нибудь придумаю, чтобы снять боль.
— Я не хочу, чтобы они меня снова били. — Теперь слезы уже ручьем текли у нее по щекам.
— Я не позволю им бить тебя. Обещаю. А теперь, может, попробуешь немного поспать? Не бойся, я не дам тебе упасть.
И Брексан, пролепетав какие-то слова благодарности, снова прижалась лицом к его спине, удобно пристроив щеку ему между лопатками. После этого откровенного разговора ей сразу стало легче.
А Версен, стараясь отвлечь ее от боли, стал рассказывать:
— Знаешь, когда мы впервые ограбили богатый караван на Торговой дороге, мне еще и ста десяти двоелуний не исполнилось. Совсем мальчишка был. А караван хорошо охранялся, но все же наша взяла.
— И как же все это было?
— Я не успел даже ни одной стрелы в лук вложить, даже меча ни разу не поднял — так и застыл как вкопанный, пока на меня ронский наемник с топором не налетел. Так я от страха обмочился прямо посреди дороги.
— И как же тебе удалось спастись?
— Мой друг, Гарек, убил его. Потрясающий стрелок! Прямо в горло ему попал. Этот наемник лишь замахнуться успел, да так и рухнул. — И Версен, поняв, что увлекся, понизил голос до шепота. — А ведь Гарек был даже моложе меня. Ему тогда, наверное, двоелуний восемьдесят пять было, не больше, но он уже считался у нас самым лучшим стрелком. Я таких стрелков больше никогда не встречал. Он в то утро шесть человек убил и спас жизнь не только мне, но и другим. Вот с тех пор Саллакс и стал называть его «Приносящий смерть».
— Вы же совсем детьми были! — Брексан даже голову приподняла. — Вам вообще не следовало в таких делах участвовать.
— Может, оно и верно, да только я точно знаю, что именно тогда и научился скрывать свой страх.
— Я в следующий раз тоже постараюсь.
— Дело твое, но это вовсе не обязательно. — Версен взял ее за руку. — Я-то никогда тебя — да и никого другого тоже — судить не буду, если тебе во время боя страшно станет.
— А что сталось с тем твоим другом? — спросила Брексан.
— Теперь он еще лучше стреляет. Настоящий виртуоз большого лука. Хотя ему здорово надоело...
— Убивать?
— Ага. Он это дело просто ненавидит. Он, наверное, лучше всех в Элдарне стреляет, одним выстрелом любого убить может, но прямо-таки исстрадается весь, когда ему это делать приходится. Говорит, что каждая стрела словно частичку его души уносит.
— Так, может, ему стоит перестать?
— Может, и стоит.
Оба умолкли, и Брексан, крепко обняв руками Версена, снова зарылась лицом в складки плаща у него на спине и вскоре как-то незаметно уснула. Что-то произошло в эти последние пол-авена; их отношения стали совершенно иными, и теперь, касаясь друг друга, они не испытывали ни тени смущения.
Версен прямо-таки наслаждался сознанием того, что эта молодая женщина настолько уверенно чувствует себя рядом с ним, что крепко спит, прижавшись к его спине. Но поскольку разговор с Брексан больше ни от чего его не отвлекал, он вдруг с новой силой почувствовал, как болит у него все тело.
— Уроки танцев! — насмешливо хмыкнул Версен. — Что ж, от меня не убудет, можно и попробовать.
И очень осторожно, чтобы не разбудить девушку, он выпрямил спину и высоко поднял голову. Черт побери, а ведь она была права! Это действительно помогло!
Еще через пол-авена Карн знаком показал им, что следует остановить лошадь и спешиться. Пленники спешились и, не зная, что им делать дальше, остались стоять рядом с Ренной. Брексан, шепча что-то ласково-бессмысленное, все гладила кобылу по шее и страшно сожалела о том, что у нее нет ни яблока, ни хотя бы горсти овса, чтобы угостить усталое животное.
Затем Рала, грубо оттолкнув их обоих, взяла кобылу под уздцы и отвела подальше от тропы на небольшую полянку, где привязала ее к низко растущей ветке и оставила пастись.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
