Харриет вздрогнула в своей теплой светлой кухне. Она представила продуваемые ветром пустынные улицы, вонючие подземные переходы и отдающиеся эхом своды подземных стоянок автомобилей. Она знала, как это бывает, когда двое появляются из темноты, чтобы преградить вам дорогу, потому что такое уже случалось с ней. Она обхватила себя руками, потирая похолодевшие пальцы о свои голые руки.
«Нет, не холодно», — убеждала она сама себя. Глядя мимо Мартина, она смогла увидеть Линду, которая растянулась на скамейке и дергала ветки кремовых роз. Но все-таки она взглянула на замки и засовы, которые защищали высокое окно, выходящее в сад. Саймон же закрыл у себя двери и окна. Он заклеил стекла окон газетами. Саймон. Харриет подняла голову. Ничего не случится. Это уже было. Теперь я невосприимчива к таким вещам.
— Я не хотел пугать вас, — сказал Мартин.
— Я не испугалась.
Мартин отошел от окна. Он пересек комнату и подошел к столу, на котором были разбросаны остатки стряпни Линды, а рядом с ними была бутылка хереса. Он поднял свой пустой стакан. Харриет могла снова увидеть его лицо.
— Можно мне?
— Пожалуйста, налейте.
Она сняла скатерть и начала сметать кристаллы сахарного песка. Затем она снова выпрямилась и все еще держа скатерть с сахаром в сжатой руке, сказала:
— Спасибо за предупреждение. Я буду помнить о том, что вы сказали.
Мартин кивнул. Одна рука его лежала на кухонном столе, другой он держал за ножку свой бокал с хересом, наклоняя и поворачивая его, как будто он собирался высказать свое мнение о цвете вина; казалось, что Мартин обдумывал что-то новое.
Харриет нужно было только немного подождать.
— Да, — задумчиво произнес он. — Я знал, что вас это все равно не остановит.
— Вряд ли.
Его темные глаза осматривали ее лицо.
— Я восхищаюсь вашим мужеством, Харриет. И вашими способностями. Скажите мне, вы уже мобилизовали свой капитал?
Харриет чуть не рассмеялась вслух.
— Я не ослышалась?
Своей ухоженной рукой Мартин сделал вежливый изысканный жест, который как бы говорил: «Что прошло, то прошло, и нет нужды ворошить прошлое». Харриет хотелось вдребезги разбить его хладнокровие. Она хотела заставить его услышать. Она закричала на него:
— Мартин, вы забыли, что Лендуиты сделали с мной? За одну ночь вырвали меня из «Пикокс», когда я была в отпуске, после того, как утопили во лжи акционеров и мою семью.
Он был совершенно невозмутим. Харриет подумала, что люди, должно быть, часто кричали на него.
— Не Лендуиты. Робин. Как вы помните.
— Это одно и то же, и отвратительно.
— Не совсем. Вы говорили с Робином в последнее время?
Он был непроницаем. Недоверие Харриет отскакивало от него и не производило на него никакого впечатления. Она вздохнула, скорее нетерпеливо, чем сердито.
— Конечно, нет. И не собираюсь говорить с ним в будущем.
— Ну, тогда вы не знаете, что мы решили разделить бизнес. Вероятно, с опозданием. Робин взрослый мужчина и умница, и, возможно, это было моей ошибкой — держать его так долго под присмотром. Сейчас ему нужно расправить крылья. В будущем мы будем действовать как отдельные фирмы.
— Я понимаю.
Харриет могла только догадываться, какие прегрешения любимого сына или какие нарушения тонких правил игры между ними привели к разрыву. Она могла также только догадываться, не отказался ли Робин в конце концов с энтузиазмом играть роль, которую отец предназначал для него. К ее удивлению, эта мысль вызвала у нее досаду. Она подумала о том, к чему еще Мартин и Аннунзиата прибегнут для утешения.
Мартин оживленно продолжал:
— Если вы ищите, где достать деньги для вашего нового дела, Харриет, то я надеюсь, что вы обратитесь ко мне. Я сделал бы капиталовложения, конечно, после того, как мы сможем рассмотреть проект в соответствующее время. Но, в качестве основного принципа…
Она прервала его мягко, но со всей присущей ей твердостью:
— Мартин, я бы не пришла к вам просить деньги, даже если бы вы были единственным человеком на земле. Даже если вы и Робин больше не являетесь партнерами. Я не могла бы, понимаете. Но я благодарна вам за предложение и за то, что вы пришли сюда, чтобы посоветовать мне быть осторожной.
«А была ли вообще какая-нибудь вечеринка в Хэмпстеде?» — подумала она.
Мартин поставил свой снова опустевший стакан.
— Не за что благодарить меня. Вы мне нравитесь, Харриет, и вы знаете это.
Он взял ее руку и пожал ее. И снова оценивающий взгляд, а за ним кривая, проницательная и приятная улыбка.
— До свидания, Мартин. Вы бы хотели попрощаться с Линдой? Я позову ее.
— Не беспокойтесь.
Он подошел к окну и нарисовал на стекле волну. Проводив его до парадной двери, Харриет смотрела, как он спускался по ступенькам — невысокий, щеголеватый, уверенный в себе мужчина, который уже не производил на нее такого впечатления, как когда-то.
Линда вернулась в кухню, осторожно оглядываясь возле двери.
— Ушел?
— Да, ушел.
— Давайте жарить цыпленка на гриле. Я умираю от голода.
Они улыбнулись друг другу.
Позднее, после того, как они съели приготовленную еду и рассыпались в похвалах друг к другу за нее, и после того, как они целый час вместе смотрели телевизор, они опять постелили Линде в гостиной.
Харриет пожалела, что у нее нет хорошей свободной спальни, такой, чтобы она могла называть ее комнатой Линды, когда та была в школе или Лос-Анджелесе. Когда Линда забралась под одеяло, Харриет села на край кровати и посмотрела, как ее прекрасные волосы веером рассыпались по подушке.
— Это был замечательный день для меня, — сказала ей Харриет.
— Для меня тоже, — вздохнула Линда. Она поняла руки и обняла Харриет за шею. — Я люблю вас, — сказала она.
Харриет в ответ прошептала:
— Я тоже люблю тебя.
Когда она подумала о других временах, когда она говорила те же самые слова, ей пришло в голову, что они сохранялись надолго только для Кэт. Но теперь она поверила, что они будут продолжаться и для Линды.
Перед тем, как лечь в кровать, Харриет проверила задвижки на каждом окне и все замки и цепочки, которые были на дверях. Она не боялась. Она говорила правду, когда она сказала это Мартину. Но она хотела быть уверенной, что ее дом в безопасности, пока Линда находится под ее крышей.
Это было так, как будто визит Мартина заставил ее понять, как дорога ей эта маленькая девочка. И поэтому она была рада, что он приходил.
Два события произошли сразу же друг за другом после того, как Линда вернулась в школу.
Первым было то, что Харриет получила письмо от управляющего делами приходского совета в Эвердене, в котором ей сообщалось, что совет от лица жителей деревни Эверден готов принять ее предложение о покупке «Бердвуда» и относящегося к нему сада.
А вторым событием в конце июля было сообщение о том, что предложения компании «Касториа Дивелопментс» были отклонены комитетом по планированию графства Кент.
Харриет быстро шла по Лэденхолл-стрит по направлению к офису Пирса Мэйхью. Для собрания было еще рано, и было так приятно идти, обгоняя женщин в летних платьях, банковских курьеров, мужчин в костюмах в тонкую полоску, которые на этот раз, в виде исключения, прогуливались, а не спешили. Казалось, что в разгар лета и в предверии каникул Сити принял праздничный вид.
Харриет много и усердно работала, но она чувствовала себя полной энергии, как будто только что вернулась из отпуска. Она подняла глаза к небу и крышам банков и финансовых компаний, словно приветствуя их.
Она проходила мимо банка Мортонов, того банка, в котором она нанесла визит трем мудрым обезьянам, пытаясь получить у них деньги для «Пикокс», и она выразила еще раз свою признательность зданию из черного стекла. Сегодняшняя встреча будет иной — прямой противоположностью того, что она испытала в банке Мортонов. Она долго ждала сегодняшнего дня.
Кабинет Пирса Мэйхью был отделан в стиле английского деревенского дома. Его секретарша вышла из-за своего письменного стола из орехового дерева и проводила Харриет в святая святых. Пирс вскочил и подошел пожать ее руку. Он просто сиял в ожидании того, что произойдет.
— Все готово для подписания капитуляции? — Пирс зачастую прибегал к спортивному жаргону.
— Все готово, — сдержанно ответила Харриет.
В одиннадцать часов секретарша Пирса сообщила, что прибыли мистер Боттрилл и мистер Монтегью.
— Проводите их в комнату, — сказал Пирс. — Проводите их и давайте посмотрим, из чего они сделаны.
Двух мужчин проводили в комнату.
Кит Боттрилл был высоким мужчиной. Рукава его костюма были смяты горизонтальными складками вокруг бицепсов и высовывались, словно в знак протеста, из широких манжет рубашки. Его полосатый галстук лежал, как измученный язык на его выпуклой грудной клетке.
