Темп музыки ускорился. Священник оставил Харриет, и она оказалась рядом с одним из одетых в вечерний костюм жителей окрестностей. Пока они кружились возле колонн в толчее молодежи, у Харриет появилась сентиментальная надежда, что даже если сами «КАЗ И ФРАН», пишущие клятвы аэрозольной краской, здесь не присутствуют, то здесь должны быть, по крайней мере, их родители или старшие братья и сестры. Казалось весьма символичным, что сегодня вечером они смогли проникнуть сюда уже не через забитые окна.
Харриет переходила от партнера к партнеру. Праздник жил и развивался сам по себе, без ее руководства. Некоторые пожилые дамы уже уехали, поблагодарив ее и сияя собственной отвагой, позволившей им вообще прийти. Более молодые гости собирались пробыть значительно дольше.
Танцы продолжались, но некоторые пары отделились, чтобы посидеть на скамеечках в гипсовых гротах. Это разделение на пары станет топливом для деревенских сплетен на многие месяцы.
Харриет вдруг вспомнила, что на вечеринке у Джейн она почувствовала, что ее жизнь как бы разделилась на два купе, причем обитателям одного из них не разрешалось заходить в другое. Но сегодня вечером она почувствовала, что все стороны ее жизни, все, что было в ней стоящего, соединились здесь, под одной разваливающейся крышей в «Бердвуде».
Потом Харриет увидела Джейн. Она проследила глазами за ее танцем с Дэвидом Хоукинзом и в это мгновенье почувствовала, что что-то было в том, как они коснулись друг друга, какая-то близость и какая-то скованность, и потому, видимо, что шампанское облегчает связи, Харриет поняла, что они были любовниками.
Это было как яркий, неприятный свет, сверкнувший в, темной комнате.
Харриет танцевала с Чарли Тимбеллом, но тут она споткнулась и остановилась. Она задохнулась от понимания своей глупости и вспышки ревности.
— С тобой все в порядке? — спросил ее Чарли.
— Да, все в порядке.
Разрозненные образы начали складываться в ее мозгу в стройную картину. Ревность испугала ее, но ей также было стыдно узнать, что она была слишком слепа и слишком занята, чтобы увидеть, что происходит с ее другом. И она также ясно поняла, что любовная связь была и что сейчас она уже закончилась.
— Я могу быть очень глупой, — добавила она более для себя, чем для Чарли.
— Ты всегда казалась мне острой, как лезвие бритвы, — ответил Чарли, испытывая облегчение от того, что уже забыто все, что ему было неприятно вспоминать. — Ты, кажется, все очень тщательно оформляешь.
— Не все. Не совсем все.
Чарли не слушал. Он взял ее за руку и вывел из толпы танцующих, а потом поднял каждую руку и по очереди поцеловал.
— Послушай, нам надо ехать. Мне не хочется, но ничего не поделаешь. Это был удивительный прием.
Они нашли Дженни сидящей на одной из скамеек. Ее последний ребенок был еще нескольких недель от роду. Она выглядела полнее, чем была на самом деле. Она подняла голову, чтобы улыбнуться Харриет.
— Я снова тащу его домой.
— А я хочу посмотреть фейерверк, — но Чарли только притворялся обиженным.
— Такое будет еще много раз. — Харриет вновь подумала о других вечерах, о маленьком прибавлении опыта, укрепляющего дружбу. — Будет. Должно быть.
Чарли и Дженни не заметили ее злости. Она пошла вместе с ними по коридору к парадным дверям и поцеловала их обоих.
— Спокойной ночи. Спокойной ночи.
Она отпустила их домой к их детям. Их приходящая няня сегодня вечером присматривала и за Имоджин. Возвращаясь назад, Харриет подумала о спящих головках на подушках, таких, как у Линды, за которой она недавно наблюдала. Сложное чувство родительской ответственности скорее внушало опасения, чем привлекало ее. Хотя она предполагала, что будет иметь своих собственных детей когда-нибудь в будущем, в неопределенном будущем, в этот удивительный вечер она подумала, что, возможно, много лет тому назад она уже сделала выбор и ушла слишком далеко по другому пути.
Она почувствовала облегчение, которое утешало. Она подумала о работе, которую должна сделать, о реконструкции «Бердвуда» и о других нитях, идущих из этого начала и тянущих ее вместе с собой. Ощущение счастья, которое ничего общего не имело с выпитым шампанским, повело ее на поиски Джейн.
Она нашла ее сидящей за одним уже убранным обеденным столом. Джейн разговаривала с одной из самых молодых эверденских пар, которая моментально исчезла при появлении Харриет. Джейн встретила ее с открытым забралом.
— Я прошу прощения за хозяйку имения. Чарли отругал меня за нее.
Харриет махнула рукой, охватывая всю темнеющую комнату до огромного очага, в котором красными языками пламени догорали дрова. Было больше одиннадцати часов. В полночь фейерверк возвестит о приближении конца приема.
— Это было не так уж неоправданно. Но я постараюсь не превратиться в хозяйку имения. Смогу?
Джейн откинулась на стуле и рассмеялась.
— Посмотрим.
Они обе знали о зыбучих песках их дружбы и о взаимном желании защитить ее. Они посидели несколько секунд, глядя друг на друга поверх белой скатерти и бокалов шампанского между ними. Они говорили о приеме, о крепышах из Эвердена, которые проходили мимо них, и о новой деревне, которую Харриет надеялась построить на этих полях.
— Всего хорошего, — сказала Джейн, взяв кончиками пальцев бокал и выпив его.
Харриет вздохнула.
— Ты никогда не говорила мне о твоих отношениях с Дэвидом Хаукинзом.
Быстро взглянув на Харриет, Джейн ответила:
— А ты никогда и не спрашивала.
Она не смогла определить, было ли это упреком, но она покорно приняла его.
— Я знаю, извини.
— Это не имеет значения. Это все давным-давно закончилось.
— Это причинило тебе боль?
Последовала пауза.
— Нет, — солгала ей Джейн, а затем, с новым порывом великодушия, о котором Харриет начала теперь догадываться, она предложила:
— Это ведь он тобой заинтересовался. Ты это знала?
Харриет просто ответила:
— Да. Я думаю, что знала.
Джейн быстро подхватила свою вечернюю сумочку и свой пустой бокал.
— Ну, — сказала она без горечи, — тогда я собираюсь выпить еще и найти кого-нибудь, чтобы потанцевать. Не так уж часто встречается, что выпадает вечер без Имоджин. Ну, не то чтобы я жаловалась, ты же понимаешь.
Она игриво подмигнула Харриет и пошла в комнату, где танцы были в полном разгаре. Харриет осталась одна за столом. Белая скатерть была как неисписанная страница для ее мыслей.
Она устроила вечеринку, это было ее созданием. Все эти люди, гости, официанты и повара были здесь, потому что она собрала их вместе. Их веселье было ее достижением, и, наблюдая за лицами, Харриет почувствовала, что ее эверденский «мыльный пузырь» стал еще прочнее.
Харриет гордилась своим вечером, но сейчас, когда веселье достигло наивысшей точки, его успех не удивлял ее. Она знала, что она может сделать, она ожидала успеха от себя самой. Но когда она сидела там, ей пришло в голову, что она должна устроить свою жизнь с такой же решительностью.
Очень давно, в самом начале, когда она встретила Дэвида в кухне Джейн, где было полно учителей, она полагала, что у нее нет времени для того, чтобы наслаждаться тайнами любви. И теперь, когда она печально сидела, вспоминая свое замужество, Робина и Каспара, свои неудачи и такие не слишком благородные сердца, как ее собственное и ее партнеров, она пришла к выводу, что она поступила правильно. Ее привлекали другие вещи, они забирали ее энергию, и она была им предана.
Любовь сама по себе слишком многого требовала, и ее пугала ответственность.
Харриет не особенно печалилась. Пожалуй, она пребывала в приподнятом настроении, в конце концов надо признать безусловную истину и расставить все по своим местам. Но она полагала, что есть и другая правда, с которой надо считаться. Она могла припомнить, как в те дни, когда она старалась создать «Пикокс», она безжалостно отвергала все, что не было связано с ее бизнесом, и какой непреклонной была ее решимость добиться успеха. Она подумала, что, вероятно, она была в те дни совсем другой.
«Однако я все же добилась успеха», — сказала она про себя. Ампутированная «Пикокс» все еще причиняла ей боль, но она знала, как сдерживать ее. «Я сама себе хозяйка. Или должна ею быть».
Эта мысль заставила ее улыбнуться, вспоминая недавнюю шутку, когда она сидела, опустив подбородок на руки.
Харриет внезапно почувствовала себя счастливой, и это счастье помогло избавиться от чувства вины. Оно не было вызвано шампанским и не было приподнятым настроением, как на приеме.
Она не хотела пускаться на поиски любви, словно это угрожало чаше Грааля, как тогда, когда она пыталась поладить с бедным Каспаром Дженсеном. Но она понимала, что это не причина для того, чтобы отказаться от других человеческих радостей — секса, дружбы или тех простых радостей, которые ей открылись в отношениях с Линдой.
