Мистер Дойл и его товарищи навалились на правый борт. Лайтоллер, казалось, весь обратился в слух. Он внимательно и чутко улавливал настроение шлюпки, как будто шлюпка эта была капризным ребёнком. Лайтоллера, как и всех остальных кругом, колотила сильная дрожь, но он был на носу один, и плечи людей, что стояли поблизости, его не согревали.
— Сколько нам ещё плыть? — простонала бледная грузная леди, прилепившаяся к шлюпке сбоку от Джо.
— Я не знаю… — растерянная девушка покачала головой и склонилась к Джо. — Послушай, могу ли я взглянуть на твою ногу? Она очень беспокоит меня.
Джо послушно откинулся назад и зажмурился. Он совсем не хотел смотреть на ногу, но искушение было сильнее, оно размыкало ему веки насильно — и поэтому Джо смотрел.
С первого взгляда, окутанная полутьмой, нога эта выглядела так же, как и прежде. Девушка успокаивающе произнесла:
— Слушай, дружок, я знаю, что я делаю. Давай-ка я осмотрю ногу как следует, хорошо?
Джо с трудом наклонил одеревеневшую шею. Впрочем, и без этого он знал, что девушка, сопя от напряжения, холодными пальцами закатает ему брючину, всмотрится в его ногу и прошепчет:
— Да, кажется, дело действительно серьёзное… дружок, как же это могло с тобой произойти?
Джо косо посмотрел на свою ногу. Свет был бледно-серебристый, рассеянный, он утекал между пальцев, утекал прочь, просачиваясь в борт шлюпки, и свет этот успел коснуться пояса Джо, а потом — скользнуть ниже. Джо слабо выдохнул. Воздух кусался, как лютый зверь, и всё-таки боли Джо уже не чувствовал. Он испытывал лишь страх — опустошающий, чудовищный, — когда смотрел вниз и понимал, что впервые очутился в настоящей беде.
Если бы он не присмотрелся внимательнее, едва он подумал бы, что с ногой что-то не так. Пересечённая слабым светом и глубокой тьмой, нога была вытянута вперёд и белела, будто старые кости, на которых истлели мясо и мышцы. Широкая мокрая брючина была неаккуратно засучена выше колена. Девушка склонилась над ногой, потрясённо покачивая головой, на её мрачном лице застыли боль и тревога. Кончиками пальцев она прошлась по ноге Джо и аккуратно уложила ладонь чуть выше его колена.
— Ты это чувствуешь? — спросила она деловито.
— Нет, — озадаченно ответил Джо.
— А так? — девушка сдвинула ладонь вправо.
— И так не чувствую, — пробормотал Джо.
Нога была безвольной, точно мёртвая. Девушка вздохнула и провела ладонью по его колену в сторону. Джо напряжённо следил за нею, как сторонний наблюдатель. Если нога что-то и испытывала, он об этом не подозревал.
— Наклониться влево! — скомандовал Лайтоллер с носа.
Девушка провела ладонями ниже, и Джо сказал даже прежде, чем она успела задать вопрос:
— Нет, ничего не чувствую.
— Ты не помнишь, после чего она онемела? — спросила девушка.
— Кто-то чертовски сплющил меня и навалился всем своим весом на ногу, — доверительно сообщил Джо, — а потом нога и перестала откликаться. И вот теперь еле волочится за мной, и я понятия не имею, что с ней… — тут взгляд его остановился на ноге, и всё стало ему ясно.
Когда полосы лежали справа налево, Джо казалось, что с ногой не произошло ничего страшного. Сейчас полосы улеглись вертикально, неровные, но широкие, и Джо вполне осознал, почему девушка посмотрела на него с таким ужасом. Она сразу заметила неладное — жуткое искривление, свернувшее Джо голень на правую сторону. Странные бугры выступали у него под кожей, и Джо не удавалось понять, то ли это неправильно улёгся обманчивый свет, то ли торчат не прорвавшие кожу обломки костей.
— Бедный мальчик, — сказала девушка и покачала головой, — кажется, у тебя здесь перелом, и даже не один. Сиди спокойно, я постараюсь тебе помочь.
— Перелом? — пробормотал Джо. — Мне ломали руку в детстве, и я помню, что мне было чертовски больно, но ведь сейчас я ничего не чувствую…
— Это перелом, — жёстко констатировала девушка, — пожалуйста, не шевелись и не мешай мне.
Лайтоллер на носу зычно приказал:
— Наклониться вправо!
Шлюпка послушно подпрыгнула на волнах. Джо смотрел поверх плеча бледной, трясущейся спутницы в бесконечный океан, и ему уже не казалось странным, что воплей тонущих теперь не слышно. Никакой жалости они в нём больше не возбуждали: всё в его сердце, способное к сочувствию и состраданию, умерло, а остались усталость и бесконечная, нудная, назойливая тревога.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Стоять прямо! — звенел в ночи голос Лайтоллера, и в этот приказ органично вплетались, дрожа и спускаясь до глухого рокота, отчаянные мольбы — но они стремительно умирали, затихали в беспощадной ледяной ночи.
Глава 29. Колыбельная
— Когда-то, — тихо прозвучал в ночи срывающийся голос Уайльда, — для меня не было мечты более отчаянной и сильной, чем потерпеть крушение.
Мэри равнодушно смотрела на него широко открытыми глазами. Гнетущее давление в голове её возрастало, мысли словно бы медленно вязли, не успев сцепиться в ясную, чёткую последовательность.
— Вот как, — только и сказала она. Чтобы разлепить ссохшиеся губы, ей приходилось прикладывать немалые усилия.
— Мне было двадцать, — сказал Уайльд, — многие юноши в этом возрасте мечтают об опасностях и страшных приключениях. Однако опыта у меня всё ещё было немного. Я слишком мало знал о том, что такое настоящая жизнь, — он сухо закашлялся и умолк.
Мэри не сводила с него пустого взгляда. Никогда в жизни она ещё не испытывала такого опустошающего, страшного равнодушия. Туманная белесая пелена упала у неё перед глазами, и она повесила свинцово тяжёлую голову. Неодолимый груз тут же перелился в её набрякшие веки, равномерно распределился по всей шее, и Мэри подумалось, что было бы совсем не плохо и вовсе не менять больше позы.
— Мисс Джеймс! — глухой и сиплый, срывающийся, слабый голос Уайльда настойчиво резанул её слух.
Мэри слабо вздрогнула. Каждое движение было для неё мучительным: казалось, что её, обмотанную бесчисленным множеством сковывающих верёвок, заставляют крутиться так, чтобы грубые волокна резали кожу.
— Не спите! — потребовал Уайльд. — Вы слышите меня? Не смейте закрывать глаза!
Казалось, даже язык заледенел у неё во рту.
— Я… не сплю, — точно старуха, прошамкала Мэри, — я и не думаю спать, мистер Уайльд…
— Откройте глаза! — не отставал его хриплый, измученный севший голос. Кругом наконец-то улеглись жалобные, протяжные стоны и вопли, и воцарившееся молчание принесло Мэри странное облегчение: теперь ничто не мешало ей отдыхать, кроме настойчивого и совсем не любезного Уайльда.
— Я не понимаю вас, — пробормотала Мэри. Воздух со свистом врывался к ней в рот, когда она говорила, и обжигал холодом. — Мои глаза открыты, просто какая-то пелена перед взором…
Совсем рядом булькнула вода. Что-то большое и холодное уверенно улеглось на её щёки, и резкая дрожь прошила всё тело Мэри. Вздрогнув, она поневоле вскинулась над своим сундуком, и белесая пелена вдруг расступилась. Взглядом она упёрлась в бледное, напряжённое лицо Уайльда. Скрюченные от холода пальцы его обхватили её лицо, зарылись к ней в волосы. Изо рта Уайльда вырывались клочковатые белые облачка.
— Не смейте засыпать, — задыхающимся голосом повторил свой приказ Уайльд и неуклюже потряс Мэри за плечи. — Помните, что я вам сказал… если закроете глаза, умрёте…
— Я не хочу умирать, — простонала Мэри, и зубы её снова отчаянно застучали. — Мистер Уайльд, спасибо вам… спасибо… спасибо…
Уайльд мелко потряс головой и слабо, рвано выдохнул. Скрюченные пальцы его намертво впутались в волосы Мэри, и она по-прежнему ощущала холодную тяжесть его ладоней на своих щеках.
— Пожалуйста, — сказала она, — если вам так удобно, можете не отпускать.
Уайльд только вздохнул — кажется, у него больше не осталось сил удивляться.
— Они скоро вернутся, — уверенно произнёс он слабым голосом, — Лоу, Питман и Боксхолл, по крайней мере, спаслись, и они знают, что в шлюпках есть свободные места. Если бы только с меня не сорвали свисток, я попытался бы привлечь их внимание. Они вернутся, мисс Джеймс. Они вернутся.
