Генерал проявил великую неосмотрительность, но ему повезло, ибо, если бы метель, которая разыгралась на следующий день после того, как его войско прибыло в Элисондо, началась раньше, половина солдат осталась бы под снегом. Генерал попросил провианта у Франции и благодаря помощи страны-соседки смог накормить своих людей и оборудовать для них лагерь.
Мартин и Баутиста были связаны с одним торговым домом в Байонне и с его товарами отправились на своих двуколках в Испанию, в Аньоа. Аньоа расположен приблизительно в километре от того места на границе, где находится испанский таможенный пост Данчаринеа. В тот день в Аньоа стеклось довольно много народу с французской границы. Дорога была забита двуколками, повозками и омнибусами, которые везли для войска в долину Эль-Бастан обувь, мешки с хлебом, ящики с галетами из Бордо, паклю для тюфяков, бочки с вином и водкой. Кроме обоза с предназначенными для войска грузами, на этой покрытой непроходимой грязью дороге застряли еще и повозки байоннских торговцев, заваленные всяким товаром, который байоннцы везли, думая выгодно распродать в розницу. А возле моста через речушку Угарону толпились маркитанты с корзинами, флягами и разным другим добром.
Мартин и Баутиста, вместе со своими женами, подъехали к Аньоа и устроились на постоялом дворе. Каталина надеялась узнать здесь что-нибудь о своем брате.
Они расспросили о нем одного солдата, дезертировавшего из карлистских войск, но тот не смог ничего сообщить о Карлосе Оандо.
— Если он не на Пеньяплате, то тогда, наверное, где-нибудь в Бургете, — сказал им солдат.
Мартин и Баутиста стояли в дверях постоялого двора, когда на улице появился закутанный в плащ Брионес, брат Роситы. Он очень приветливо поздоровался с Мартином и вошел за друзьями в дом. Под плащом на нем оказался майорский мундир с золотыми аксельбантами, какие носят адъютанты генералов.
— Я много говорил о вас моему генералу, — сказал он Мартину.
— В самом деле?
— Ну да! Он с большим удовольствием познакомился бы с вами. Я ему рассказал про ваши приключения. Хотите, поедем к нему? Я представлю вас. У меня есть вторая лошадь — моего помощника.
— А где сейчас генерал?
— В Элисондо. Поедете?
— Поехали.
Мартин предупредил жену, что уезжает в Элисондо; Брионес и Салакаин сели на коней и, болтая о разных разностях, добрались до города, расположенного посредине долины Эль-Бастан. Генерал занимал один из больших особняков на площади, у дверей дома беседовали двое офицеров. Брионес провел Мартина в комнату, где находился генерал. Тот сидел за столом, на котором лежали схемы местности и документы, курил сигару и обсуждал что-то с несколькими офицерами. Брионес представил Мартина, и генерал, пожав ему руку, сказал отрывисто:
— Брионес мне говорил о ваших славных делах. Поздравляю вас.
— Спасибо, мой генерал.
— Вы знаете места возле границы, которые господствуют над долиной Эль-Бастан?
— Да. Как свои пять пальцев. Думаю, не сыскать такого, кто бы знал их лучше меня.
— Вам известны все дороги и тропы?
— Там только тропы.
— А есть ли такая, по которой можно подняться на Пеньяплату со стороны Сугаррамурди?
— Есть.
— Лошади по ней пройдут?
— Да, вполне.
Генерал потолковал с Брионесом и со вторым адъютантом. У генерала была мысль закрыть границу и отрезать главным силам карлистской армии путь к отступлению во Францию, но сделать это было невозможно.
— А каких политических взглядов вы придерживаетесь? — спросил вдруг он Мартина.
— Я работал на карлистов, но думаю, что в глубине души я либерал.
— Не хотите ли вы пойти проводником с колонной, которая завтра поднимается на Пеньяплату?
— Не возражаю.
Генерал встал и вышел с Мартином на балкон.
— Полагаю, — сказал он, — что в настоящее время самый влиятельный человек в Испании — это я. Кем вы хотите быть? Есть у вас какие-нибудь желания?
— Сейчас я почти богатый человек, и жена тоже…
— Откуда вы родом?
— Из Урбии.
— Хотите, мы назначим вас алькальдом вашего города?
Мартин поразмыслил немного.
— Да, это мне подходит, — сказал он.
— Можете на это рассчитывать. Значит, завтра утром вам надо быть здесь.
— Войска пойдут через Сугаррамурди?
— Да.
— Я буду их ждать на дороге, возле холма Майя.
Мартин простился с генералом и с Брионесом и вернулся в Аньоа, чтобы успокоить жену. Он сообщил о разговоре с генералом Баутисте, Баутиста рассказал об этом своей жене, а та Каталине.
В полночь, когда Мартин уже садился на коня, к нему выбежала Каталина с сыном на руках.
— Мартин! Мартин! — воскликнула она, заливаясь слезами. — Мне сказали, что ты хочешь вести войска на Пеньяплату.
— Я?
— Да.
— Что ж, правда. И это тебя пугает?
— Останься! Тебя там убьют, Мартин. Останься! Ради нашего сына! Ради меня!
— Ба! Какая чушь! Чего тут бояться? Раньше я совсем один там ходил, а в этот раз со мной столько народу будет, что же может случиться?
— Да, я знаю, и все же останься, Мартин. Война вот-вот кончится. Не дай бог, если с тобой что случится сейчас.
— Я обещал. Я должен идти.
— О Мартин! — рыдала Каталина. — Ты для меня все: у меня нет ни отца, ни матери, ни брата — ведь всю любовь, которую я могла отдать ему, я отдала тебе и твоему сыну. Не оставляй меня вдовой, Мартин.
— Ну, не волнуйся. Успокойся. От смерти я заговорен, а идти мне надо. Я дал слово.
— Ради твоего сына…
— Да, и ради моего сына тоже… Я не хочу, чтобы когда-нибудь о нем могли сказать: «Вот сын того Салакаина, который дал слово и не сдержал его из трусости». Нет, если уж будут говорить, пусть скажут: «Вот Мигель Салакаин, сын Мартина Салакаина, он такой же храбрый, как его отец…» Нет, — «Он еще храбрее своего отца».
С этими словами, вернувшими Каталине бодрость духа, Мартин погладил ребенка, который, улыбаясь, глядел на него с рук матери, поцеловал жену, вскочил на коня и скрылся на дороге, ведущей в Элисондо.
Глава IV
Битва возле Акеларре
Мартин добрался до холма Майя на рассвете, проскакал еще немного по дороге и увидел идущие ему навстречу войска. Он подъехал к Брионесу, и оба они заняли место во главе колонны. Когда прибыли в Сугаррамурди, уже начинало светать. Белая, отполированная дождями вершина возвышающейся над Сугаррамурди горы сверкала в первых лучах солнца. От этих белых скал и произошли названия горы: баскское — Аррисури (Белый камень) и испанское — Пеньяплата (Серебряная скала).
Мартин направился по тропе, которая шла берегом горного потока. Ноги людей и животных разъезжались на покрывавшей дорогу мокрой глине. Тропа то приближалась вплотную к заросшему бурьяном и заваленному прогнившими стволами деревьев оврагу, по которому бежал поток, то уходила в сторону от него. Солдаты оступались и падали на этой осклизлой почве. Когда поднялись повыше, овраг превратился в пропасть, — в глубине ее, среди зарослей кустарника, струилась, поблескивая, вода.
Пока лошади шли рядом, Мартин и Брионес вели дружеский разговор. Мартин поздравил Брионеса с повышением в чине.
— Да, я не жалуюсь, — сказал майор, — но кто пойдет быстро в гору, так это вы, дружище Салакаин, если будете продолжать в том же духе. Если за ближайшие годы вы успеете столько же, сколько успели за последние пять лет, то сможете получить все, что пожелаете.
— Поверите ли вы мне, коли я скажу, что у меня сейчас почти не осталось честолюбия?
— Не осталось?
— Нет. Раньше, я это хорошо знаю, мужество и сила появлялись у меня, когда я встречал препятствия, когда видел, что все против меня, все хотят помешать мне. Ты хочешь жить — мешают; ты любишь женщину, а женщина любит тебя — мешают. Теперь передо мной нет препятствий, и я уже не знаю, что мне делать. Придется выдумать себе какие-нибудь новые дела и заботы.
— Вы воплощение беспокойства, Мартин.
— А что вы хотите? Я рос сам по себе, как трава, и мне просто необходимо действовать, все время действовать. Я часто думаю, что придет день, когда люди смогут использовать свои страсти для чего-нибудь хорошего.
— А вы к тому же и мечтатель?
— Да.
— По правде говоря, вы очень интересный человек, дружище Салакаин.
— Но ведь большинство людей такие же, как я.
— О нет. Мы, большинство, народ спокойный, мирный, даже немного омертвелый.
— Ну, я-то живой, оно верно, только эта жизнь, которую я ни к чему не могу приложить, остается во мне и гниет. Знаете, мне бы хотелось, чтобы все вокруг ожило, стронулось с места, чтоб ничто не стояло на месте: пустить все в движение — мужчин, женщин, торговлю, машины, шахты; никакого покоя, ничего неподвижного…
