«Факт распилки колчаковских милиционеров Миляева и Петрова общеизвестен и в особых подтверждениях не нуждается»[2188]. Такая же садистская расправа была произведена в Кузнецке партизанами Толмачёва над героем Балканской и Русско-японской войн престарелым генералом П. Н. Путиловым, погибшим 12 декабря 1919 года[2189].
Рогов указывал: «Лучше перерубить, чем недорубить. Останется какой-нибудь гад – вредить будет»[2190]. Участник отряда М. З. Белокобыльского вспоминал эту установку, которую приняли все роговцы: «Наряду со всякими задачами у нас был уважаемый всеми лозунг: „Лучше перерубить, чем недорубить“. Партизаны всегда говорили, что 1-я Сов[етская] власть помиловала гадов, а теперь они против нас воюют, вот краткий анализ нашего основного оперативного „лозунга“»[2191].
Рогов бесчинствовал в Кузнецке недолго, с 9 по 12 декабря; по оригинальному мнению новокузнецкого исследователя Н. А. Кузнецова, у него просто не было времени основательно грабить город и убивать жителей. Уйдя по направлению Гурьевский Завод – Кольчугино – Щегловск, Рогов оставил в Кузнецке для организации как снабжения, так и террора небольшую часть своей банды, в которой отличился его односельчанин Семён Огольцов (Оголец), известный своими палаческими наклонностями и хваставшийся впоследствии, что собственноручно зарубил шашкой 17 горожан[2192].
Об официальной цифре жертв кузнецкого погрома можно судить по радостной заметке, помещенной 22 января 1920 года в томской газете. В ней в традиционном для большевиков фанфаронском стиле объявлялось, чтó именно последовало за «прибытием авангарда Рогова под началом необыкновенно энергичного и умного вожака товарища Черкасова»[2193] и «вступлением в город товарищей Рогова и Новосёлова»: «Злая контр-революционная гидра в 347 душ была уничтожена, тюрьма сожжена, сожжены два дома, где укрывались контр-революционеры, сожжены все учреждения, которые белые превратили в крепости. 18 [декабря] прибыли советские войска, обезоружившие роговских партизан. Образовался ревком с великолепно подобранным рабочим правительством. <…> Наступила тишина и спокойствие»[2194]. Автор, правда, не уточнял, что в опустевшем городе тишина наступила кладбищенская. «Великолепный» ревком сообщал, что роговцы воспользовались его бессилием «и произвели в городе форменный погром, все учреждения были разгромлены, склады и магазины – опустошены…». Многие уцелевшие горожане (по данным П. Я. Новикова, большинство[2195]) в панике разбежались по окрестным деревням.
Упомянутые газетой 347 трупов – это, вероятно, те, которые валялись неубранными на улицах и в сожженном соборе, что позволило их пересчитать. Между тем многие кузнечане были вырезаны целыми семьями, расстались с жизнью во дворах и собственных домах; морозы позволяли затягивать похороны жертв партизанщины, не попавших, таким образом, в очень приблизительную первоначальную статистику. В начале 1920 года член Сибревкома В. М. Косарев докладывал в ЦК РКП(б), что в Кузнецке погибло до 400 человек[2196]. Полвека спустя советский историк назвал близкое число: «Старожилы города… вздрагивают и теперь – одних зарубленных более трехсот… город попал под произвол роговских головорезов»[2197].
Скорее всего, цифра в 800 убитых, приведенная в одной из более поздних сводок Томской губЧК, ближе к истине. Чекисты без обиняков зафиксировали нацеленность партизан исключительно на проведение чисток и грабежей:
…партизанские отряды Рогова и Новосёлова… выполняли только карательную роль. Эти отряды терроризировали все население… Кузнецка, в котором насчитывают до 800 жертв их террора, причем была масса изнасилованных женщин и девиц, а также разрушены во всем уезде почти все храмы[2198]. Прибывшими в Кузнецк частями 5‐й армии 12 человек из отряда Рогова за грабеж и изнасилования были расстреляны, партизанские отряды расформированы. Рогов был арестован, но потом был освобожден по представлении одобрительных крестьянских приговоров… которые составлялись ими принудительно под угрозами партизан. <…>
<…> Несознательные элементы крестьянской массы сочувствуют анархо-бандитской части партизан, и также настроены враждебно против Советской власти, высказываясь, что только анархическая власть и программа правильны и с нетерпением ожидают прихода отрядов Рогова[2199].
Впрочем, как вспоминал один из роговцев, после ареста их вождей «в Щегловском уезде начали распространяться нелепые слухи о том, что Российские войска доберутся помаленьку и до остальных вожаков партизанского движения»[2200].
Оценивая масштаб человеческих потерь, следует учитывать и информацию председателя Кузнецкого ревкома, озвученную им по свежим следам на губсъезде представителей ревкомов и парткомов: «…было вырезано до 1400 человек, главным образом буржуазии и служащих»[2201]. Возможно, в это число были включены и убитые в окрестных селах. В Новокузнецком краеведческом музее хранятся собранные краеведом В. П. Девятияровым воспоминания кузнечан, в которых есть сведения о значительной части жертв роговского погрома – о 158 замученных и убитых горожанах. Недавно при строительных работах на старом местном кладбище, где похоронили погибших зимой 1919 года, были обнаружены – на глубине менее метра – братские могилы, в каждой из которых лежали беспорядочно наваленные друг на друга останки 5–7 человек[2202].
Покинув Кузнецк, отряд Рогова разгромил еще ряд крупных населенных пунктов. Гурьевский Завод (ныне – город Гурьевск Кемеровской области) был оставлен белыми 6 декабря 1919 года. Правда, по воспоминаниям Э. Ф. Лагздина, Коновалов – командир разведки красных, ворвавшейся в городок, – сразу как следует отметил победу и «…в тот момент совершенно пьяный лежал на полу в конторе завода. Это произвело… очень тяжелое впечатление… На заданные вопросы он только бессмысленно бормотал». На следующий день эта часть РККА ушла, а 9 декабря из села Бачаты прибыл отряд П. Д. Гапузина в 70–80 партизан и небольшой отряд роговцев. Рабочие, которых было 350 человек, избрали совдеп: председатель – Караваев, его заместитель – коммунист-литейщик Лагздин. Начальником гарнизона стал Петр Гапузин.
Первые казни произошли без участия роговцев. Лагздин вспоминал, что по списку «врагов» новые власти арестовали заведующего хозотделом завода поляка Сендковского, бывшего помещика и подполковника царской армии, «грубого с рабочими»; конторщика Яна Керта, «который всегда помогал преследовать красных»; инженера Казарновского, оставленного за руководителя завода; Марию Лунегову – «как предательницу»; Козловского – «как польского легионера, который бежал отсюда вместе с братом перед переворотом [1918 года]»; Мих. Жестковского – как издевавшегося над рабочими. Кайгородов был арестован как «Иуда, как предатель и противник Советской власти», Иван Костин – как отец прапорщика Костина, Иван Абрамов – «как виляющий хвостом перед начальством /шпион/», Иосиф Байчулис – за то же самое, Иван Ефремов – как «тоже противник Советской власти»[2203].
То, что начгарнизона Гапузин взволновался из‐за большого числа арестованных и потребовал представить точные обвинения, вызвало «не только в партийных кругах, но и [в] безпартийных негодование». Однако Гапузин был непоколебим и требовал освобождения невиновных. Тогда исполком осудил к смерти Лунегову, Сендковского и Я. Я. Керта (Жестковского,
