– Хорошо.
Эрика приподняла юбки, матеря их на чем свет, и двинулась к тропке вокруг скалы.
– Только учти, если со мной что-нибудь случится, это будет на твоей совести.
Майльфольм улыбнулся и это окончательно успокоило.
– Я проверил тропу. Держись ближе к стене, не смотри вниз, и все будет хорошо. Там никого нет, а здесь встречу я.
Девушка прикусила губу и двинулась по тропке вверх. Действительно, даже без перил довольно трудно упасть если идешь возле стены. Дорога местами метра два, местами чуть уже, но устойчивая, без наклонов к пропасти. Другое, что подъем бесконечен и постоянно вверх по кругу, по наклонной. Поэтому подниматься пришлось долго, останавливаться все чаще к вершине. Там и тропка становилась уже, местами камни пошатывались, и Эрика придерживалась за торчащие сколки, примечала выступы и трещинки, за которые можно зацепиться.
Вершина была все ближе, но признаков, что там кто-то есть, не было.
Пошли ступени, и подниматься стало проще, хотя дыхание сбивалось. И хорошо, что почти не было ветра, иначе б она прокляла эти юбки, что надуваются как парус и отталкивают назад.
Вскоре верхушка была, как на ладони. Тропа вышла к ровной площадке довольно широкой и просторной, закрытой сенью деревьев от ветра и солнца, с двух сторон от краев изгибаясь, росли сосны, корнями обвивая камни и стремясь вниз. С камней свисал дерн, коренья, и почти упирались ей в макушку, когда Эрика прислонилась к стене, переводя дух. Оставался один рывок – ступеней двадцать в конце площадки.
На сосну, каркнув, приземлился ворон. Прыгнул на ветку, другую, вертя головой, словно в попытке разглядеть девушку. Та улыбнулась:
– Привет, старый знакомый, – уж больно птица была похожа на ворона, что отбил у нее ягоды. И вел себя как тот, слишком разумно.
Прыгнул на площадку и растопырил крылья, раскрыв в крике клюв. Начал расширяться, увеличиваться и превращаться в человека в плаще.
Эрика втиснулась в камни, еле сдержав крик. И вовсе примерзла когда "ворон" распрямился и встряхнулся. Перед ней стоял Эберхайм и смотрел чуть виновато:
– Ты не знала, что мое право – оборачиваться?
У Эры ноги подкосились, еле устояла.
– Нет. Что вы хотели? – перешла сразу к делу, желая убраться подальше и от скалы и от очередного "чуда", и побыстрее.
– Извини, если испугал.
Мужчина стоял у сосны у самого края, расстояние до девушки было значительным и только это и успокаивало.
– Ничего, у меня крепкие нервы, – заверила не без бравады, готовая и к нападению и к новому превращению. Кажется, готовая.
– Про нервы – опустим, – улыбнулся вполне доброжелательно. – Спасибо, что пришла.
– Для этого вам и нужен был мой страж?
– Другого бы ты не послушала. Согласись, Лой очень удачно оставил мне его.
– Вынужден был оставить.
– Вынужден? – мужчина вскинул бровь, черные глаза от смеха поблескивали, как у ворона. – А сюда вас привести он тоже был вынужден? – стал серьезным и даже суровым. Но не его вид, а слова заставили сердце Эрики бешено биться.
– Что вы хотите сказать?
– Ты скажешь сама, девочка. Я всего лишь задам тебе пару вопросов, а ты честно ответишь на них. Честно не для меня – для себя. Что Лой делал на красной стороне? Как он получил тебя? Каким образом собрал вас в стиппе, а потом вывел? И почему привел именно в Морент? Он ли привел?
Эра молчала, не зная, что ответить. Ее тревожили вопросы и в принципе, что речь зашла именно об Эрлане.
– Вы убили всю его родню…
– Я?! – ткнул себе в грудь пальцем. – Таак, уже интересно. Какие еще преступления за мной числятся?
Эра не понимала, она чувствовала, что происходит что-то катастрофическое, но не могла взять в толк. В виски било от напряжения, но сообразить не помогало.
Эберхайм долго молчал, видно надеясь, что до нее дойдет, и понял – нет.
– Ты стала очень похожа на свою мать. Почти то же лицо, гордая осанка, глаза, в которых все эмоции.
Девушка вздрогнула:
– Только не говорите, что вы знали мою мать.
– Знал.
Он не шутил, в его глазах не было насмешки, ядовитости, чувства превосходства, ненависти, желчи, не было ничего, что возбудило бы подозрение и желание просто послать его к чертям.
Но это и было страшно, и коликов и спазмов не хотелось слышать, что он скажет. Эра чувствовала, что он не лжет, не лукавит, и это тревожило больше, чем, если б угрожал или насмехался. Она боялась, что его слова как камни, лавиной обрушатся и погребут, что-то дорогое и понятное. Заденут Эрлана и скажутся на их отношениях.
– Не знаю, какую историю рассказали тебе, я скажу лишь, что было. Я любил твою мать. Любил до помолвки ее с Хеймехором, любил после. Ждал. Она не была счастлива, и точно знаю, что любила меня. Мы были с ней уже после рождения Нейлин…
– Только не говорите мне сейчас, что вы мой отец! – выставила в его сторону руку: это будет слишком. Это будет фарс. А у самой горло сжало и ноги еле сдерживали. Хотелось сесть и рвануть ворот платья, и оглохнуть навсегда…
Но Эберхайм не смеялся. Он молчал и смотрел, смотрел, так что Эрика и без слов поняла – и не устояла – ноги подкосились – осела у стены: Господи…
– Нет, – покачала головой. – Бред какой! Вы убили всех, вы!…
– Я убил только Хеймехора. Потому что он убил твою мать.
Эра кивнула – конечно.
– Убил, закопал и надпись написал – у меня была собака я ее любил…
– Он узнал о нашей связи и убил жену. Рассказать, как?
Девушка молчала, смотрела в одну точку и очень хотела заткнуть уши, но внутренне ждала его рассказа.
– Ты уже знаешь, что с оступившейся женой муж поступает по своей воле.
– Откуда знаете вы? – уставилась на него, понимая, что он фактически прямо сказал ей о том, что у нее случилось с Вейнером.
– Я – ворон.
Так просто и так ясно.
Эра на секунду закрыла глаза, посидела и встала, подперла стену плечом.
– Значит Эрлан – благородный человек.
Эберхайм скривился:
– Да, очень, – выдал желчно. – Он взял тебя силой, Эя! – сверкнул глазами от гнева.
– Нет!
– Его право…
– Не применял! Он молчал!
– И не целовал?
Эрика смолкла, стихла, взгляд остекленел – перед глазами четко встала картинка развалин дейтрина и тот поцелуй, от которого ее повело, понесло как взбесившуюся лошадь.
Как же она не поняла? Ведь это элементарно – человек обладает даром очаровывать голосом, значит хоть как имеет те же чары в слюне.
Ты дура, Ведовская, ты набитая и пробитая идиотка, – констатировала сама себе.
– Ну и что? – прохрипела. – Я ничуть не в обиде.
– Эллайна тоже не была в обиде.
– Эллайна – жена Инара Дендрейта.
– Да что ты? Тебе это сказали? Значит, та тетя, что тебя воспитывала? Ты ее помнишь? Нет, и не можешь помнить. Эллайна Лайлох – твоя мать, она была женой Хеймехора Лой, брата Аркарана Лой, отца Эрлана. Инар их двоюродный брат, плод неравного союза и потому неровня изначальным. Но он силен. Его воспитывали, как равного, но все равно чувствовал себя ущербным. Он был влюблен в Эллайну как и я, но шансов не имел. Именно он проследил за нами и рассказал все Хеймехору. Мы встречались у Сабиборов, Самхартов, Порвершей. Краш не предупредил меня, хотя знал, что все уже все знают. Именно Инар со своим правом убеждения убедил их всех, что Эллайна достойна только самой лютой казни, хотя закон гласит, что право женщины выше права мужчины. Это было преступление по всем статьям. Хеймехор избивал ее несколько дней, избивал, пока она не умерла! И никто не помог, хотя все знали, что происходит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
