Таких мин у нас с собой было всего три десятка. Зеленцов все их истратил, прикрывая непросматривающиеся подходы к нашим позициям. Штабс-капитан очень хорошо знал свое дело, поэтому… Зар-раза!!!
Мелкими шагами, тщательно смотря под ноги, я подошел к распростертым на пожухлой траве, страшно изорванным осколками телам. Нолан и Славко уже умерли, а Пирс все еще дышал. Голубые, медленно тускнеющие глаза были полны слез и обидного недоумения. Окровавленные губы едва заметно шевелились, словно он что-то хотел сказать.
Шансов выжить у ирландца не было никаких – осколки разворотили ему всю грудь. А еще через несколько секунд Пирс тихо умер.
– Минус шесть… – тихонько шепнул я сам себе, постоял мгновение, потом снял с него сумку с ружейными гранатами, повернулся и медленно побрел прочь. Нет, я оставался собран и был готов ко всему, контролировал каждое свое движение, просто уже ничего не чувствовал. Словно сердце превратилось в кусок ледяного мрамора.
А когда дошел к своим, мне стало казаться, что я уже никогда ничего не почувствую.
Сплошь залитая кровью, изрытая воронками земля, развороченный блиндаж с торчащими из него, словно ребра, шпалами и рельсами. Все подступы к позициям и сами позиции завалены трупами. В основном трупами британских солдат, потому что наших уже заканчивали собирать и складывать в траншею, почти заполнив ее мертвыми телами.
Сознание оставалось ясным, но тело подвело, перестали держать ноги. Я бы упал, если бы меня не подхватили под руки Оладьев с Христичем.
Пашина голова была вся неряшливо обмотана окровавленными бинтами, словно чалмой, а у серба вся правая сторона лица бугрилась сине-черной опухолью. Но они хотя бы были живы.
– Доклад…
– Девятнадцать убитых и сорок раненых, из которых в строю остались одиннадцать, остальные тяжелые, – рядом со мной присел Бергер. – Вы как, господин коммандант? В глазах не двоится?
Я хотел на него наорать и прогнать, но вместо этого спокойно попросил:
– Идите к раненым, Яков. Им вы нужнее. А я в порядке. Или буду в порядке через пару минут.
– Как скажете, господин коммандант… – Фельдшер с сомнением покачал головой, но ушел к вагонам, из которых доносились стоны.
– Они все-таки ворвались на позиции, – словно извиняясь, сказал Христич. – Пришлось…
– Вы молодцы, – мягко перебил я его. – Продолжайте.
– Пулеметы все целы, – доложил Оладьев, – правда, патроны к ним мы почти все расстреляли. Едва ли по двести-триста на ствол. Но ничего, наши сейчас обирают бриттов, так что сколько-нибудь да наберут. К винтарям еще нормально, по сотне на ствол есть. Вот с гранатами плохо, осталось едва ли не по штуке на брата. Ими только и отбились. Да у гранатометчиков по два-три тромблона на душу. Минометы тоже целы, а вот боезапаса почти не осталось – всего с десяток мин на все.
– Ракетную батарею разбило, все орудия – тоже… – угрюмо добавил Зеленцов. – Борисов там колдует на бронепоезде, собирает из двух трехдюймовок одну. Грит, если Господь потрафит, к вечеру справится. Со снарядами там все нормально, просто не успели расстрелять.
– Мишустов с группой не вернулся? Не знаете, что с ними?
– Нет, – покачал головой Гойко, – еще не было. Как взорвались батареи, мы видели, а что потом… – Он пожал плечами. – Да и некогда было нам присматриваться.
– Я тоже не знаю, что с ними, – тихо сказал я. – У меня первым погиб Томас – его укусила змея. Потом, уже после того как сделали дело, мы пытались отвлечь внимание от их группы. Кажется, получилось, но при этом погибли Хорхе и Мигель. А уже на подходе сюда, на своей же растяжке, подорвались Славко, Нолан и Пирс. Получается, что никто не выжил, кроме меня.
– Человек рождается, чтобы умереть, – спокойно и торжественно заявил серб. – Они ушли с честью, как настоящие мужчины, поэтому не стоит сожалеть…
Он не договорил, потому что вдруг радостно завопил один из бойцов, показывая рукой куда-то в сторону британцев. А еще через полчаса на позициях появились Степан и Абрахам Смит. Отчаянно измученные, едва стоящие на ногах, совершенно целые, без единой царапины, но из группы вернулись только они…
Глава 38
Южная Африка. Наталь
11 июля 1900 года. 10:30
Дальнейшие события я воспринимал только как сухую хронику, без малейших эмоций и чувств.
Скоро опять начался обстрел, уже не такой интенсивный, но количество раненых все равно увеличивалось.
До вечера мы отбили две атаки; последнюю, самую сильную – уже в сумерках, потеряв при этом шесть человек и истратив последние гранаты с минами, а потом всю ночь собирали патроны с трупов и набивали ими пулеметные ленты. Набрали немного, но все равно надолго наших пулеметов не хватит – настрелянные в хлам стволы доживают последние часы.
К утру в строю осталось всего тридцать пять человек. Почти все они были ранены и контужены, но стрелять еще могли. Палыч отремонтировал орудие, но после первых же выстрелов у него опять намертво заклинило затвор, и старик вместе со своими артиллеристами стали в окопы с винтовками в руках.
Неожиданно послышался веселый голос повара:
– Доброе утро, доброе утро! Как спалось? Прошу завтракать… – Горацио расхаживал по окопам и раздавал бойцам пайку. – Филе-миньон из годовалого оленя, сегодня удалось на славу. А бокал «Шато Лафит» прекрасно оттенит его вкус. О! Не стоит благодарности, кушайте, кушайте…
– Пошел в задницу, лягушатник…
– Иди к черту…
– Сотри свою чертову ухмылку с рожи, идиот…
Бойцы явно не разделяли веселье француза и костерили его почем зря. Но гнетущая зловещая тишина на позициях отступила. Стало как-то легче.
– Сдурел поваренок, – зло буркнул Зеленцов.
– А нехай, – равнодушно ответил ему Степа, аккуратно востря свою каму на оселке, – свихнутому помирать легче.
– Доброе утро, господа! – Легран наконец добрался и до нас. – Прошу завтракать!
Он сноровисто раздал по половинке печеной картофелины с маленьким кусочком сухаря, слегка смазанным смальцем, а потом налил из баклаги по полкружки теплой вонючей воды.
– Сам ел?
– А как же, господин коммандант! – весело ухмыльнулся Горацио. – Не подскажете, где бы мне пристроиться с моей Жизель? – Он любовно провел рукой по прикладу своей винтовки. – Должность повара ввиду полного отсутствия продуктов стала неактуальна, поэтому я решил слегка переквалифицироваться.
– Идем – Паша Оладьев поманил его пальцем. – Так уж и быть, пристрою тебя к делу.
Потом опять стало тихо. Жужжали мухи над раздувшимися трупами да где-то вдалеке подвывали гиены, чуявшие запах мертвой плоти. Было прекрасно видно, как британцы устанавливают пару каких-то монструозных орудий, прибывших к ним на железнодорожных платформах. И мы все прекрасно понимали, что отсчет времени нашей оставшейся жизни начнется с первыми выстрелами этих громадин.
Мне хотелось как-то подбодрить парней, но в голову ничего не приходило. Попробовал написать прощальное письмо Пенни, но в итоге накорябал какие-то банальности. Вот же черт!
Неожиданно рядом раздался голос Степана, запевшего старинную казачью песню:
Под ракитою зеленой Казак раненый лежал…
Степа пел с чувством, истово, казалось, что слова у него льются прямо из сердца. Мне сразу стало жутко тоскливо, но одновременно как-то легче, и я невольно стал ему подпевать:
И к груди, насквозь пронзенной, Крест свой медный прижимал…
Меня поддержал Паша Оладьев, а потом к нам присоединился Зеленцов. Песня загремела над изрытыми воронками позициями:
Кровь лилась из малой ранки На истоптанный песок. Над ним вился черный ворон, Чуя лакомый кусок…
