– Один для головы, два ряда для туловища… Я тоже умею так снимать дёрн. Научился на своей лужайке, люблю за ней ухаживать. Как думаете, нам потом… привести могилу в порядок, чтобы никто ничего не заподозрил?
Подумав, Собрайл ответил:
– Стоит попытаться. Аккуратно положим дёрн на прежнее место, присыпем листвой или чем там ещё. Авось трава успеет прирасти, пока кто-нибудь глазастый не заметит. Да, так и сделаем.
– А может, запутать следы? Подкинем пару ложных улик, чтобы думали, будто могилу вскрыли сатанисты. Справляли, мол, свою чёрную мессу… – Гильдебранд даже фыркнул от удовольствия, и опять рассмеялся тонко и визгливо. Собрайл посмотрел на толстое, розовое лицо компаньона и ощутил приступ брезгливости. Поскорей бы избавиться от общества этого примитивного субъекта, но, увы, придётся ещё потерпеть.
– Нет, лучше, чтобы никто ничего не заметил. Любой другой вариант – не в нашу пользу. Если обнаружится, что могила потревожена, могут вспомнить о нашем наезде. Сопоставят. При таком раскладе придётся разыграть святую невинность. Ведь даже если мы заберём ящичек, никто не сумеет доказать, что он там был. Пускай вскрывают могилу, проверяют. Но этого не случится. Дракс не допустит. Однако ещё раз повторяю: наш девиз – незаметность.
На пути к кладбищенским воротам Собрайл и Падуб миновали двух других посетителей, мужчину и женщину, одетых в зелёные стёганые куртки и сапоги, для защиты от всепроникающего дождя; как это свойственно англичанам, они почти сливались с окружающим ландшафтом. Пара, по-видимому молодожёны, внимательно разглядывала скульптурные изваяния смеющихся херувимов и ангелов-младенцев на двух высоких покосившихся плитах. Пухленькие ножки маленьких небожителей опирались на подножие из черепов. «Доброе утро», – произнёс Гильдебранд особым тоном сельского аристократа. «Доброе утро», – точно так же отозвалась пара. Никто ни на кого даже не взглянул. Что было весьма по-английски.
Пятнадцатого Собрайл и Гильдебранд вместе ужинали в ресторане, отделанном, как и бар, деревом, с массивным камином, в котором весело потрескивали толстые поленья. Собрайл и Гильдебранд сидели за столиком по одну сторону камина, а по другую расположилась уже знакомая молодая чета: они через стол держались за руки и были всецело заняты друг другом. С потрескавшихся портретов XVIII века, тёмных от загустевшего лака и насевшей свечной копоти, строго взирали полуразличимые лица священников и сквайров. Ужин происходил при свечах. Заказали лососевый мусс под соусом из раков, фазана со всевозможными гарнирами, сыр стильтон и шербет cassis maison. Собрайл вкушал блюда за блюдом и сожалел, что вряд ли ему скоро удастся побывать здесь вновь. Каждое посещение этой части земного шара доставляло ему огромное удовольствие. Он любил останавливаться в «Одинокой рябине»: здесь такие дивно-неровные полы, в первом этаже вымощенные плитняком, во втором дощатые, лишь поставишь на ковёр ногу – раздаётся романтический скрип. Потолки в узких коридорах столь низкие, что Собрайлу приходилось нагибать долговязую шею. Вода в ванной издавала странное потумкивание и покашливание. Он наслаждался этими звуками, точно так же как наслаждался нескончаемыми серебряными струями из кранов с позолоченными ручками в своей суперсовременной ванной в Нью-Мексико. Всё было хорошо в своём роде – и старушка Англия, дымная, тесная, но уютная, и Нью-Мексико, с его просторами, жарким солнцем, зданиями из стекла, воздуха и стали. Сейчас он находился в том возбуждении, какое всегда испытывал перед перемещением на огромное расстояние: кровь волновалась в жилах, а сознание взмывало ввысь и парило, словно луна, над траекторией будущего пути от одной массы суши к другой – не тут и не там, а где-то посередине. Знакомое ощущение, но в этот раз сильное вдвойне… Время перед ужином он провёл у себя в комнате, занимаясь физическими упражнениями: делал привычные прогибы, наклоны, повороты, боксировал, напрягал и расслаблял мышцы, чувствуя, как члены обретают гибкость и упругость. Собрайлу нравилось тренировать тело. Благодаря этому он выглядел для своих лет молодцом. Разглядывая себя с головы до пят в высоком зеркале, Собрайл отметил, что в спортивном облачении длинном черном трико, махровом джемпере – и с романтически растрепавшейся серебристой шевелюрой он весьма походит на своих возможных предков-пиратов, или, по крайней мере, на пиратов из фильмов.
– Значит, завтра в Штаты, – сказал Гильдебранд. – Никогда там не был. Только видел по ящику. Вы меня поучите лекции читать?
Собрайл подумал, насколько было бы проще действовать в одиночку. Может, и не стоило связываться с этим Гильдебрандом. Но тогда это было бы чистой воды кражей, циничным осквернением могилы. В то время как теперь он лишь ускорял естественный ход событий. Покупал у Гильдебранда то, что в недалеком, весьма недалёком, будущем – если верить словам компаньона о слабом здоровье лорда Падуба, – всё равно окажется у него, Собрайла, в руках.
– Где вы припарковали «мерс»? – спросил Гильдебранд.
Собрайл счёл рискованным обсуждать вслух предстоящее предприятие.
– Расскажите мне лучше, пожалуйста… – начал он. «О чём бы попросить его рассказать?» – Про ваш сад, про лужайку…
– Откуда вы знаете про мою лужайку?
– Вы сами упоминали её раньше, когда говорили… Неважно… Так что у вас за сад?
Гильдебранд начал подробный отчет. Собрайл между тем оглядел зал. Молодожёны наклонились через стол друг к другу. Мужчина – приятной наружности, элегантный, одет в кашемировый пиджак сине-зелёного цвета («От Кристиана Диора», – определил Собрайл), на девушке лиловая юбка и шёлковая блуза цвета слоновой кости, ворот открывает гладкую шею с аметистовым ожерельем. Мужчина поднёс руки к губам и поцеловал внутреннюю сторону запястий. Она нежно потеребила его волосы. Очевидно, они пребывали в том состоянии поглощённости друг другом, которое, на короткое время властно завладевая влюблёнными, не даёт им замечать посторонних взглядов.
– Когда нам нужно… выходить? – спросил Гильдебранд.
– Давайте не будем сейчас это обсуждать. Лучше расскажите мне про… про…
– Вы уже предупредили в гостинице о нашем отъезде?
– Заплачено по сегодняшнюю ночь включительно.
– Ночь сегодня замечательная. Тихая. А главное – светлая. Ишь, какая луна.
По пути из ресторана, в холле гостиницы, Собрайл и Падуб снова наткнулись на давешнюю молодую пару: те выходили из-за деревянной загородки у телефона. Мортимер Собрайл слегка поклонился. Гильдебранд важно сказал:
– Покойной ночи.
– Спокойной ночи, – хором отозвалась пара.
– Хотим пораньше лечь в постель, – сообщил Гильдебранд. – Такие у нас сегодня были нагрузки, что валимся с ног.
Девушка улыбнулась и взяла кавалера под руку:
– И нам пора. В постель. Доброй ночи и хорошего сна.
Как и условились, Собрайл дождался часу ночи и лишь тогда вышел из номера. Всё было тихо. Камин ещё догорал. Появился Гильдебранд. Снаружи воздух был тяжёл и недвижен. «Мерседес» нарочно стоял у самого выезда с гостиничной стоянки. Попасть потом обратно в гостиницу не составит труда: ключ от «американского» замка входной двери есть у каждого постояльца, на колечке вместе с ключом от номера. Большое авто, мягко и мощно урча, отвалило от гостиницы, пересекло дорогу и по травистому пути поднялось к церкви. Припарковались под деревом у ворот церковной ограды; Собрайл достал из багажника штормовые фонари и новёхонький землекопный арсенал. Накрапывал мелкий дождик, под ногами было мокро и скользко. В темноте Собрайл и Гильдебранд стали пробираться к могиле четы Падубов.
– Смотрите! – остановившись в пятне лунного света между церковью и тем бугром, где росли тис и кедр, Гильдебранд указал наверх.
Огромная белая сова неспешно кружила возле звонницы на сильных бесшумных крыльях, разумея одной ей ведомую цель.
– Во даёт, прямо как привидение! – шёпотом воскликнул Гильдебранд.
– Великолепное созданье, – молвил Собрайл в ответ, сложным образом отождествляя своё собственное охотничье возбуждение, ощущение могущества, обострения всех умственных и физических сил – с мерными махами этих крыльев, с их лёгким, беззвучным парением. Над совой, с еле слышным скрипом, пошевеливался дракон, поворачивался вправо и влево, опять замирал, ловил какие-то неопределённые ветерки.
Нужно было действовать без промедления. Работа большая для двух мужчин, если учесть, что времени в запасе только до рассвета. Они быстро срезали и сложили стопками дёрн. Гильдебранд произнёс одышливо:
– Вы хоть догадываетесь, в какой части могилы?..
И Собрайл впервые подумал, что хотя он и знает, знает доподлинно, что заветный ящик помещается где-то в самом сердце этого клочка земли чуть больше человеческого роста, но не ведает всё же, где именно; представление о точном месте возникло, очевидно, в его горячем воображении: он настолько часто видел умственным взором извлечение на свет этого ларца, что измыслил подробности, которых знать не мог. Однако неспроста он был потомком спиритов и шейкеров. Он смело опёрся на интуицию.
