Осторожно, словно шагая по минному полю, он сказал:
– Они хорошие работники, но им нужно время. Если их заменить, новой команде придется начинать все сначала.
Всякий раз, когда Молотов возражал вождю, сердце у него начинало мучительно биться, на лбу выступал обильный пот.
На лице Сталина отразилось нетерпение.
– Они не сумели выполнить работу в срок, а вы хотите дать им еще время?
– Они делают все, что в их силах, товарищ генеральный секретарь, – ответил Молотов, пот градом катился по его лицу. – Если бы не бомба, которую они сумели взорвать, ящеры уже захватили бы Москву. – Молотов не знал, продолжил бы СССР сопротивляться ящерам после того, как правительство во главе со Сталиным переехало бы в Куйбышев. Не исключено, что у него еще будет шанс узнать.
– Они сделали одну бомбу, – покачал головой Сталин. – Нам нужно еще. У Гитлера есть бомбы, из чего следует, что родина в опасности, даже если мы забудем о ящерах.
– Гитлер не станет использовать свои бомбы против нас, пока ящеры находятся между Германией и Советским Союзом, – сказал Молотов. – А к тому времени, когда Польша будет очищена от врага, у нас уже появится своя бомба. – Он вскользь подумал об иронии ситуации – грузин называет Россию родиной, но у него не хватило смелости сказать об этом вслух.
– Черт побери Польшу! – Сталин использовал чисто русское выражение с сардонической улыбкой – он прекрасно понимал, как странно оно звучит в его устах, но всячески демонстрировал, что считает себя русским. – Как без бомб мы сумеем очистить нашу землю от ящеров?
– Зима – наш лучший союзник, – не сдавался Молотов. – Мы смогли довольно далеко продвинуться к югу от Москвы, наша армия ведет наступление на Украине. На западе и севере ящеры ослабили свои позиции, чтобы усилить давление на Германию.
– Из чего следует только одно: нас они презирают, – резко ответил Сталин. – Ящеры считают, что нацисты для них опаснее. А с нами они могут покончить в любой момент. А почему они так думают? Нацисты сделали бомбы сами, а мы, похоже, не в силах решить эту проблему. Теперь стало ясно, что исход войны будет зависеть от бомб из взрывчатого металла.
Молотов хотел напомнить, что ящеры отвели часть своих войск на севере и западе еще до того, как выяснилось, что у нацистов есть бомбы из взрывчатого металла, и что наличие такой бомбы у немцев оказалось для ящеров крайне неприятным сюрпризом. Однако он оставил свои возражения при себе. И промолчал вовсе не из-за того, что боялся возразить Сталину, – хотя не стоило испытывать судьбу лишний раз. В конечном счете генеральный секретарь прав. Все будет зависеть от бомб. Если Советский Союз сумеет наладить производство, он выживет. Если нет, он попадет в руки ящеров или окажется во власти немцев или американцев.
Молотов не сомневался, что Курчатов и его группа могут создать бомбы. Более того, он знал, что в Советском Союзе нет людей, способных решить эту задачу в более сжатые сроки.
Сталин бросил на Молотова свирепый взгляд.
– У бездельников, которых вы собрали вместе, Вячеслав Михайлович, есть еще шесть месяцев. Если они не сделают бомбу, им придется за все ответить – и вам вместе с ними.
Молотов облизнул губы. Сталин никогда не забывал своих угроз. Молотов глубоко вздохнул.
– Товарищ генеральный секретарь, если таково ваше условие, вызовите людей из комиссариата внутренних дел, пусть они заберут меня прямо сейчас. Группа Курчатова не сможет сделать бомбу через шесть месяцев. А других ученых такого уровня у нас нет.
Он не хотел идти на такой серьезный риск. Сталин мог и в самом деле вызвать НКВД, и у Советского Союза тут же появился бы новый глава комиссариата иностранных дел. Но только таким способом он мог избежать возмездия через шесть месяцев.
Сталин продолжал смотреть на него, но теперь его взгляд стал задумчивым. Молотов никогда ему не возражал. Вячеславу Михайловичу стало холодно и жарко одновременно, колени дрожали. Одно дело – вести переговоры с Черчиллем или даже Гитлером и совсем другое – возражать Сталину, который обладал всей полнотой власти и мог сделать с Молотовым что угодно.
Наконец генеральный секретарь сказал:
– Ну, посмотрим.
Молотов чуть не сполз со своего стула на пол – такое облегчение он испытал. Ему удалось одержать победу.
Он убедил лидера своей страны сохранить группу Курчатова, а заодно оставить жизнь и ему. Победа далась ему нелегко, но теперь у Советского Союза появились шансы на победу в жестокой борьбе.
* * *
Лю Хань ненавидела пекинскую зиму. Она родилась в сотнях и сотнях ли южнее, где зима была достаточно суровой, но здесь, выходя из дома, Лю Хань всякий раз вспоминала, что на западе раскинулась монгольская степь. Она натягивала на себя кучу стеганой одежды и становилась похожа на закутанного до самых глаз младенца в коляске, но все равно ужасно мерзла.
Тем не менее сегодня вечером она вышла из дома и зашагала в сторону Запрещенного города. Там находился дворец, в котором устроились маленькие чешуйчатые дьяволы, а прежде жили китайские императоры. Пусть ледяной ветер попробует ее победить. Сегодня она хотела находиться поближе к маленьким чешуйчатым дьяволам.
Она повернулась к Нье Хо-Т’ингу.
– Надеюсь, у их Императора будет замечательный день рождения, – мрачно сказала она.
– Да. – Его улыбка больше напоминала гримасу хищника. – Они самые странные существа на свете – я имею в виду маленьких дьяволов. Они праздновали день рождения Императора – который называют «Днем птенца» – шесть месяцев назад, летом. Как может человек – или чешуйчатый дьявол – иметь два дня рождения в год?
– Они пытались мне объяснить, когда я жила в их самолете, который никогда не садится на землю, – ответила Лю Хань. – И что-то говорили о разных мирах и годах. Но я ничего не поняла. – Она опустила голову.
Время, проведенное в самолете, который никогда не садится на землю, а потом в лагере чешуйчатых дьяволов и в городе, показало Лю Хань, насколько она невежественна. Если бы она всю жизнь прожила в деревне, как большинство китайских женщин, она никогда бы об этом не узнала.
– Да, они пришли к нам из другого мира, – сказал Нье. – Ты права. Я не думал о том, как это может повлиять на дни рождения, но если у них не такой год, как у нас…
Лю Хань уже имела возможность убедиться в том, что иногда даже знания оказывается мало. Нужно еще понимать, как разные вещи увязываются друг с другом. Отрывочные сведения порой ничего не дают. А вот если удается их соединить, у тебя появляется преимущество.
– Сколько еще ждать? – спросила она. Нье вытащил часы из кармана, посмотрел на них и быстро убрал.
– Пятнадцать минут, – ответил он.
Сейчас не следовало показывать другим, что у тебя есть часы, – люди могли подумать, будто ты стал прислужником маленьких чешуйчатых дьяволов или, наоборот, являешься лидером сопротивления, которому необходимо знать точное время для координации действий своих товарищей.
Пятнадцать минут. Еще никогда время не текло так медленно – если не считать родов.
– А мы услышим песни, которых ждем с таким нетерпением? – спросила она – чужой ни за что не догадался бы, что она имеет в виду.
– О да, – заверил ее Нье. – Я уверен, мой друг из «Большой винной бочки» будет петь громко и чисто, а он не единственный артист в хоре. – Он приглушил голос, хотя продолжал соблюдать конспирацию. – Эту песню сегодня услышит весь Китай.
Лю Хань обхватила себя руками, становилось все холоднее. Если все пойдет так, как она рассчитывала, очень скоро она отомстит маленьким чешуйчатым дьяволам, которые причинили ей столько горя. Мимо пробежал мальчишка с пачкой бумажных листов в одной руке и баночкой с клеем в другой. Найдя гладкий участок стены, он быстро намазал его клеем и налепил сверху две полоски бумаги. И побежал дальше, разыскивая подходящие места для других листовок.
– Отличная идея, – заметила Лю Хань, кивнув в сторону маленького оборвыша. – Чешуйчатым дьяволам ничего не узнать от мальчишек, которые не умеют читать. Они смогут только рассказать, что им кто-то заплатил за то, чтобы они налепили на стены листовки.
– Ну, это элементарная теория, – сказал Нье. – Если используешь кого-то для подобной работы, то чем меньше он знает, тем лучше. – Он ухмыльнулся. – Наши певцы подобраны точно так же. Если бы они догадывались, какого рода песни им предстоит исполнить, некоторые из них тут же сменили бы профессию.
– Да. – Лю Хань задумалась о теории.
Нье почти всегда знал, что нужно делать, – ему даже не приходилось задумываться. Та штука, которую он называл теорией, давала ему ответы на все вопросы, словно в голове у него кто-то бросал кости, сообщавшие правильные решения. Получалось, что теория – весьма полезный инструмент. Однако иногда Нье не мог выйти за ее рамки, словно она не служила помощником, а управляла им. Коммунисты в лагере чешуйчатых дьяволов вели себя точно так же. Лю Хань слышала, как христианские миссионеры говорили, что они обладают истиной. Коммунисты тоже претендовали на знание истины. Иногда с ними трудно иметь дело, даже с учетом того, что Лю Хань никогда не сумела бы без их помощи нанести такой сильный удар по чешуйчатым дьяволам.
