за ночь. Я согласился с ним.
— Тогда нам пора действовать, — сказал он и взялся за телефон. Я пассивно сидел рядом и наблюдал. План был не плох. Другое дело, что все могло сорваться на любом этапе и успех зависел от многих случайностей. Но, наверное, это свойство всех криминальных планов…
«В конце концов, — подумал я, — ни Боре, ни мне никогда не приходилось убивать людей. У нас нет такого опыта. Тем более, разрабатывать операции по убийству. Это же не наша профессия».
Тут же я поймал себя на том, что спокойно сказал себе слово «убийство». То ли Боре удалось убедить меня в том, что мы просто выполним часть Божьего плана кары, то ли для меня Шмелев после своих злодеяний перестал быть человеком…
А скорее всего, по третьей причине, которая и обусловила первые две. За последние дни я столкнулся с таким шквалом жестокости и аморализма, что не смог с этим совладать и у меня разрушились представления о нормах и границах допустимого…
Раньше я бы не смог сказать себе так спокойно слово «убийство». Но ведь раньше и я не сталкивался с тем, что произошло сейчас. Убит Вася, и не как-то, а зверски замучен. И предала его на эти муки его жена Лариса. А после этого я оказался свидетелем противоестественной связи вдовы с убийцей… А потом еще и убийство самой Ларисы. Дикое, малообъяснимое…
Не много ли для психики человека? Вот я и «сломался», утратил чувство моральной нормы.
Вообще, я теперь хорошо понимаю милиционеров и всяких там работников прокуратуры. Про них часто говорят, что они грубые, резкие, равнодушные… Я и сам раньше так говорил. Да это часто именно так и есть. Но… Учитывая все то, с чем им приходится сталкиваться каждый день, странно вообще, что они сохранили остатки рассудка…
Боря сразу дозвонился до Шмелева. Это я понял по его радостному лицу, когда Шмелев ответил.
Да, в общем-то, в этом ничего удивительного и не было. Ведь было еще только девять часов утра, а в такую рань встают и уходят на работу только порядочные люди. Мафиози спят до одиннадцати. Они — люди уставшие, утомленные своей шикарной жизнью.
— У меня к вам есть вопрос, — сказал Боря после того, как представился и Шмелев вспомнил его. — Дело в том, что сейчас у меня в руках есть одна очень хорошая и ценная вещь. Мне предложили ее купить, но я сейчас не могу этого себе позволить. А вы, насколько я помню, интересуетесь такими вещами. Это — хорошее вложение капитала.
Видимо, Шмелев спросил, что это за вещь.
— Это икона, очень ценная, — сказал Боря. — Ее… Ее достали из музея, из запасников. Это настоящее искусство… Вот я и подумал, что… Тем более, сейчас я один, Васи не стало. Так я предложил бы ему купить, но что же теперь делать…
И Боря понес всякую интеллигентскую ахинею, чтобы усыпить подозрительность Шмелева. Потом он вдруг как бы прервал себя и сказал:
— Ах да, я же совсем забыл вам сказать. Может быть, вы не знаете… Мне только что сказали, что убита бедная Лариса… Да-да, она… Бедняжка, какой ужас! Только что Васю похоронила и сама туда же отправилась за ним… Такой кошмар, — кудахтал Боря, как базарная бабка.
Я сначала вытаращился на него, но потом понял его замысел. Он специально завел разговор о Ларисе, чтобы показать, что он никак не связывает Шмелева с этим делом, что он даже допускает, что тот ничего не знает вовсе.
Боря, что называется, «играл под дурака».
Вероятно, Шмелев поверил и поинтересовался, сколько может стоить икона.
— Тысяч пятьсот, я полагаю, — ответил Боря. — Впрочем, можно и поторговаться. Вещь-то нелегальная, как вы сами понимаете. Человек очень рисковал, когда добывал ее. Но торговаться можно.
Он помолчал, слушая, что говорит ему Шмелев. Потом ответил:
— Нет, я гарантирую, что вещь того стоит. Шестнадцатый век, хорошая школа… Сама икона в хорошем состоянии. Так что я вам предлагаю не «фуфло». Вы можете быть уверены… Это я просто так вам позвонил — по старому знакомству, знаете ли. В память о нашем друге, о Васе… Это ведь он нас познакомил с вами…
Боря говорил все эти глупые, елейные слова, они звучали как отзвуки былой жизни, того, что давно прошло и больше не вернется никогда… Все это должно было убаюкать Шмелева, лишний раз подтвердить его уверенность в том, что он имеет дело с нелепыми, наивными «бывшими» людьми.
— Да, — сказал наконец Боря и при этом подмигнул мне, напряженно следившему за разговором. — Сегодня можно, конечно. Мы так и думали, что сегодня. С таким делом лучше не задерживаться… Где? — переспросил он и озадаченно посмотрел на меня. — К вам? Хорошо… Только мы не сможем прийти раньше пяти. У нас тут еще дела есть… Нет, совершенно неотложные. Давайте в пять или в половину шестого?.. Ну, тогда договорились. Только я забыл код на вашей двери в подъезде. Напомните мне, пожалуйста, — Боря взял карандаш и занес его над листком бумаги в блокноте. — Что вы говорите? — вдруг переспросил он. — Ах, да… Очень хорошо… Хорошо… Так в шесть часов.
После этого он повесил трубку и посмотрел на меня хмурым взглядом. Лоб его был влажный от выступившего пота, капельки блестели на коже, как утренняя роса. Он напрягался во время разговора, это было ясно.
— Ну, что? — нетерпеливо сказал я.
— Все хорошо, — ответил Боря. — И все сложно. Дело в том, что в доме в это время будет жена.
— Откуда вы знаете? — спросил я и тут же сам подумал, что это совершенно естественно и этого следовало ожидать. Куда же деваться жене?
— Он сам сказал, — ответил Боря. — Он сказал: «Мы будем ждать»… Так что, вот еще один привходящий фактор. О жене я как-то не подумал.
— Это все от того, что вы не женаты, — сказал я. — Когда я иду в гости к какому-нибудь товарищу, я тоже, как правило, забываю о его жене и потому не приношу цветы. Жены всегда обижаются за это на меня, а я просто не держу в голове…
— Ну, да, — рассеянно кивнул головой Боря. — Делать нечего. Будем надеяться, что она нас не успеет узнать. Надо будет сделать все быстро. Она растеряется и не станет в нас всматриваться. Вот только там есть еще одно обстоятельство.
— Какое? — спросил я. — Скажите, какое, и я потом скажу вам об одной сложности, которой вы не учли.
— Ну, — сказал Боря. — Там внизу, у подъезда стоит машина. В ней
