сидит человек. Шмелев сказал, что нам даже не обязательно записывать код на входной двери. Нужно просто подойти к этому человеку в машине и сказать, что мы идем к Шмелеву. И он сам скажет нам код и, может быть, даже проводит до квартиры.
— Это охранник? — не понял я.
— Да, — сказал Боря. — Следовало бы это предвидеть. Такая мерзкая акула не должна чувствовать себя в безопасности, так что, конечно, у Шмелева есть охранники. Мы с вами об этом не подумали.
— Что же делать?
— Ничего не делать, — ответил мой собеседник. — Не менять же наше решение из-за этого. Мы с вами приняли верное, философское решение… Такие озарения бывают с человеком нечасто. Так не испугаемся же мы какого-то тупого охранника.
— Какой вы решительный и бесстрашный человек, — сказал я иронически, хотя тут же подумал, что это похоже на правду.
— А как вы думаете? — вскинул на меня глаза Боря. — У меня для этого есть целых два основания…
— Какие? — поинтересовался я. Меня на самом деле волновали его мысли на этот счет.
— Не могу же я бояться какого-то охранника. И вообще принимать такие пустяки во внимание при принятии радикальных решений. И я не могу позволить этому животному Шмелеву диктовать мне условия. Я все равно убью его, если решил это сделать, и никакие его меры безопасности не должны ему помочь. Потому что я умнее его и достойнее, как человек.
Боря помолчал несколько секунд, потом продолжил:
— И вообще, я тут думал всю ночь. И пришел к выводу, что человек с двумя высшими образованиями должен уметь сделать такую элементарную вещь, как убить негодяя. Я — философ и искусствовед, так неужели я не сумею обмануть какого-то несчастного подонка?
— Но он-то как раз себя несчастным не считает, — сказал я. — Шмелев как раз несчастными считает нас с вами.
— Нам придется указать ему на его заблуждение, — сказал Боря. — Вы только подумайте! Это же о нас с вами писал Державин в свое время:
Я — цепь миров, повсюду сущих.
Я — крайня степень вещества.
Я — средоточие живущих,
Черта начальна Божества…
Это про нас с вами сказано. Чувствуете, какая это ответственность? Нет, сама история велит нам быть умнее этих подонков и обязательно убить хоть этого мерзавца…
— Так что же мы будем делать с охранником? — все же спросил я, прервав Борины высокопарные рассуждения.
— Мы будем надеяться, что он не пойдет с нами в саму квартиру, — сказал Боря.
— А если пойдет?
— Если пойдет, то будет сам виноват. Придется «грохнуть» и его… Что же поделаешь? У него работа такая — рисковать.
— А мы справимся? — с сомнением спросил я. — Как вы себе это вообще представляете технически?
— Мы наденем парики, усы, загримируемся. И каждый из нас придаст что-то характерное своей походке и поведению. Например, я буду сильно хромать, а вы — подложите что-нибудь под пиджак, будто бы у вас горб или сильная сутулость.
— Зачем это все? — не понял я его замысла.
— Для охранника, — пояснил Боря. — Потом, когда мы убьем Шмелева, то охранник и жена Шмелева будут рассказывать, как выглядели убийцы. Они расскажут об усах, о не нашем цвете волос… И обязательно — о том, что всегда бросается в глаза. То есть о том, что один убийца хромал, а другой был горбатый. Вот потом все и будут искать хромого и горбатого.
— Ладно, это понятно, — сказал я. — Это вы хорошо придумали. Сразу видно, что в университете обучались… Но сможем ли мы осуществить это технически? Проще говоря, сил-то у нас хватит на это? Шмелев ведь — бывший офицер. Он — парень тренированный. А если еще и охранник будет…
Я представил себе эту картину и засомневался. Успех нашего ненадежного предприятия показался мне весьма проблематичным.
— Вы просто не знаете мою биографию, — спокойно сказал Боря. — Это же только Шмелев и ему подобная нечисть считает, что все тихие интеллигенты ничего не могут и не способны противостоять… Просто лень бывает связываться и руки марать. Вот они этим и пользуются. Я же в молодости служил в десантных войсках. А в прежние времена там тренировали гораздо серьезнее, чем сейчас. Советские десантники семидесятых годов — это вам не нынешние сопляки, которых партизаны берут в плен целыми ротами… Так что можно вспомнить юность. Вы не беспокойтесь.
Тут Боря взглянул на меня тревожно и добавил:
— Все-таки я и на вас надеюсь в случае чего… Так что вы подготовьтесь все же. Ладно?
— Как я могу подготовиться? — спросил я. — Только морально. Но морально я, кажется, вполне готов.
— Это тоже неплохо, — ответил Боря.
— Вот еще что, — сказал я Боре. — Эта ваша задумка с париками хороша, но тут театры нам с вами не помогут. Дело в том, что театральные парики, как и весь вообще театральный реквизит, сделаны очень грубо, топорно…
— Но нам же только дойти до дома Шмелева и потом выйти оттуда, — возразил Борис.
— Нет, это иллюзия, — ответил я. — Театральные парики будут бросаться в глаза своей искусственностью в пяти шагах. На нас будут все оборачиваться на улице. Эти парики только на сцене хороши, когда зритель далеко сидит… И охранник нас не пропустит в таком виде. Поверьте мне, я уж хорошо это знаю.
— Я вам верю, — забеспокоился Боря. — Но что же делать? Идти в том виде, в каком мы есть, туда нельзя. Жена узнает нас с вами и после того, как мы порешим Шмелева, жить нам останется несколько часов. Потому что нас убьют его люди.
— Вы полагаете, они станут мстить за мертвого? — спросил я. — Эти шакалы способны на это?
— Я думаю, что да. Из чувства самозащиты. Они должны будут защищаться. Это как в волчьей стае. Если убьешь одного волка, другие бросятся на тебя не потому, что им стало жалко своего сородича, а просто оттого, что они опасаются, что следующими трупами станут они…
— Нам надо загримироваться не в театре, — сказал я, — а на «Ленфильме». Теперь никакого «Ленфильма», конечно, уже нет, но все цеха прежние там остались и вот именно они нам помогут.
— Там что — лучше парики? — спросил Боря.
— Естественно, — ответил я. — В кино же не может быть такой приблизительности, как в театре. Кино ведь снимает крупные планы. Только надо найти там знакомых. Давайте я сяду за телефон.
Боря уступил мне место возле телефона, и я принялся названивать по нему. Как теперь разметало людей! За несколько лет разрушилась не только страна, не только
