До дома — Себастьян милосердно высадил его на окраине Апатии, — Элли пришлось добираться пешком, шарахаясь от каждой тени. Впрочем, ему было не столько страшно, сколько невыносимо стыдно — хотя бы потому, что все слова холодноглазого Блонди, которого Элли сегодня увидел совсем в ином свете, были правдой. Он — именно маленькая дрянь. Ничтожество, которому несказанно повезло, но которое совсем не умеет ценить своего счастья…
Надо отметить, что Себастьян Крей, помимо прочих своих достоинств, неплохо разбирался в людях — образ жизни к тому располагал, — а потому легко нашел нужную линию поведения в искусно разыгранной сценке. Возьмись он упрекать Элли за недостойное поведение или читать ему нотации, вряд ли бы это возымело действие — Элли только начал бы тщательнее скрывать своё пагубное пристрастие. А потому Себастьян, по сути, ничего особенного ему и не сказал. Да, ровным счетом ничего особенного, если не считать того, что он походя нанес удар по самому больному месту в душе Элли. А остальное должна была доделать его собственная совесть, во всяком случае, Себастьян на это сильно рассчитывал.
Как обычно, рассчитал он абсолютно верно — угрызения нечистой совести второй день доводили Элли до отчаяния. Совсем уж нехорошо ему стало, когда посыльный привез пакет, в котором оказались почти все те милые безделушки, знаки внимания Кристиана, поставленные вчера в угаре игры на кон. Именем отправителя нечего было и интересоваться — тут никаких вариантов не было, оставалось только гадать, каким образом господин Крей ухитрился заполучить все это добро.
Более всего Элли тянуло пойти и признаться Кристиану в том, что он вчера натворил. Удерживало его только нежелание доставлять и без того замороченному работой Кристиану лишнее огорчение, и еще, пожалуй, полное незнание того, как завести разговор…
Увы, не водилось за Кристианом такого обыкновения — вести задушевные беседы со своим секретарем. Очевидно, пустой болтовней он был и так сыт по горло, а потому если и спрашивал о чем-то Элли, то как-то случайно. А Элли, больше всего боявшийся сморозить глупость в присутствии своего божества, предпочитал держать язык за зубами. Ну в самом деле, какие общие темы для разговора могут быть у двоих столь непохожих друг на друга индивидуумов? О чем Элли может говорить со знанием дела, не боясь осрамиться, кроме своих должностных обязанностей? Не о высоких же технологиях и не о последних политических событиях в Галактике, он в этом абсолютный дилетант! А разве Кристиану будет интересно, скажем, услышать последние сплетни из жизни амойского бомонда? Очень они ему нужны! И уж вовсе не будет у него охоты выслушивать отвлеченные рассуждения, например, о том, что Танагура на рассвете, особенно если пасмурно, выглядит совсем не так как днем, она похожа на призрак самой себя, очень красивый и очень печальный призрак… Ну разве можно говорить с Первым Консулом о такой чепухе!?
Элли второй день не показывался на глаза Кристиану. Нет, нарочно он от него не прятался, просто Кристиан вел какие-то нескончаемые переговоры, так что ему было не до своего секретаря, тем более, что он прекрасно мог обойтись и без него, как обходился несколько лет до того. Об этом Элли тоже знал, и это отнюдь не прибавляло ему уверенности в себе. В конце концов Кристиану надоест безмолвно обожающий его, но, в сущности, бесполезный парнишка, и тогда… Тогда Элли просто не будет смысла и дальше оставаться на Амои… да и вообще в этом мире…
Говорят, полная свобода и полное одиночество — это одно и тоже. Кайл Ли склонен был согласиться с этим утверждением. Он был свободен настолько, насколько позволяло его положение в обществе — и ровно настолько же одинок. Впрочем, это одиночество ничуть его не тяготило; в конце концов, он сам это выбрал и отступать от своего выбора не намеревался. В свою жизнь, в свою душу и в свое сердце Кайл Ли не пускал никого и никогда. У него были враги, но не было друзей, даже приятелей по службе. Кайл не желал сковывать себя никакими обязательствами, будь то дружба или даже малозначительное обещание заехать вечером на заведомо скучное и неинтересное шоу, данное коллеге. Впрочем, вовсе уж нелюдимым он не был, просто мало кому понравится разговаривать с кем-то, кто, вежливо улыбаясь, безразлично смотрит сквозь тебя, будто стена у тебя за спиной невесть какое интересное зрелище!
Свою работу Кайл Ли, пожалуй что, любил. Он был создан для нее — или она для него, это как посмотреть. Кайл мог убедить кого угодно в чем угодно; когда он лично вел репортажи, в его словах зрители не могли уловить ни грана фальши — просто потому, что ее там и не было. Кайл был искренен в своих эмоциях — проявлять которые он умел только под прицелом камер — до такой степени, что многим делалось жутко. Этого феномена не понимал никто — потому что никто не знал… А все было до смешного просто: Кайл Ли умел примерить на себя шкуру любого, будь то сам Первый Консул или последний пропойца из рабочего квартала. Когда он вел репортажи, он был каждым участником действия, как ни странно это звучит, — и раненым при захвате полицейским, и отцом изнасилованной девочки, который не может внятно говорить, потому что челюсти сводит судорогой от бессильной ярости, и самим преступником… Это было… пожалуй, страшно, но Кайл давно отучил себя бояться чего бы то ни было. Порой это было мерзко — но неизбежно, а порой он искренне наслаждался необычным своим умением. Какой смысл быть кем-то, кем-то одним, если ты можешь быть кем только пожелаешь? Но за это приходилось платить одиночеством, и Кайл платил — охотно, потому что это было правильно.
Только одну личину Кайл никогда не отваживался примерить — все того же Себастьяна Крея. Должно быть, из-за того, что опасался, раз примерив эту маску, не найти в себе сил ее снять — слишком уж она была соблазнительна. А по мнению Кайла Ли, лучше было оставаться пустым сосудом, который так легко заполнить любым содержимым, чем чьей-то дурной копией.
Впрочем, сегодня ни о чем подобном Кайл не думал, разгуливал по Эосу — на ходу ему лучше думалось, — и тщательно составлял в уме план проведения завтрашней презентации. Надо отдать должное Кристиану Норту, при нем на Амои начали появляться не только чиновники Федерации, но и относительно независимые люди — и люди с деньгами (да-да, водятся на просторах Галактики и такие!). Сперва их были единицы, потом эта тоненькая струйка окрепла и обещала превратиться если не в реку, то хотя бы в приличный ручеек.
…А вот секретарь Первого Консула мог бы и не отлынивать от своих обязанностей. Это промелькнуло в мыслях Кайла, когда он скользнул взглядом по унылой фигурке у панорамного окна. Впрочем… немного от него будет пользы, при таком-то душевном раздрае! Кайл видел Элли насквозь: все его дурацкие страхи и комплексы, мешающие по-настоящему радоваться жизни, — а ведь было чему порадоваться! — неуверенность… Кайл усмехнулся про себя — нет, все-таки правильно он сделал, когда почти двадцать лет назад сделал свой выбор и остался в одиночестве — навсегда. Так легче, так проще, так не мучают глупые проблемы, проистекающие большей частью из собственной глупости и неосмотрительности, мнительности и недоговоренностей, которые имеют свойство разрастаться, как снежный ком. Так — мир ясен и прост, а подлинное чувство испытываешь только когда сам пожелаешь — примеряя на себя чужую маску и чужую жизнь…
А так ли это хорошо? Кайл вздрогнул — мысль показалась чужой, словно и не в его мозгу родилась. Что за глупости… Кайл встряхнул головой, отгоняя непонятно откуда взявшееся странное чувство пустоты в душе (а раньше он ведь принимал ее, пустоту эту, как должное, как данность — и как дар свыше!), и продолжил свой путь. Презентация была продумана пока только наполовину…
Элли ощутил устремленный на себя взгляд — как всегда ощущал, всей кожей. Исподтишка покосился назад — на него безо всякого выражения на лице взирал небезызвестный Кайл Ли. Элли внезапно почудилось что-то вроде удивления в светлых до прозрачности глазах Блонди. Он невесело усмехнулся про себя: в последнее время все оказываются не такими, какими казались до этого. Себастьян, всегда веселый, ехидно шутящий, но не злой, вдруг обернулся чужим и неприятным незнакомцем… а похожий на мраморную статую Кайл Ли с его вечно устремленным в никуда бесстрастным взглядом, того и гляди, подойдет и заведет светскую беседу о погоде!
Кстати о погоде… Она заметно улучшалась. Во всяком случае, тяжелое серое небо, низко нависшее над Танагурой, вроде бы немного посветлело. Похоже, завтра можно было ожидать вполне погожего денька, хорошо бы еще без промозглого ветра.
Элли поймал себя на том, что думает о совершенно посторонних вещах, понял, что мысли попросту трусливо свернули с неприятной темы, и обозвал себя трусом. Нет, ясное дело, к картам он больше даже не притронется, уж на это его силы воли худо-бедно хватит. Но как быть со всем остальным? Вернее, с самым главным… Как решиться разбить оковы одиночества, в которые сам же себя и заковал? Да что там решиться, все уже решено, — как это сделать?!
