касается меня или наших отношений, было ничтожно по сравнению с этим.
— Не похоже, что вы едете в Питтсбург, — замечает наш швейцар, имея в виду, что команда отправляется туда завтра, его взгляд прикован к моему чемодану на буксире.
— Не в этот раз, — я одариваю его небольшой улыбкой, а затем возвращаю свое внимание к стеклянным дверям, ожидая свою машину.
Он стоит рядом со мной, сложив руки за спиной.
— Знаете, мисс Шей. Я много вижу. Много слышу, и храню много секретов. Но нужно быть слепым, чтобы не видеть, какую сильную боль вы причините этому мальчику, если не скажете ему, что переезжаете.
Мой взгляд устремляется на него.
— Откуда вы знаете?
— Я занимаюсь этой работой сорок семь лет. И много чего замечаю.
Прежде чем успеваю ответить, мое внимание привлекает женщина на другой стороне улицы. Стройная фигура. Блестящие черные волосы, уложенные в гладкий низкий пучок. Чрезмерно дорогая сумочка, висящая на ее руке.
— Извините, — рассеянно говорю я швейцару, прежде чем оставить свой чемодан в вестибюле и выскочить на улицу.
— Линдси! — зову я, оглядываясь в обе стороны, прежде чем перебежать улицу и догнать ее. — Линдси! — кричу я снова, но она не оборачивается, продолжая быстро идти к зданию Зандерса.
— Линдси, — зову я в последний раз, легонько хватая ее за руку, прежде чем она поднимется по ступенькам.
Женщина поворачивается ко мне лицом, на ее лице написано замешательство.
— О, простите, — опускаю свою руку. — Я обозналась.
Они поразительно похожи. Те же карие глаза, не говоря уже о дерзкой улыбке.
Я качаю головой, не веря себе.
— Откуда вы знаете мою дочь? — спрашивает женщина.
При этих словах мои глаза расширяются. Что она здесь делает? Зандерс знает, что она здесь? Она не может быть здесь, не сейчас. Не сейчас, когда от него так много зависит.
— Что ты здесь делаешь? — резко спрашиваю я.
Женщина отшатывается всем телом.
— Простите?
— Я знаю, кто ты. Ты мама Эвана. Какого черта ты здесь делаешь?
Ее взгляд пробегает по всему моему телу, рассматривая и оценивая каждый сантиметр. Уверена, что моя безразмерная и поношенная одежда ее не впечатляет, особенно по сравнению с ее дизайнерской сумочкой и туфлями. Она сжимает ручки своей дорогой сумки наманикюренными пальцами, вцепившись в них так, словно в них заключена вся ценность мира.
Она похожа на Зандерса, но в то же время они совершенно не похожи.
— Я не знаю, кем ты себя возомнила, — ее брови нахмурены от отвращения, — но он пригласил меня сюда.
Что? Какого черта он это сделал? И именно на этой неделе из всех недель?
Женщина поворачивается ко мне спиной, поднимаясь по ступенькам в своих видавших лучшие времена туфлях на каблуках с красной подошвой.
— Ты все пропустила, знаешь ли! — восклицаю я, заставляя ее остановиться на полпути и повернуться ко мне. Она стоит на ступеньку выше меня и смотрит вниз. — Он замечательный, твой сын. Но не благодаря тебе.
— С кем, по-твоему, ты разговариваешь, черт возьми? — женщина неторопливо спускается ко мне, словно выслеживает добычу.
Я стою во весь рост, отведя плечи назад.
— Я говорю с женщиной, которая бросила своего шестнадцатилетнего сына, потому что его отец не зарабатывал достаточно денег, чтобы купить ей всякое барахло. Это ты, на случай, если ты не поняла.
Она прищуривает глаза.
— Не лезь не в свое дело. Это не имеет к тебе никакого отношения. Это касается только меня и моего сына. Я даже не знаю, кто ты такая, черт возьми.
— И не удивительно, — я издаю снисходительный смешок. — Конечно, ты не знаешь, кто я. Тебя не было рядом с ним последние двенадцать лет.
— Ты…
Я поднимаю руку, прерывая ее.
— Я не закончила. Твой сын может не видеть этого или не говорить тебе это в лицо, но без тебя ему лучше. Кто так поступает? Кто бросает своего ребенка-подростка, а потом возвращается, когда он зарабатывает больше денег, чем она могла мечтать? Ты бросила его! Он просто хотел, чтобы мама его любила, а ты, блядь, бросила. Но тебе же хуже, потому что он самый лучший человек, которого я знаю, и стал таким благодаря себе, без всякой твоей поддержки. Ты даже не представляешь, что оставила после себя.
Я отворачиваюсь от женщины, которая родила Зандерса, и уже на полпути к своему зданию, прежде чем передумать и снова встретиться с ней взглядом.
— Прекрати приходить за его деньгами. Так ты только унижаешь себя. Уйдя, ты оказала ему услугу, — я добавляю два средних пальца для драматизма, прежде чем войти в вестибюль своего дома, чтобы снова ожидать свое такси.
ГЛАВА 48
ЗАНДЕРС
Стиви показывает моей матери средние пальцы на обеих руках, и я не могу сдержать тошнотворно довольной улыбки, с которой наблюдаю за этим сверху, из окон своего пентхауса.
Я слишком одержим этой дикой девчонкой, и мне трудно объяснить, почему у меня в груди все раздувается от осознания того, что она все еще прикрывает мне спину, несмотря на то, что еще не готова со мной разговаривать.
Но это чувство гордости быстро сменяется паникой, когда я вижу, что моя мать исчезает в вестибюле моего многоквартирного дома.
Я думал об этом уже несколько дней, постоянно репетируя слова, которые хочу ей сказать. Но независимо от того, насколько готовым я себя чувствовал, когда заказывал билет на самолет или оплачивал ей гостиницу, в этот момент вся эта подготовка вылетела в окно.
На прошлой неделе моя сестра разыскала номер ее телефона, и все утро мой палец висел над этим контактом, желая отменить эту встречу. Паника накатывала на меня, злость тоже. Но я не мог все отменить. Мне нужно было встретиться лицом к лицу с этой женщиной с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, но только сейчас, осознав, что мое прошлое с ней сдерживает мое будущее, это
