Медведев разогнал старый коллектив, набрал вместо опытных умных редакторов таких же остолопов, как он сам. Ни тщательный отбор, ни тщательная редактура больше не требовались. Принципы включения авторов и книг в издательский план стали совсем другими, их было несколько у новой редакции, и все — один гаже другого. Во-первых, мнение начальства и высшего партруководства — это, конечно, святое. Во-вторых, чем бездарнее, тем лучше: оно и безопаснее и зависть не так сильно ест глаза. В-третьих, «ну как не порадеть родному человечку»! И, наконец, в-четвертых, родным человечком мог стать любой, кто приходил с деньгами и подарками. Да, да, о взятках в новой редакции рассказывали многие, в ужасе закатывая глаза: ведь неслыханное дело для советского работника идеологического фронта!
Вот и судите сами, на какое место в издательском плане «МГ» могли рассчитывать АБС, исходя из этих принципов.
А ведь перемены в издательстве начались ещё в 68-м, когда директором вместо ушедшего в СП СССР Юрия Верченко довольно внезапно стал Ганичев — до этого всего лишь зам. главного редактора журнала «Молодая гвардия», зато опытный комсомольский функционер с более чем десятилетним стажем. «Умные нам не надобны. Надобны верные» (помните в «Трудно быть богом»?) — как раз с 68-го этот лозунг делался год от года все актуальнее. И Ганичев продержался на «МГ» долго — целых десять лет. Не станем оценивать его работу в части других подразделений, но от редакции фантастики после его ухода осталась просто выжженная земля. В 78-м бог миловал фантастов: Ганичева перевели на должность главреда «Комсомолки». И даже если это не было явным понижением, все хорошо знали: Валерий Николаевич в чём-то прокололся перед партией и не случайно уже в 80-м вовсе вылетел из номенклатурной элиты, на долгие годы возглавив «Роман-газету» в «Худлите».
Медведев оказался ещё более жалкой и ничтожной фигурой. Отработав всего четыре года на должности заведующего редакцией — должности для него солидной, греющей самолюбие; объективно — очень средненькой (так, трамплинчик для будущей карьеры); а для фантастов, к сожалению, — определяющей очень многое — так вот проработав на этой должности и потом уйдя вместе с Ганичевым в «Комсомолку», он так и не добился больше ничего, так и остался широко известным в узких кругах как человек, который постоянно гадил Стругацким.
Стоило ли предварять нашу главу этим несколько длинноватым вступлением о недостойных персонажах. Как это ни грустно, стоило. Слишком часто их имена мелькают на страницах писем АБС, особенно эта звериная фамилия. Медведев был, пожалуй, единственным, кого они, будучи людьми весьма добродушными и доброжелательными, иногда впрямую называли врагом. Он торчал в их биографии, как ржавый гвоздь в подошве, — выдернуть бы и выкинуть подальше! Но бывает же просто некогда или невозможно — не дотянуться, а по ходу боя гвоздь в сапоге у солдата мог сыграть и роковую роль… По счастью, обошлось. Стругацкие вынесли всё это, сдюжили, победили. Но крови было попорчено изрядно.
И при этом к любопытному и неожиданному для меня выводу приходит БН в своих «Комментариях…»:
«Мы ведь искренне полагали тогда, что редакторы наши просто боятся начальства и не хотят подставляться, публикуя очередное сомнительное произведение в высшей степени сомнительных авторов. И мы всё время, во всех письмах наших и заявлениях, всячески проповедовали то, что казалось нам абсолютно очевидным: в повести нет ничего криминального, она вполне идеологически выдержана и, безусловно, в этом смысле неопасна. А что мир в ней изображен грубый, жестокий и бесперспективный, так он и должен быть таким — мир „загнивающего капитализма и торжествующей буржуазной идеологии“. Нам и в голову не приходило, что дело тут совсем не в идеологии.
Они, эти образцово-показательные „ослы, рожденные под луной“,[7] и НА САМОМ ДЕЛЕ ТАК ДУМАЛИ: что язык должен быть по возможности бесцветен, гладок, отлакирован и уж ни в коем случае не груб; что фантастика должна быть обязательно фантастична и уж во всяком случае не должна соприкасаться с грубой, зримой и жестокой реальностью; что читателя вообще надо оберегать от реальности — пусть он живет мечтами, грезами и красивыми бесплотными идеями… Герои произведения не должны „ходить“ — они должны „выступать“; не „говорить“ — но „произносить“; ни в коем случае не „орать“ — а только лишь „восклицать“!.. Это была такая специфическая эстетика, вполне самодостаточное представление о литературе вообще и о фантастике в частности — такое специфическое мировоззрение, если угодно. Довольно распространенное, между прочим, и вполне безобидное, при условии только, что носитель этого мировоззрения не имеет возможности влиять на литературный процесс».
Какое удивительное благодушие! Какое доброе отношение ко всей этой своре так называемых редакторов во главе с Медведевым! Да у них вообще не было никакой эстетики и никакого мировоззрения, а если и было у кого-то, то думали они всё равно не о том. Пока АБС размышляли над сверхзадачей, над стилистическим решением, над нравственными критериями, — эти, роняя слюну с клыков, думали только об одном: как бы ещё побольнее укусить, за какое место, чтобы сразу довести авторов до истерики, до инфаркта, до подачи заявления в ОВИР…
Ну, как ещё объяснить, что они все так дружно и ревностно встали на защиту народной нравственности от одной единственной повести (к тому же опубликованной, то есть прошедшей уже Главлит). Не абсурд ли это? Конечно, кто-то правильно подметил, что «Пикник» никаким боком не втискивался в прокрустово ложе советской фантастики. Но если внимательно читать АБС, то они ещё в 65-м отошли от принципов соцреализма раз и навсегда. Выходит, идеологи наши прошляпили это дело, а тут заметили — и давай на себе волосёнки рвать от злости. А с «Пикником» им просто повезло. Во-первых, ну, совсем не по-нашему написано — разве можно так? А во-вторых, с таким мастерством, что прямо дух захватывает: чем совершеннее произведение, тем больше удовольствия его изуродовать.
Долгие восемь лет шло к советскому читателю книжное издание «Пикника на обочине» — самой знаменитой повести АБС по международным оценкам (некоторые считают ее вообще лучшей у авторов). За это время по ее мотивам Тарковский успел снять гениальный фильм «Сталкер» (некоторые считают его лучшим у режиссёра). За это время повесть издали двадцать два раза на девяти языках в десяти странах, включая Японию, Швецию, Францию, США (девять изданий) и даже Аргентину. И, наконец, за это время на русском языке — благодаря журнальной публикации — повесть была размножена всеми мыслимыми способами в таком количестве экземпляров, на какой у «МГ» бумаги уж точно не хватило бы. Это не просто шутка, скорее сарказм, ведь таков был один из дежурных вариантов отписки. Вот, например, что пишет АН 5 июня 74-го:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
