Но, может быть, скажет кто и ради любознательности спросит: по какой причине говорит это Сам Спаситель или что побудило Его дать такое изъяснение?
В ответ на это укажем на то, что Он весьма благополезно и по необходимости к прежде уже сказанному присоединил и это. Так как сказал, что «как научил Меня Отец, сие говорю», то этим самым уже необходимо показывает, что Отец соприсущ и единосущен Ему, дабы тем возбудить веру в Себя как говорящего Его (Отца) слова, как Бога — (говорящего) Божии (слова), — как Такого, Кто от природного свойства Своего Родителя побуждается говорить богоприличное. Подобным же образом и человеческие дети, без научения имея от природы некоторые знания, как об этом говорили выше, хорошо ведают свойственное человечеству. Поэтому не следует соблазняться, если Он говорит, что Сын научился от Отца. Чрез это Он отнюдь не оказывается меньше Его или другой природы, как думают те.
Можно убедиться в этом и посредством такого рассуждения. Ведь существо определяется не знанием или незнанием чего-либо, но природою каждого. Возьмем в пример Павла и Силуана. И допустим, что Павел в совершенстве знает тайну Христову, а Силуан — несколько менее Павла. Разве они перестанут быть подобными по природе или разве Павел будет выше Силуана по существу, как скоро он более его постиг глубину тайны? Но никто, полагаю, не дойдет до такого неразумия, чтобы видеть у них различную природу по причине большего или меньшего знания их. Если же, таким образом, свойства существа отнюдь не определяются точно знанием или научением, как сказали мы, то ничто не препятствует Сыну быть Богом по природе, хотя Он и говорит, что научился от Собственного Отца. Чрез это Он отнюдь не лишается единосущия с Ним, но, без сомнения, остается тем, что есть, то есть Богом от Бога, Светом от Света.
Но, быть может, кто спросит: как же это? Ведь Отец больше (Сына) по знанию, поэтому Он и научает Сына?
На это повторим уже много раз сказанное нами, что Премудрость Отца не имеет нужды в научении и наставлении. Составив об этом многие рассуждения, мы уже обличили лжеучение (этих совопросников) в том, что оно ведет к безмерному богохульству.
Потом нам представляется необходимым присоединить к этому еще и то, что великое старание и большая забота была у Сына о том, чтобы всегда уменьшать Свое достоинство и ради зрака раба и вследствие сего принятого для нас уничижения не говорить вполне так, как это приличествовало Ему по божеству. Каким же образом (в противном случае можно бы спросить) снизошел или откуда и куда перешел, если бы не говорил нечто и уничижительно и не вполне соответственно Своей Божественной славе? Вот почему Он часто принимает вид, что не знает, как человек, хотя и ведал, как Бог.
Ясно можешь видеть это в истории Лазаря в Вифании. Своею чудесною силою и Божественным гласом Он заставил возвратиться к жизни уже четверодневного (мертвеца) и издававшего (трупный) запах. Но посмотри, как Он поступает в этом случае. Зная, что Лазарь умер, и наперед предсказав это Своим ученикам, как Бог, Он по-человечески вопрошал: «Где вы положили Его?» (Ин. 11, 34). Удивительное дело! Проживая где-то далеко от Вифании и не не ведая, как Бог, что Лазарь умер, зачем было спрашивать о месте гроба? На это вполне здравомысленно можешь отвечать, что Он принимал вид вопрошающего, домостроительствуя нечто полезное.
Точно так же и здесь понимай домостроительно, а именно: как Бог, Он ведал то, о чем говорит, что узнал от Отца. Не желая слишком сильно возбуждать неразумие иудеев и сдерживая ярость невежд, Он обращает к ним речь не в том ее виде, в каком свойственна она была Ему как Богу, хотя говорить именно так (как Богу) Ему более подобало.
Но так как они еще и думали, что Он есть простой человек, то, к свойственным человеку словам как бы примешав Божественное достоинство, несколько ниже Своего достоинства, домостроительно (применительно к воззрениям иудеев) присоединяет: потому что Я угодное Ему [613] творю всегда. Следуй за мною также и здесь в решении кажущейся трудности и ясно представляй себе правильно толкуемое изречение: От Себя ничего не творю. Поэтому-то, говорит, Я недавно засвидетельствовал, сказав вам, что ничего от Себя не делаю, так как Мой обычай и путь — не совершать ничего неугодного Богу и Отцу и ничего не делать, что неприятно Родителю. Таким образом и здесь, очевидно, указывается на то, что Сын ничего не делает от Себя Один, и именно совершением всегда угодного Богу и Отцу, так что если бы совершал что-либо не таковое (угодное Богу), то делал бы нечто и от Себя, то есть противное воле Родителя. Следовательно, не потому, что Он ниже отеческого достоинства и не может совершать что-либо собственною силою, утверждал здесь, что ничего не творит от Себя, — но так как Он единомысленен и соволен всегда с Родителем решительно во всем и ничего не желает совершать как бы в одиночестве и отдельно.
И конечно, мы отнюдь не должны впадать в столь нелепые мысли, что Сын в этих словах будто бы указывает на некое предызбранное и приобретенное достоинство, а не напротив — на плод неизменной природы, почитающей несвойственным Божеству совещание в деле. Ведь если у тварей, как могущих переменяться в худшее состояние и подлежащих изменениям из лучшего в худшее, добро является плодом благочестивого и добродетельного намерения, то не так это в Божественной и все превышающей Сущности. Так как Бог совершенно изъят от всякого рода изменчивости, то и добро будет уже плодом самой Его неизменной сущности, подобно тому как тепло в огне или холод в снегу. Ведь огонь оказывается имеющим эту свою силу (жечь) не по желанию, а как природную и существенную, — не могущим быть другим, если не вынужден будет к тому мановением Творца.
Итак, не как подобный нам или какой-либо другой из разумных тварей, (то есть) по предварительному выбору и решению понуждаемый к стремлению делать нечто угодное Богу и Отцу, говорит это Единородный, но как следующий законам Своей собственной природы и ничего другого не могущий думать и делать, кроме желаний Родившего Его. Каким же образом всецело единосущное и единое Божество могло бы когда-либо разномыслить Само с Собою? Или как Оно могло бы совершить неугодное Себе, если бы что-либо в состоянии было отклонить Его к чему-либо другому (не Божественному)? Ведь хотя и существует особо и Сам по Себе Бог и Отец, подобным же образом и Сын и Дух, однако Святая и Единосущная Троица отнюдь не должна быть расторгаема на отдельные части, напротив — в единую природу Божества восходит вся полнота Его.
Кроме того, надо обратить внимание и на то, что нет никакого справедливого основания отнимать у Сына природное тожество Его с Отцом. Так как Он утверждал, что делает угодное Ему всегда, то скорее напротив — оказывается Ему единосущным и чрез это познается как Бог от Бога по природе и истинный. В самом деле, кто, скажи мне, может мыслить Божие вполне свойственным Богу образом и всегда неизменно, если Он и Сам не есть Бог по природе? Или кто в состоянии всегда совершать угодное Ему, как не Тот, Кто имеет природу, недоступную ничему худому, и получил исключительное достоинство Божественной Природы, разумею невозможность погрешать? Ведь о тварях сказано: «Кто похвалится тем, что имеет чистое сердце, или кто дерзнет на то, что он чист от грехов?» (Притч. 20, 9). Усиливая и возвышая эту мысль, Божественное Писание говорит: «И звезды не чисты пред Ним» (Иов. 25, 5). Действительно, Ангелы хотя и во многом отличаются от нас и имеют большую устойчивость в добродетели, однако не «соблюли своего начала» (Иуд. 6). Так как некоторые совсем отторглись от него и впали в грех, то вся природа разумных тварей обвиняется как доступная греху и не могущая быть непричастною (способности) обращаться к худшему. А находящееся на земле животное разумное и богоподобное подверглось падению не после долгого времени (по своем творении), но в первом Адаме. Итак, постоянство и непоколебимость отнюдь не принадлежат твари, равно как и природная (врожденная) неизменность. Это — свойство одного только истинного Бога. Оно же ясно видится и в Сыне, ибо «Он греха не сотворил», как Павел (Петр) говорит (1 Пет. 2, 22), «и не обрелось (оказалось) лести в устах Его». Итак, Сын есть Бог и от Бога по природе, не могущего погрешать и изменяться и никогда не уклоняющегося от того, что свойственно Его природе. Поэтому если Он признает, что угодное Отцу всегда творит, то никто да не соблазняется этим и да не думает, что меньше, чем Отец, есть Тот, Кто от Него (Отца), а, напротив, да мыслит благочестиво так, что Он (Сын), как Бог от Бога, по природе восходит до тожеволия (ταυτοβουλίαν) и, так сказать, тожеделия (ταυτουργίαν) с Родителем.
Сия Ему глаголющу, мнози вероваша в Него (8, 30)
Также и здесь премудрый Евангелист выражает свое удивление пред Христом, хотя часто употребляющим уничиженную речь, но достигающим чрез это великой цели. Между тем как Он мог говорить все как Бог и имел свободную и царственную власть обо всем вести речь, Он, однако, домостроительно применял слово Свое к слушателям, чем уловлял многих к благопослушанию Себе и заставлял потом следовать Ему с большим старанием. Поэтому не напрасно старание Спасителя говорить с народом более человекообразным способом, ибо некоторые из невежественнейших, видя в Нем человека и (в то же время) слыша подобающие Богу слова, впадали в немалую дерзость и скоро покидали Его (ср. Ин. 6, 66). Но так как Он был одновременно и вместе Бог и человек, имел беспрекословную власть Божескую и человеческую и мог безукоризненно говорить каким Ему было угодно (из двух) образом, то Он с благими целями применялся к слабоумию слушателей, часто и разнообразно высказывая о Себе подобающее человеку (человекообразное), как-то: «От Себя ничего не творю» (Ин. 8, 28) и тому подобное. Совсем ничего не разумея и относясь к Его речам без всякого исследования, они склонялись к простому этому и общедоступному смыслу. Поэтому они думали, будто Он говорит, что и «получив от Отца силу, Я чудотворю» и что «Он со Мною есть, так как Ему угодное творю всегда».
