— Но…
— Амадэи бессмертны. И амадэй может умереть лишь от руки своего "брата", — он стоял прямо у неё за спиной. — Лишь один из двоих может убить другого. А поскольку мой Воин был во временном теле, его засчитали как чужака. Он предпочёл безопасную роль отдалённого кукловода, и то, что ты видела — лишь ложная оболочка. С большим сарказмом над собой, не могу не отметить. Он не стал придавать временному телу ни привлекательности, ни какого-либо сходства со своим телом настоящим.
"Ему об амадэях ведомо куда больше, чем кому бы то ни было. И я вижу, что он знает — ему не победить…"
Кусочек мозаики.
"Что ж, наверное, это действительно сработало…"
И ещё один.
"Они убили Воина…"
И ещё.
"Палач ведь сказал, что не собирается ограничиваться его убийством — и тут же убивает его. Почему?"
"Не знаю".
Кусочки мозаики, складывающиеся во что-то большее.
— Значит, и я не…
— Да. Лиар всё ещё жив — потому что умереть он может лишь от моей руки.
— И он знал, что не убьёт тебя?
— Конечно. Стал бы он лишать себя ещё пары сотен лет отравления моей жизни.
— Тогда зачем?..
— Если бы ты подчинилась его воле и предала меня, он бы победил. Он причинил бы мне боль. В этом и был смысл… чтобы ты вонзила мне нож в спину. Или меч в грудь, неважно. Если бы мы расстались тогда, когда ты была мне безразлична — вся игра сорвалась бы. И ты была бы ему не нужна. Чем отчаяннее я пытался тебя защитить, тем большей опасности подвергал. Чем изобретательнее я пробовал обмануть его ожидания, тем вернее следовал по уготованному им пути. И всё это я понял слишком поздно.
— Но я не подчинилась… Что будет теперь?
— Не знаю. Я не знаю. Но что-то будет.
Что-то назойливо скрипело. Таша опустила взгляд на расстилающийся у подножия башни вишнёвый сад, небольшой и старый, огороженный низкой каменной стеной. Закат подкрашивал в золотистую карамель зелень вишнёвых крон, старые качели посреди сада и знакомую фигурку на них. С тёмной макушкой-одуванчиком.
Джеми.
— Значит, ты снова нас спас?
— Этот раз был посложнее предыдущих, должен сказать. Когда пробиваешься сквозь пламя и вытаскиваешь людей из горящего дома, не помогут ни телепатические фокусы, ни прочие святые штучки…
— Не надо ёрничать: не подслушивал бы мои мысли, не знал бы. Но ты всё-таки пробился?
— Человек, наверное, не смог бы, но я ведь не совсем человек. Хотя без ожогов не обошлось.
— Как ты узнал, где я?
— Я всегда знаю. И буду знать. И я должен был прийти раньше, но… мне надо было доделать одно дело, и я не смог сразу пуститься вдогонку. И потом… я подумал, что если буду держаться вдали от тебя, он оставит тебя в покое. Но он не оставил.
— Ты думал… бросить меня? Думал не находить меня… оставить с мыслью, что ты мёртв?
— Я думал, так ты будешь в безопасности.
Таша обернулась, наконец взглянув в его лицо — такое спокойное, такое внимательное…
Смутное сомнение царапнуло душу.
— Арон, скажи мне… скажи честно. Ты тоже… знал… что не умрёшь?
Стало так тихо, что далёкий качельный скрип казался почти набатом.
— Прости, — едва заметно кивнул он.
Таша смотрела на него суженными зрачками. Почти спокойно.
"Нет, это… это…"
— И… почему же ты… не сказал мне?
— Хотел узнать, что ты выберешь.
Наверное, с минуту Таша просто смотрела на дэя.
А потом кинулась на него и принялась колотить по чем попало.
— Таша!
— Я доверилась ему! Я оплакиваю его!! Я виню себя в его смерти, я рыдаю, как последняя дура, я думаю, что жизнь кончена, а он… он… — каждый знак препинания сопровождался ударом, — он хотел посмотреть, что я выберу?!! Да я… тебя…
— Таша…
— Мне плевать, жив ты или нет, вот! Ты мне не нужен, ты, обманщик, лгун, кукловод, манипулятор!!!
— Прости, прости, — он сомкнул объятия, не обращая никакого внимания на кулачки, яростно молотящие по его груди, — я это заслужил, знаю. Мне очень стыдно.
— Ему стыдно!!! И ты думаешь, этого достаточно, просто сказать "мне стыдно"?! Ты!! Ты!!! Ты…
Слова захлебнулись, потерявшись где-то на губах. Почему-то солёных.
— Ты…
Кулаки разжались сами собой. Таша всхлипнула.
— Я…
И не стала отстраняться, когда он прижал её к себе.
— Я люблю тебя, ксаш возьми, — прошептала она, уткнувшись лбом в складки чёрной накидки, — я… только… только не оставляй меня, пожалуйста. Никогда не оставляй…
— Не оставлю, — он мягко гладил её по волосам.
— Не надо масок, я всё пойму и прощу, мне… мне всё равно, кто ты, но я хочу тебе доверять…
— Больше масок не будет. Обещаю.
— Не уходи. Я… я думала, что ты мёртв, и это почти убило меня. Мне казалось, я тоже умерла там с тобой…
— Я уйду лишь тогда, когда ты этого захочешь.
— Я не захочу, никогда, нет…
— Никогда не говори "никогда". Не стоит строить далёкие планы на будущее. Будущее этого не любит.
Таша вскинула голову, глядя в его глаза: в эти такие озёрно-зелёные, такие сумасшедше лучистые, такие безумно тёплые глаза…
"…но если он не отдал свою жизнь за тебя, если чары не могли разрушиться с его смертью — ты же не можешь знать, любишь ли ты…"
"А мне всё равно".
Ей не было дела до сомнений.
Что ей какие-то сомнения, когда она снова видит эти глаза напротив.
— Но ты будешь со мной, пока я того хочу?
— Да. И никому тебя не отдам.
— А если… если он придёт?
Дэй коснулся губами её макушки:
— Никому, — повторил он.
Огонь в камине привычно плёл кружево свето-тени. Золото закатных лучей, силясь просочиться сквозь задёрнутые гардины, бросало узкий лучик во тьму, выхватывая из черноты сидящую в кресле фигуру.
Он наблюдал за пламенем, держа в руках фужер с бренди, согревая напиток теплом ладоней. Год Белой Кошки…
Начало новой игры.
Он не обернулся, когда позади тихо щёлкнула дверь.
— Хозяин, с вами точно всё в порядке? Вы долго не возвращались…
— Умеем ли мы любить кого-либо, кроме себя, Альдрем?
Старый слуга неуверенно приблизился:
— Простите, хозяин?
— Мы все хотим любви, хотим, чтобы нас любили, носили на руках, исполняли желания. Но кто мы? Эгоисты. Каждый думает только о себе. Даже любовь эгоистична — мы любим кого-то, думая прежде всего о том, что нам хорошо рядом с ним. Когда нас покидают, мы жалеем только себя — бедных, несчастных, одиноких. А тот, кто готов жертвовать, кто готов поступаться своими интересами, кто умеет по-настоящему страдать и скорбеть о другом, не потому, что ему без этого другого плохо, а потому, что этого другого больше нет на свете — проигрывает в игре под названием "жизнь". Потому что из-за своих чувств он становится уязвим, и окружающие эгоисты спешат этим воспользоваться. Мир никогда не будет идеальным, пока в нём не будут жить идеальные люди. И если среди них найдётся хоть один эгоист — он обратит утопию в кошмар. Наш мир, мир, в котором мы живём…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
