— Вставай, помощничек. Не знаю, что ты задумал, но я вас отпущу. Последние слова прозвучали громко; трое разбойников немедленно подскочили поближе, остальные загомонили со своих мест. Разноголосье — хриплые и звонкие, юные и не очень голоса сбивчивым хором выражавшие одну-единственную мысль:
— Ты не одурел ли, Якоб?! Такую добычу?..
— Я сказал, — отрезал Эйк. — Клаус, приведи их лошадей, да вьюки не забудь.
— Да пошел ты к свиньям, Якоб! — тот хрипатый, голос которого Араон запомнил еще на дороге.
— Да сам ты пошел! Вожак сказал, ты делай!.. — двое совсем молоденьких парней сунулись поближе. Вскрик — женский голос, значит, Ханна; потом нехорошо спокойный голос брата Жана:
— Вот это вы напрасно. Костер то разгорался, то притухал, и это было куда хуже простой темноты: выплески пламени слепили глаза, мешали разглядеть, что творится в пяти шагах. А вот Эйк разглядел. Свист, еще один вскрик, стон…
— Сказали ж — напрасно, — хохотнул атаман; от этого смеха Араон в очередной раз вздрогнул.
— А ну отойди, хамье! — разъяренный вопль Ханны… ну почему же почти ничего не видно?!
— Отойди, отойди, — посоветовал Якоб. — А ну молчать всем! Я что сказал? Клаус, быстро давай, шевелись. Араон наконец увидел, что происходит — Ханна стояла с головней в руках, за спиной у нее из-за сосенки торчали чьи-то босые ноги. Живые так не лежат. Нетрудно было догадаться, что покойник взялся угрожать пленнице оружием; свист же произвел брошенный Эйком кинжал. Теперь юноше стало действительно страшно. Бруленец решил перессориться со всей своей бандой в одиночку? Но их же добрых полтора десятка, а у пленников и оружия нет, считай, всех уже похоронили…
Нет, не в одиночку: к вожаку подошли еще трое. Двое молодых парней и какой-то смутно различимый мордатый мужик в черном балахоне. У молодых в руках мечи; видно, что плохонькие — но мечи, у мужика — цеп.
— Отойди-ка к своим, и девицу отведи в сторону, — бросил через плечо Якоб. — Сейчас я тут порядок наведу… — и уже в полный голос: — Ну, кто тут резвый самый? Кто забыл, кто тут старший? А ну — вперед! «Достаточно одной стрелы, — тоскливо подумал Араон. — Вот же сумасшедший…» Лучников среди разбойников не нашлось, или они оказались на стороне предводителя. Негодующая компания потопталась по ту сторону костра, бранясь и все же не решаясь сделать шаг вперед. Двое мальчишек — лет по шестнадцать, не больше — поигрывали своими мечами, лохматый дядька с дубиной радостно скалился, словно соскучился по хорошей драке. Драки не случилось.
— Что вы ему сказали? — спросил брат Жан, когда отпущенные восвояси пленники отъехали на пару миль, до сих пор не понимая, стали ли свидетелями истинному чуду или попросту повезло в очередной раз…
— Правду, — вздохнул Араон. — Чистую правду.
К концу третьей седмицы девятины святой Иоланды регенту Собраны, герцогу Алларскому все чаще и чаще хотелось снять с плеч голову; свою собственную.
Снять, положить в укромное, темное и тихое, место — да там и оставить, самому же походить как-нибудь так. Злополучное образование на плечах, по словам лекарей и аптекарей, предназначенное для управления всем телом, а в первую же очередь — прибежище разума, тяготило владельца все больше и больше. То ли разума стало слишком много, и он давил на череп изнутри, то ли, напротив, выявилась пустота в голове господина регента, а не терпящая пустоты природа вознамерилась ее заполнить… Болело прибежище то ли разума, то ли его отсутствия, постоянно. Изнывало, должно быть, от невозможности постичь происходящее. И не в паскудной сизоглазой тени было дело, Фиор несказанно обрадовался бы хоть косвенному признаку ее присутствия — однако ж, или вовсе исчезла, или затаилась так надежно, что решительно невозможно было хоть что-нибудь на нее свалить. Только что обнаруженный корень горестей и бед оказался глубоко, истинно подл: как показался, так и растворился, улетучился; не пожелал быть виновным во всем и сразу. Не беспокоило Фиора и то, что составляло предмет головной боли для Реми: подготовка к ожидавшейся войне. Второй советник его величества весьма всерьез воспринял пророчество, точнее, его четвертое условие: толпу чужих тварей, которая должна ворваться в пределы мира. Благо, теперь-то было вполне ясно, откуда они могут взяться: из третьего мира Триады. Регенту это казалось изрядной нелепицей — какие твари, какие толпы? Реми же считал иначе: еще до первых заморозков герцог Скоринг вернется, чтобы отвоевать столицу, и приведет войско неведомых существ из того сопряженного мира, который омнианцы называли Миром Вознаграждения.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Перегруппировка и перевооружение войск, новые траты, постоянное планирование, занимавшее треть времени королевских советов — все это утомляло, но не тревожило. Слишком невероятно; да, стоит подготовиться, ибо экс-регент способен преподнести и не такой сюрприз, но не стоит слишком уж всерьез принимать подобную возможность. Король сказал: «Ну что ж… Готовьтесь, хуже не будет!» — для второго советника это стало разрешением ожидать настоящей войны, долгой и тяжелой; для регента только весьма неприятной, но, к счастью, маловероятной перспективой. Куда хуже было другое: три седмицы назад Араон, Ханна Эйма и брат ордена Блюдущих Чистоту пропали средь бела дня. Пропажа была обнаружена вовсе не сразу; Элграс получил письмо от брата Жана, в котором тот сообщал, что его высочество Араон и девица Эйма пожелали, дабы он сопровождал их в Тиаринскую обитель для молений, а планируют отсутствовать все трое около пяти дней. Король обиженно фыркнул, попеняв, что могли бы и в лицо сообщить, приспичило же — и успокоился. Первым насторожился господин казначей Гильом Аэллас; вечером того же дня он высказал Фиору, что видит лишь одну причину подобному: нежелание «молельщиков» отпрашиваться у короля лично, ибо уже общеизвестно, что его величество отменно распознает ложь; учителю же Элграса это известно лучше, чем многим прочим.
Регент задумался и отправил гонца с вопросом в дом госпожи Эйма. Госпожи Эйма в тот вечер дома не обнаружилось. Зато она обнаружилась на следующий день с утра; приехала во дворец и потребовала аудиенции. Фиор понял, почему Алессандр рассказывал о Клариссе с легким ужасом, а заодно и понял, удар какой силы приняли тогда на себя юноша вместе с Гильомом.
— Где моя дочь?! — негодовала хрупкая женщина, вовсе не казавшаяся сейчас регенту хрупкой; утешало его лишь то, что она была безоружна. — Я знаю, что она разговаривала с вами, знаю, о чем. После того она отправилась во дворец! Господин герцог Алларэ, я желаю знать, где Ханна! Господин герцог Алларэ желал знать, где заодно и Араон. За монаха он волновался несколько меньше. Впрочем, в том, что тройка пропала явно вместе, и брат Жан там вообще присутствовал, он видел довольно много радости: что бы ни задумали юные лжецы — в Тиаринскую обитель они, разумеется, не прибыли — слишком уж опасным это быть не может. Монах не допустит. Но как молодая девушка и пятнадцатилетний бывший король вообще умудрились втянуть его в подобную авантюру?!
— Тоже мне, беда, — посмеялся Реми. — Не знаю, куда их понесло, но найти будет проще простого. Благо, Араон дурной наездник, да и монах не кавалерист.
— Он как в седле родился, — поправил Элграс. — Я-то видел.
— Тем не менее, там девица и подросток — ехать все трое будут так, как способен самый слабый. Догоним за пару дней. Седмицу спустя глава королевской тайной службы уже не был так уверен в силах своих людей, а три седмицы спустя сравнялся с остальными, на ежедневное королевское «Ну и где?» отвечая невнятным лепетом. Троица пропала бесследно. Все, что говорил Реми, звучало так разумно — заметят на постоялых дворах, не смогут ехать быстро, взяли слишком мало денег и будут продавать ценные вещи; проку в том не было ни малейшего. Опытнейшие ищейки, поднятые по команде, разводили руками. Они, которых в стране было от силы два десятка, но эти люди могли найти кого угодно хоть в толпе, хоть в лесной чаще, говорили, что трое авантюристов пропали. Наверное, где-то в мире они есть, и, вероятно, живы и здоровы — но следов нет. Ни направления, ни малейшего отклика в ответ на самое страстное — и подкрепленное обещаниями повесить или озолотить — желание найти их. Ничего. Ни следа. Хуже того, спасовали и расследователи ордена. Лично знавшие брата Жана, видевшие лицом к лицу Араона, опытнейшие из опытнейших монахов говорили ровно то же, что ищейки тайной службы. На этом фоне Фиор с большим трудом сообразил, что в то же время пропала из столицы и еще одна тройка молодых людей. Алессандр Гоэллон, барон Альдинг Литто и владетель Андреас Ленье. Если первого мог отправить в Эллону герцог, если второй мог уехать в свою Литу, то третий… тихоня пропал, не отпросившись у своего герцога (уже дикость) и не сообщив никому в доме, куда направляется (и вовсе чушь какая-то). Проще уж было решить, что юноша погиб в каком-нибудь неприятном происшествии, например, от рук грабителей. Однако ж, среди выловленных из Сойи тел, среди найденных трупов его не было. К концу второй седмицы — слишком поздно, конечно — Реми пришел к выводу, что никакие бандиты владетеля Ленье не убивали, а пропал он куда-то по собственной воле. Вероятно, в компании Алессандра и Альдинга. Фиор тоскливо поинтересовался, дозволяют ли древние алларские обычаи битие вассалов розгами, узнал, что никак не дозволяют, в отличие от отрубания головы и повешения на стене собственного замка, и решил обойтись оторванными ушами. Дни шли, чудеса продолжались. Ищейки и расследователи спасовали, обе пропавшие тройки не появлялись. Кларисса вела себя, на взгляд Фиора, несколько неподобающим даже для матери в подобной ситуации образом; а выражения, которыми она пользовалась, больше годились даже не для изысканной куртизанки, а для портовой девки. Зато справедливость ее не покинула, и доставалось поровну всем: от его величества до герцога Гоэллона, отправившегося невесть куда в одночасье. Господину регенту же вдвойне и втройне.
