вновь грубо толкнул Ивана в спину, и тот подался вперёд.
Когда смятение отступило, Согорский в ужасе метнулся назад, едва не выронив факел на пол. Всё случилось без воли, без ведома князя – уж мгновение, и слабый треск разрезал страшную тишину. Сухой хворост, что был уж заправлен в печь, схватился слишком ладно. Раздался приглушённый вопль. О жестяной заслон бились изнутри. Когда резкий запах горелого мяса ударил по ноздрям Согорского, князь не мог сдержать приступа тошноты. Ноги сами вели его, он не помнил, как выбежал на улицу, как выронил факел во дворе – благо пыль прибилась мелким дождём. Князя вырвало.
– Куда же вы, княже! – раздался голос Фёдора.
– Вот так вы служите?! – процедил сквозь зубы Согорский.
– Будто не жёг ты доселе люд честной! – усмехнулся Фёдор, опёршись спиной о перила да поглядывая на князя.
– То были проклятые латины! – огрызнулся князь.
Юноша зацокал, помотав головой.
– Ты того Андрюше-немцу не говори, он у нас нраву буйного да свирепого, пущай с виду и не скажешь! – не успел того договорить, как Согорский схватил Басманова за шиворот.
Той злости, что воспылала в князе, хватило, дабы ворот мантии Фёдора с треском порвался. Сам же Басманов с насмешкою, безо всякой тени тревоги глядел прямо в глаза князя. Ивану вдруг сделалось темно. Страшное волнение, ужас, неистовая ярость и лютая злоба снедали его ослабевший рассудок. Отступивши от Фёдора, князь пытался глубоко вдохнуть.
На крыльцо вышел Малюта, волоча за волосы боярскую жену. Раздета была почти донага – лишь сорочка, да и та замарана кровью. Не было сил уж ни кричать, ни вырываться. Женщина отчаянно вцепилась в руку опричника, ибо уж на лбу кровь выступила от грубой силы его. Красная струйка заливала глаза. Алые губы, разбитые в двух местах, безмолвно вздрагивали, пытаясь ухватить воздуху.
– А боярин? – громко спросил Фёдор, проверяя, сколь сильно порван воротник его.
– Да наверху висит себе, – ответил Малюта, даже не оглянувшись.
Фёдор с лукавой улыбкой глядел на Согорского, всё ожидая, когда до князя дойдёт. Иван хмуро свёл брови, а взгляд его метался по земле.
– Нет… – прошептал Иван, хватаясь за сердце.
– Где тогда дети боярские? – тихо спросил Басманов, медленно ступая с крыльца.
Всё было славно да отрадно Фёдору, да упивался он немощью давнишнего знакомого. Да токмо омрачился малость лик его, едва завидел хмурого отца. Верно, и видывал всё Басман-отец, да слыхивал. Не молвил Алексей ни слова, но злобно сплюнул наземь. Забравшись на лошадь, воевода прикрикивал на братию, чтобы те спешили с нажитым добром по коням, да сам ничего и не прибрал себе.
* * *
Ночью пошёл сильный дождь, будто бы небеса не могли уж нести своё горе. Домашняя церковь при Московском Кремле утопала в мягком полумраке. Владыка стоял пред алтарём, сложив руки пред собой. Пальцы его мерно перебирали чётки да вдруг замерли. Тонкий слух Иоанна уловил вдалеке шаги. Владыка не подал виду, оставаясь перед святыми образами. Иоанн прислушивался к той поступи, и сам подивился, что не может признать, кто явился к нему в час ночной молитвы. Царь чуть повёл головой да приметил поникшую фигуру князя Согорского. На нём не было лица – точно сама жизнь навеки потухла в его взгляде.
– Государь… – сипло молвил князь.
Царь осенил себя крестным знамением и обернулся к Ивану.
– Не на то я клятву давал, – с трудом произнёс Согорский.
– Не каждый в силах нести сию ношу, – ответил владыка.
– Во имя чего велишь ты губить свой народ? – Иван поднял опустевшие бездушные глаза на царя.
Этот лик жаждал ответа, молил о том.
– Ежели преступили законы мои – то не мой народ, – произнёс царь.
– Отчего жён? Чад неразумных? – вопрошал князь.
Иоанн усмехнулся, медленно ступая к слабо теплящейся лампадке.
– Отчего враги мои не щадят ни жену мою, ни детей моих? – спросил царь, наблюдая за слабым огоньком сквозь мутное тёмно-бордовое стекло.
– Сложи с меня клятву, царе, – взмолился князь. – Нет у меня сил.
Царь мотнул головою.
– Сам же молвишь – много греха уж на моих руках, – произнёс Иоанн. – Неча заставлять меня брать на душу и твою смерть. И без того многие являются мне. Нет, княже. Поди, средь разбойников моих и ищи себе палача.
Согорский горько усмехнулся.
– Стало быть, вы все в сговоре? – молвил Иван.
– Вечный покой – великая милость нынче, – ответил владыка.
– Благодарствую за всё, великий царь. Честию для меня было служение тебе, – когда Согорский отдал поклон, его тело, казалось, безвольно переломилось пополам.
Князь удалился прочь, оставив владыку пред святыми образами.
* * *
Раздался осторожный стук.
– Войди, – молвил царь.
На пороге опочивальни холоп согнулся в поклоне. Подняв свой встревоженный взор, он увидел сперва владыку, стоявшего подле окна, сложив руки за спиной, и лишь опосля того приметил юношу. Фёдор сидел на кресле государя. Стоило лишь раздаться осторожному стуку, как Басманов уж опустил руки на стол да с пылким чаянием поглядел на дверь.
– Великий царь, не прогневайся! Сей ночью князь Согорский руки на себя наложил… – молвил холоп.
Иоанн ответил коротким кивком.
– Какую кончину избрал себе Иван Степаныч? – спросил Басманов, вскинув бровь.
Холоп заметно смутился и не сразу дал ответ.
– Зарезался. В сердце, – доложил холоп, отдавая низкий поклон.
Фёдор заулыбался да жестом велел холопу пойти прочь. Когда дверь затворилась, юноша глубоко вздохнул, закинув голову назад. Молодая грудь поднялась, покуда полное дыхание наполняло её. Веки прикрыли небесные глаза его, а уста лукаво сияли улыбкою.
– Я уж стал бояться, будто бы ему не хватит духу, – тихо произнёс Фёдор.
Часть 4
Глава 1
Великий князь Московский и царь всея Руси Иоанн Васильевич не смыкал глаз. Покуда бессонница не давала ему отойти ко сну, государь отдавал себя трудам, коих было премного. Уж перевалило за полночь. Мертвенный холод проникал сквозь стены. Ударила в ноздри адская сера, чёртово дыхание преисподней.
«Боже, сбереги душу мою…» – взмолился Иоанн, возвращаясь к письму.
Царь ведал, что образ нынче ему привиделся лукавый. Разум, сколь нынче бы ни был ясен, не мог отогнать злого духа. Сей раз супостат облёкся Андреем Курбским. На нём была та же одёжа, что и в тот день их разлуки.
– Давненько же не виделись, царе, – молвил Андрей, глубоко вздохнув.
Иоанн не отвечал. Курбский, верно, понял намерения да настрой владыки, оттого тяжко вздохнул, сложив руки в замок. Тишина становилась до жуткого гнетущей.
– Тебе же ведомо, к чему то всё сведётся? – спросил Курбский.
Иоанн вновь обмакнул
