Но гвоздем выставки было написанное во всю стену полотно Джеймса Розенкиста с надписью: «Почет американскому негру». В хаотическом беспорядке здесь были изображены ноги спортсменов (белого и черного) пятками вверх, чей‑то глаз и ноздря, ухо негра, глаза гнедой лошади, шоколадный торт в разрезе, нос белой девушки во рту другой белой девушки, автомобиль, красные очки, затылок негра, включатель телевизора; места много — целая стена! — и было где разгуляться кисти…
Наш гид долго пытался объяснить нам смысл и значение всего этого, потом вдруг умолк на полуслове и смущенно сказал:
— Вероятно, автор хотел сказать, о чем думает негр, но мышление — это такой сложный процесс, что он с трудом поддается воспроизведению на картине, тем более реалистическими средствами…
Мы с Игорем переглянулись: любопытно все же понимают в наше время на Западе реализм! Почувствовав, что его объяснения прозвучали неубедительно, гид предложил нашему вниманию свежий номер отлично отпечатанного в красках на мелованной бумаге журнала «Арт — интернэшнл» с невообразимым красным мазком на обложке, словно кто-то только что вытер об него грязную кисть. В этом номере были помещены сразу две большие статьи о «поп — арте», — известный специалист доктор Алан Соломон посвятил ему работу, озаглавленную «Новое искусство», а искусствовед Генри Гольдзагер опубликовал монографию «Роберт Раушенберг».
— Может быть, это вам поможет, — робко сказал гид.
— Может быть, — неуверенно ответил Игорь.
И вот передо мною эти пространные исследования. Что же говорят в них авторитетные специалисты?
Доктор Алан Соломон всерьез утверждает, что провозвестники «поп — арта» «вовлекают нас в революцию в эстетике с огромными разветвлениями в послефрейдистском мире», причем «в этой революции наши основные представления об искусстве, красоте, природе опыта и действий предметов должны быть пересмотрены на совершенно новых основах». Ему кажется глубоко прогрессивным явлением тот факт, что эти люди, не утруждая себя поисками обобщенных образов, творческим анализом натуры, изучением жизни, попросту окунаются с головой в банальную и духовно обедненную повседневную действительность современного Запада, черпают полными пригоршнями грязь с ее дна и мажут ею свои полотна. Вот что он пишет (я цитирую дословно):
«Вместо того чтобы отбросить жалкие и смешные продукты современного торгово — промышленного мира — мира грубого обмана и всего, что он заключает в себе, мира кричащих красок и громких шумов, слишком грубых— без нюансов, мира дешевых и вульгарных чувств, соответствующих умственному уровню четырпадцати-летних, образов, настолько обобщенных для массового восприятия миллионами, что они утратили всякое подлинно человеческое значение; вместо того чтобы отвергнуть невероятно распространившуюся вульгарность, которая образует зрительную среду и, возможно, большую часть эстетических ощущений для девяноста девяти процентов американцев, — эти художники увлеченно, с волнением обратились к тому, что нам, более осмотрительным, представляется пустырем, заваленным телевизионными рекламами, обрывками комиксов, киосками для продажи сосисок, щитами для расклейки афиш, грудами старого хлама и сломанными автомашинами, будками телефонов — автоматов и автоматами для проигрывания пластинок — огромным базаром…»
Нашего исследователя восхищает бездумность этих художников и их безразличие к окружающей действительности, которую они приемлют как богом данное чудо всю целиком — от киоска для продажи сосисок до помойки, видя во всем этом неисчерпаемый кладезь сюжетов.
«Чрезвычайно трудно точно проследить путь, каким пришла эта группа к современному состоянию, — пишет А. Соломон. — Тут, может быть, речь идет и о влиянии климатических условий (?), можно сослаться также на то, что большинство этих художников по своей молодости не могли быть участниками войны, что они выросли в эпоху Бомбы (!), унаследовали известные эстетические наклонности и т. д. Мы, конечно, можем сделать ряд определенных замечаний о них как художниках и представителях младшего поколения. Они, например, созрели в окружении, в котором путь художника стал глаже, чем он был для поколения, прошедшего через десятилетия депрессии и войн. Они пе только выросли в благоприятной среде, в которой процветало (?) искусство, по также с необычайной быстротой достигли материального благополучия (!). Нельзя отрицать зпа-чеиия этих факторов».
Исследователь особо подчеркивает, что «художники нового направления чужды политике (политический опыт старшего поколения не коснулся их), они фактически не связаны ни с какими общественными организациями». В отличие от основоположников дадаизма, которые, хотя бы на свой лад, как‑то пытались выразить бунтарский, анархический протест против лицемерия и подлости буржуазного общества, эти смирные молодые люди, хотя и именуют себя время от времени «неодадаи-стами», принимают окружающую их банальную, пошлую действительность как должное и готовы живописать все, что попадается на глаза: консервную банку так консервную банку, бутылку из‑под кока — колы — годится и бутылка, помойную яму — сойдет и помойная яма.
И как ни пытается облагородить подопечных доктор А. Соломон, это очень плохо удается ему. «Впечатление бессмысленности их творчества, — пишет он, — результат незнакомства с их сопоставлением идей (а где же эти идеи? — Ю. Ж.), которое зависит от интуиции (!) и ассоциаций, несколько отдаленных от обычных привычек наблюдать и чувствовать. Тут можно провести аналогию с новым театром, который стремится к более глубокой психологической реальности и имеет много общего с новым направлением художников. Новый театр называли «абсурдным», однако его абсурдность заключается просто в отказе от привычных видов реальности».
Нет уж, избави нас бог от этих «новых видов реальности»! Единственное, в чем можно согласиться с А. Соломоном, — это его признание прямого родства «поп-арта» с «театром абсурда». Это действительно близнецы!
Деятели «поп — арта» не прочь заняться теоретизированием, какое же это новое течение без теории? И вот уже сам Раушенберг изрекает: «Живопись связана как с жизнью, так и с искусством. Ни то ни другое не может быть создано искусственно. Я пытаюсь действовать между ними». И А. Соломон, развивая этот софизм, увлеченно пишет: «По мнению Раушенберга, произведение искусства больше не является иллюзорным миром или частью его, отгороженной рамой, которая безвозвратно отделяет его от реального мира. Теперь появление на картине предметов извпе, не как непрошеных гостей, а как неотъемлемых компонентов, уничтожает различие, скажем, между воротничком рубашки как частью одежды и тем же воротничком как эмоциональной, художественной эмблемой». И да здравствует воротничок рубашки как объект и субъект творчества!..
Нигилисты от искусства делают вид, что им в высшей степени безразлично, интересуется ли их творчеством зритель. 24 декабря 1963 года еженедельник «Франс-
обсерватер» опубликовал любопытную анкету некоего Споэрри, который изобрел новый вид «поп — арта»: в Галерее социально — экспериментального искусства он выставил… пироги, фаршированные нечистотами. (Еженедельник отмечает, что Споэрри с трудом удалось найти булочника, который согласился испечь эти «произведения искусства», — все с возмущением отказывались.) Вот анкета, предложенная этому «художнику», и его ответы.
«Вопрос. Почему народ не проявляет заинтересованности в искусстве?
Ответ. Потому что искусство не испытывает потребности в заинтересованности народа.
Вопрос. Почему искусство остается привилегией некоторых просвещенных слоев класса буржуазии?
Ответ. Это привилегия некоторого слоя, который интересуется искусством.
Вопрос. Благоприятствует или не благоприятствует общество, в котором вы живете, социальной функции художника?
Ответ. Общество, в котором я живу, благоприятствует асоциальной функции художника, и я ничего не имею против этого.
Вопрос. Думаете ли вы, что ваши эстетические воззрения были бы иными, если бы вы находились в иных социальных, политических, экономических условиях?
Ответ. Может быть, да, а может быть, и нет.
Вопрос. Занимаетесь ли вы политикой и почему?
Ответ. Я пассивен. Потому что занимаюсь другим делом».
Другим делом? Изготовлением пирогов с нечистотами?.. А не приходило ли в голову Споэрри, его единомышленникам, что и это их поистине грязное дело тоже своеобразная политика? Нет ничего отвратительнее этого зрелища: люди, именующие себя художниками, глумятся над искусством и отбивают у зрителя интерес к нему, убивают в их душах врожденное стремление к красоте, к творческому пониманию реальности, к созидательной деятельности, пытаются привить им цинизм, грубость, безразличие к познанию мира. Конечпо же, это политика, реакционнейшая и зловредная политика!
