и беспокоилась о том, справятся ли они с Лёшкой с предстоящими им трудностями, смогут ли дать детям всё то, что так хочется им дать, – любовь, моральную поддержку, да и материальную тоже.
Но вот же – не прошло и десяти лет, а многие страхи и заботы остались позади, и две умницы и красавицы каждый вечер выбегают встречать своих маму и папу поцелуями, как только те появляются в дверях. А их старший брат стал совсем взрослым, хотя и не перестаёт подкидывать родителям трудноразрешимые, а подчас – и вовсе неразрешимые педагогические головоломки.
Вот такие мысли и воспоминания нахлынули на Юлю, когда после походов по магазинам она присела отдохнуть на скамейку на набережной Темзы. До встречи с Себастианом в районе рынка Ковент-Гарден оставалось ещё полтора часа. Позвонил на мобильный кто-то из клиентов, и она с легкостью и даже каким-то легкомыслием в пару минут разрулила его сложную проблему – это вам не детей воспитывать! Или просто такой это был у Юли удачный день.
Несмотря на то, что целый день проболталась без дела, на встречу к Себастиану у Королевской оперы Ковент-Гарден она опаздывала. На выходе из подземки Covent Garden station снова, как и в Париже на Гар-дю-Нор, ещё издали заметила его высокую прямую фигуру и, как и в прошлый раз, удивилась тому, что выглядит он старше, чем она ожидала. Но эта мысль только на секунду мелькнула в голове. Себастиан тоже увидел её издали, поспешил навстречу, поцеловал, забрал пакеты с покупками.
Вот так, Юля – в дорожной одежде, а Себастиан – в слегка помятом повседневном офисном костюме и с бумажными пакетами в руках, они и вплыли, в потоке других посетителей, под стеклянную арку в просторное фойе Королевской оперы. В гардеробе, не очень востребованном в этот теплый октябрьский вечер, им удалось сбагрить свои пакеты. Бинокли им на их восьмом ряду были не нужны.
Уже не успевая взять по бокалу шампанского, а лишь купив быстренько программку у стоящих тут же нарядных дежурных, начали протискиваться к своим местам в зале. Во всей этой суете им едва удалось обменяться несколькими дежурными фразами, что было и к лучшему: разговоры «по существу» сразу как-то не клеились, даже трудно было вот так сходу придумать тему. Но, слава Богу, зазвучала увертюра. Юля с Себастианом сцепились пальцами рук и устремили взгляд на сцену.
На сцене внешне всё было так, как Юля любит. Никакого авангарда – ни Боже мой! – ни в декорациях, ни в костюмах, никаких оголённых торсов или модернистских решений. Настоящая классическая опера, настоящая Италия начала 19-го века. По антуражу, но не по накалу страстей.
Во время всего первого акта Юля чувствовала, что исполнители не добирают по эмоциональности. В антракте, когда они с Себастианом вышли в фойе и она развернула программку, то не без удивления увидела, что чуть ли не половина исполнительского состава – это были артисты-славяне. Елена Стихина в партии Тоски, Алексей Маркин в партии Скарпиа, коварного шефа полиции. Этого было достаточно, чтобы ей с гордостью похвастаться перед Себастианом своими талантливыми соотечественниками. Но сама она была не удовлетворена их исполнительским искусством, если и не как знаток, то всё-таки как человек, часто посещающий классические музыкальные постановки. Россиянам, думала Юля, вполне по силам было бы передать итальянские страсти.
Впрочем, в третьем акте солисты частично реабилитировались, и сцена смерти Тоски, узнавшей о кончине её возлюбленного Каварадосси (его партию чудесно исполнял настоящий итальянец!), была очень сильной и захватила и Юлю, и даже, кажется, Себастиана, хотя на протяжении всех предыдущых актов он взирал на это оперное шоу с весьма флегматичным и даже отстранённым видом. Юле даже показалось, что её спутника гораздо больше заинтересовали индивидуальные электронные дисплеи, размещённые перед каждым зрителем, на которых можно было выбрать язык перевода текста оперы, в оригинале исполняемой на итальянском.
После спектакля они заполучили обратно свои бумажные пакеты и отправились ужинать. По Юлиному пожеланию выбор был сделан в пользу японской кухни. Себастиан как раз знал занятный японский ресторанчик, располагавшийся неподалеку, в котором повара не только готовили блюда на открытом огне прямо на глазах у изумленной публики, но еще и успевали во время своей стряпни играть и жонглировать всем, что попадалось под руку, –и продуктами, и кухонной утварью. И даже предлагали поучаствовать в этих цирковых номерах посетителям. Впрочем, сама Юля вынуждена была отклонить подобное предложение: ей было предложено пожонглировать сырыми яйцами. К её удивлению, Себастиан попросил для себя приборы вместо палочек.
Завершив свой весёлый ужин уже близко к полуночи, они отправились на Victoria Station. Там они забрали Юлин чемодан из камеры хранения и сели в поезд на Бромли (Bromley), южный пригород Лондона, где Себастиан снимал целый дом в кондоминимуме.
Сойдя с железнодорожной платформы, они неторопливо шагали по пустынным улицам спящего городка. Юлин чемодан монотонно постукивал колёсиками по булыжной мостовой. В своей зажиточной флегматичности Бромли был похож на десятки других провинциальных европейских местечек, и Юля заметила вслух, что начиная с какого-то момента все вновь посещаемые города начинают напоминать виденные ранее, так же как и все новые мужчины нет-нет, да и воскресят в памяти черты тех, кто когда-то раньше проходил через твою жизнь. Она не стремилась обидеть Себастиана этим своим наблюдением. Так же как и не задумалась над тем, что мужчинам с определенного момента все встреченные ими женщины, наверное, тоже должны напоминать персонажей из их, мужчин, прошлой жизни.
Жилище Себастиана представляло собой узкую трехэтажную секцию с отдельным входом в довольно большом по размеру современном таунхаусе, полукругом огибающем внутренний двор и, в свою очередь, окружённом изящной кованой металлической оградой. В её воротах стоял замок с дистанционным управлением. Квартира была просторной, с одной-двумя спальнями на каждом из трёх этажей, не считая гостиной, кухни и других помещений. Впрочем, было заметно, что многие из этих комнат остаются нежилыми.
Они поднялись на третий этаж в спальню. Комплименты Юлиному дорожному костюму не помешали Себастиану в две минуты освободить её от оного, и, не позволив ей даже принять душ, он повалил её на постель, покрывая страстными поцелуями её лицо, шею и грудь…
Ночью Себастиан продолжал крепко обнимать Юлю, прижимать к себе, его руки блуждали по её телу. Он словно не верил, что рядом с ним лежит живая обнажённая женщина, и даже во сне искал тому подтверждения. Она же, перевозбуждённая, спала плохо, чувствуя и отзываясь на каждое его движение, каждое объятие. В комнате было довольно прохладно, Юля то
