ее не увижу.
Ее можно понять.
Мы оба – те еще твари.
Разные по духу чудовища, которые моими стараниями оказались на одной территории.
Слоан расчетлива и методична. Она выжидает, долго плетет паутину и подстерегает добычу. Мне тоже нравится разыгрывать сценки и обставлять декорации, но на сей раз я устроил настоящую бойню. Дал волю своей дикой натуре.
Может, оно и к лучшему, если Слоан будет обходить меня стороной, однако в груди жжет, как от раскаленной иглы, воткнутой между ребрами в самую глубь сердца. Не думал, что там осталось место тоске и боли, но отчего-то хочется выть волком.
Я провожу липкой рукой по волосам и роняю плечи.
– Твою мать, Роуэн, какой же ты псих…
Глаза сами собой открываются.
– Слоан…
– Я здесь.
Я вскидываю голову. Девушка выходит из тени.
Я со свистом вдыхаю, как после глубокого погружения в воду, когда есть риск остаться на дне. В грудь попадает воздух, и мигом становится легче.
Не двигаясь с места, гляжу, как неуверенно приближается Слоан. Ее силуэт – темное пятно на фоне тусклого света, льющегося из разбитой машины; на горле до сих пор чернеют кровавые отпечатки моих пальцев. Она разглядывает меня, жадно отмечая каждую деталь: от пленки пота на лице до распухших костяшек. Подойдя ближе, Слоан бросает взгляд в сторону остывающего на дороге тела.
– М-да…
Между бровей у нее проступает хмурая складка.
Хочется обнять ее и почувствовать чужое тепло, но я сдерживаюсь и жду.
– Как с картины Пикассо сошел, – продолжает она, кивая на изуродованный труп и широким взмахом, словно птица крылом, указывая на него рукой. – Глаза в одной стороне, нос – в другой. Ты прямо-таки художник, Палач. Мастер эпохи кубизма.
Я не отвечаю. Не знаю, что сказать. Может, из-за нарастающей физической боли. А может, из-за иссякающего адреналина. Впрочем, причина, наверное, в Слоан: я до сих пор чувствую тоску от ее потери и радость, что она вернулась.
Слоан одаривает меня чуть заметной кривой ухмылкой и смотрит в глаза: долго и пристально. Улыбка пропадает. Тихо, почти шепотом, девушка спрашивает:
– Язык проглотил, красавчик? Вот уж не думала дожить до этого дня.
Из моего рта срывается выдох. Капля пота падает с волос и слезой катится по щеке.
– Ты в порядке?
Слоан тихо смеется, и на щеке у нее проступает ямочка.
– Конечно. Что со мной могло случиться?
Ее слова остаются без ответа. Я опускаю голову и с внезапным удивлением чувствую, как нежные пальцы ложатся на тыльную сторону моей ладони и скользят по полоске крови, текущей из разбитых костяшек.
– Это я должна спрашивать, как ты.
– Цел и невредим, – отвечаю я, качнув головой. Мы оба знаем, что я вру. И что она соврала мне тоже.
Слоан хотела сбежать.
И все же не сбежала. Осталась. Пусть ненадолго, но пока она рядом.
– Долго придется наводить здесь порядок… – задумчиво говорит Слоан, вставая. Она окидывает взглядом труп и разбитую машину. – Хорошо, что я взяла отпуск с запасом. Эти несколько дней нам пригодятся.
Она протягивает руку, и я смотрю на линии, изрезавшие ее ладонь. Жизнь и смерть. Любовь, разлука и судьба.
– Нам? – переспрашиваю я.
– Да, нам. – Слоан ласково улыбается и сует руку мне под нос, широко расставив пальцы. – И первым делом надо заняться тобой.
Я берусь за ее ладонь и встаю с асфальта.
Фрэнсиса мы оставляем лежать на дороге, а сами молча идем в его дом. Он жил один, но мы все равно, проявив осторожность, разделяемся и обыскиваем коттедж. Убедившись, что сюрпризов нет, встречаемся в гостиной.
– Здесь ты ужинала сегодня вечером? – спрашиваю я, окидывая комнату взглядом.
Она обставлена примерно так же, как и гостиница: с выцветшими картинами и старой мебелью, изрядно потертой, тем не менее крепкой и отполированной.
Слоан кивает.
– Странный интерьер для подобного типа.
– Да, мне тоже так показалось. Он немного рассказывал о семье; говорил, что они живут в этом доме уже несколько поколений. Похоже, он застрял здесь вместе с призраками чужого прошлого.
Слоан останавливается возле камина и разглядывает старый железнодорожный фонарь.
– Думаю, в подобных домах всегда немало призраков. – Она поворачивается ко мне и чуть заметно, мимоходом улыбается, а затем кивает в сторону коридора. – Пойдем. Перевяжем тебе руки.
Словно упомянутый призрак, я следую за ней по пятам. Мы заходим в ванную, Слоан предлагает мне сесть, а сама достает аптечку, распаковывает рулон бинтов и вытаскивает пластырь с антисептическим кремом. Подготовив все нужное, она пропитывает стерильный тампон спиртом и встает передо мной на колени, чтобы смыть кровь с разбитых костяшек.
– Останутся шрамы, – говорит она, промакивая самую глубокую рану, которую неприятно саднит от спирта.
– Не впервой.
Слоан на мгновение поднимает голову, бросает взгляд на мои губы и тут же отворачивается. Ее прикосновения необычайно легкие, хотя если эта женщина захочет, то сумеет причинить немало боли.
Я молча смотрю, как она берет с раковины пластырь и залепляет им порез, затем мочит другой марлевый тампон и обрабатывает соседний порез.
– Мне его оставил отец, – сообщаю я.
Слоан вопросительно смотрит на меня.
– Шрам на губе. Тот самый, на который ты постоянно пялишься.
Слоан тихонько фыркает. Лицо ей закрывают волосы, но я все равно вижу в просветах между черными прядями румянец.
– Я ведь говорила: хватит задирать нос, – хмыкает она.
– Проверяю, по-прежнему ли ты считаешь меня красавчиком.
– Я считаю, что ты чудовище, это гораздо ближе к истине.
– Какая ты жестокая. Ранишь в самое сердце, – говорю я, прижимая свободную руку к груди. Улыбаюсь, и Слоан снова прячет глаза.
Она налепляет очередной кусок пластыря, и мне не хватает духу сказать, что он все равно отвалится, когда я залезу в душ смыть усталость с натруженных плеч. Надо будет взять запасную упаковку и обновить повязку.
– Он жив? Твой отец? – спрашивает Слоан, отвлекая меня от мыслей о том, что еще можно прихватить в качестве сувенира на память о нашей первой игре.
– Нет. – Я сглатываю комок. Секреты, которые я предпочитаю загнать поглубже, отчего-то в присутствии девушки всякий раз просятся наружу. Сегодняшний вечер не стал исключением. – Мы с Лахланом его убили. В тот день, когда он оставил мне шрам. Он тогда разбил тарелку о мою голову.
Слоан, замерев, неотрывно смотрит мне в глаза.
– А ваша мать?..
– Умерла, рожая Фионна.
Слоан опускает плечи и тяжело, протяжно выдыхает. Закусив нижнюю губу, она смотрит мне в глаза.
– Соболезную…
– Не стоит. Сложись все иначе, меня бы здесь не было, – говорю я, заправляя прядь волос ей за ухо, чтобы видеть веснушки. –
