ноу-хау, сидел молодой человек и не отрываясь следил за медленно-медленно перемещавшейся по подробнейшей карте Центральной России, воспроизведенной на огромном экране, маленькой красной точкой.
Голос из невидимого репродуктора спросил:
— Где он сейчас?
— Миновал Юрьевец. Жду развилки перед Владимиром. Фиксация пока превосходная.
— Следить до окончательной остановки, — распорядился голос. — Точку прибытия определить со всевозможной точностью. Данные о месте пребывания объекта после пятичасовой паузы спустить по каналу Пекаря.
Глава III
Опять метаморфоза. Не хиппующая герлуха, не экстравагантная театральная метелка, не кожаный мальчик-байкер — скромная девица в изящном платьице выскочила из подъезда в солнечное утро. Играя светлой спортивной сумкой, она, увидев неприметный «фольксваген», уже шагом чинно направилась к нему.
За рулем «фольксвагена» сидел симпатичный мэн лет сорока с хвостом, по виду и прикиду преуспевающий клерк. Ольга подошла к автомобилю со стороны водителя и, поцеловав клерка в охотно подставленную щеку, вместо приветствия поздравила:
— С настоящим летом, Вася, — и, обойдя радиатор, устроилась на сиденье рядом с ним.
— Так куда? — спросил он.
— Как куда? Под солнце.
— А сейчас мы где?
— Сейчас мы под потолком. Поехали.
— Сначала решим куда.
— Куда глаза глядят.
— А куда глядят твои глаза?
— Туда, где чистое солнце, вода и песок.
— Что ж, в конторе у меня сегодня тихо до позднего вечера. Махнем за город?
— А у меня в два важное сборище зеленых.
— Без тебя никак не обойдутся?
— Никак.
— Тогда в Сербор.
«Фольксваген» развернулся и ревко побежал по Тверской, Беговой, Хорошевке.
Народу на пляже еще немного — не сезон пока. Так, редкие кучки наиболее продвинутых пляжников. Но отрывались они по полной программе: с гортанными криками играли в волейбол, с визгами на предельных децибелах носились по пляжу, а выпивали, конечно, тихо, без лишнего шума.
Клерк Вася, скинувший тысячедолларовый костюмчик, рубашку с галстуком и все прочее, что мешало загорать, обнаружил атлетическую стать. Он с закрытыми глазами лежал на спине, а Ольга, пристроив затылок на его мускулистом животе, сквозь темные очки смотрела, сощурясь, на сверкающую Москву-реку.
— Сейчас засну, — вяло проговорил Вася.
— «Не спи, не спи, художник, не предавайся сну», — на автомате процитировала Ольга.
— Я не художник, — сонно возразил Вася.
— Следовательно, можешь спокойно спать. Но Пастернак под художником понимает творческую личность вообще. А ты ведь у меня творческая личность?
— В какой-то степени, — согласился он.
— Так какого худенького ты бесстыдно дрыхнешь!? — вдруг заорала она так, что Вася вздрогнул и вмиг растопырил глазки. А Ольга уже почти нежно продолжала: — Вася, скажи мне что-нибудь хорошее.
— Я без тебя жить не могу, — признался он, подумал и добавил: — А уж с тобой — тем более.
Она стремительно развернулась и острым кулачком умело ударила его в солнечное сплетение. И почти одновременно мяч, случайно выскочивший из кружка игравших, попал ему в голову. Он сел, обхватил руками колени и обиженно бросил:
— Все. Достали! — и рывком поднялся на ноги. — Иду купаться.
Он загораживал солнце. Оглядев Васин силуэт, Ольга восхитилась:
— Фидиев дискобол! Микеланджелов Давид! — Она замолкла, еще поизучала Васю и решила окончательно: — Но пожиже Димки Колосова будешь.
Уже шедший к воде Вася остановился, обернулся и возвратился к Оле.
— Выходит, пожалела паренька? — зло сказал он.
— В каком смысле? — раздраженно переспросила Ольга.
— А как русские бабы мужиков жалеют. Вот в каком.
Не обиделась, не рассердилась, не стала искать язвительного ответа. Лишь глянула на него и задумчиво, тихо спросила:
— Зачем он вам нужен, Вася?
Что ей ответишь? Что Дмитрий Колосов — всего-навсего подсадная утка, механический заяц, запущенный, чтобы за ним стаей понеслись безжалостные, мстительные, безумные псы, которых уже нельзя больше терпеть среди людей? Василий, не глядя на нее, ответил маловразумительно и не по делу:
— Не он нам нужен.
— А кто?
Незачем ей об этом знать. Решил успокоить девчонку и сменил пластинку:
— Твой Димон еще вчера вечером на твоем байке к Волге прикатил. А сегодня наверняка уже в ней плавает.
— Наверное, — вяло согласилась Ольга.
— Все-таки окунусь! — спешно закончил разговор Василий.
Он ушел, не оборачиваясь. Купались одиночки-смельчаки. Вася мощным баттерфляем плыл к фарватеру. Ольга, обняв руками колени, следила за сверкающей гигантской бабочкой.
Он вернулся, принеся прохладу, и животом, грудью, лицом упал на теплый песок.
— Остыл?
— Застыл, — поправил он. — Вода градусов шестнадцать, не больше.
— А в Волге, наверное, еще холоднее.
* * *
Единственная движущаяся точка на волжской шири. Дима неторопливо, размеренным мощным кролем плыл к берегу, на котором высилось здание пансионата. На маленькой песчаной площадке его встретил приятель, кинул полотенце и с уважением сказал:
— Считай, что ты один такой храбрый на всю Волгу.
Приятель был небольшой, подвижный и непредсказуемый в движениях — живчик. Рядом с Димой он казался резвым ребенком.
— Не скажи. В низовье небось уже купаются вовсю.
— Замерз?
— Да вроде нет. В ВДВ приучили. Пойдем пивка попьем.
— Тебе после такого заплыва белинского положено.
— Мою водяру родной батяня всю выпил, — грустно сказал Дима.
— А вчера ты градус не мерил…
— Так то с приездом, Вова.
Посмеялись. Дима быстренько оделся. Пошли не торопясь. Неподалеку от причала рейсовых и круизных теплоходов, на площадке у самого берега, «Балтика» и «Толстяк» организовали свои точки под громадными яркими зонтами. Дима и Вова были пока единственными посетителями завлекательного места, но поблизости от пристани уже раскидывали свои товары торговцы, подтягивались страждущие и жаждущие аборигены мужского пола в размышлении, с кого бы слупить на поднос. Все ждали праздничный и богатый теплоход с щедрыми пассажирами. Один из аборигенов не мог больше ждать — так колотило. Он подошел к столику, за которым хлебали пивко Дима и Вова, и радостно сообщил:
— А я тебя сразу узнал, Димка.
— Да и я тебя узнал, Семеныч.
— С приездом, как говорится… — не договаривая главного, намекнул Семеныч.
— Сколько же мой приезд стоит?
— Хотя бы на малыша, Дима.
Дима протянул ему пятьдесят рублей, и Семеныч без слов благодарности — некогда — быстро удалился.
— Здесь все по-прежнему, — понял Дима.
— А ты что хотел? Так было, так есть, так будет, — сказал Вова. — С тех пор как большевики местную бедноту в двадцатом году облагодетельствовали.
— Не врубаюсь, Вова.
— Я этот вопрос специально изучал. Когда купцов из их домов на прибрежной линии выкинули, решили комиссары в эти хоромы самых бедных со своего города поселить. А кто самые бедные? Челкаши дебаркадерные, голота из бывших приволжских фабричных, посадские, что свои хаты пропили. Вот и собрался на набережной цвет классово родных. Делать, как ты знаешь, в нижнем городе нечего, зато можно рыбу ловить и нагло
