В тот момент Диметриуш полагал, что единственное, чем ему это может грозить — это муки совести. Ну, всё-таки жалко же мелюзгу… Каково же было его удивление, когда всё тот же придворный маг, используя наглядное пособие в виде одуревшей от лекарств лягушки, показал, что произойдёт с наследником рода Бьёри, если тот попытается накинуть петлю перемещения на кого-то ещё, не сняв с неизвестной девчонки разорванный аркан.
— Не мне давать вам советы, ваше высочество, — маг криво улыбнулся, словно извинялся за свои слова, — но если два медиума решат рвануть в разные стороны, вас разорвёт на части, как я вам только что и продемонстрировал.
Мерзость какая! Димон никогда не страдал от излишней щепетильности, но несчастную жертву эксперимента, чьи внутренности заляпали весь стол мага-садиста, было жалко.
— В конце концов, если вы не хотите пользоваться автобусом… Поверьте, я могу вас понять! Есть что-то унизительное в том, чтобы беспомощно лежать в кресле в компании десятка других людей. Я, например, пользуюсь услугами частных контор. Если хотите, могу дать вам контакт моего пилота и…
Диметриуш полоснул по магу яростным взглядом, и тот испуганно замолчал, вдруг вспомнив, что его высочество начал мечтать о карьере пилота едва ли не раньше, чем ходить.
— Прошу прощения, — пробормотал, проклиная себя за длинный язык, глядя в спину разъярённого наследника Императора. — Я только хотел, как лучше.
Как лучше. Да.
Забыть о нелегальных вылазках с друзьями, отказаться от мечты, смириться с личным водилой, навязанным отцом, терпеть улыбки матери, которая, хоть и сочувствовала беде сына, но не могла не радоваться тому, что теперь он будет вынужден отказаться от небезопасной карьеры.
— Это только на время, малыш, — уговаривала Наталия Бьёри, ласково поглаживая ладонь своего первенца. — Вот увидишь, не сегодня — завтра девочку найдут, и ты получишь свои права. Пока же нужно просто потерпеть.
И смириться.
Легко сказать — сделать сложнее. Особенно, когда дни поисков сменяют недели, недели превращаются в месяцы, а месяцы незаметно складываются в года. И розыски постепенно начинают утрачивать свою актуальность (для всех, не для Диметриуша), а предложение отца занять место в Управлении Транспортом уже не казалось таким унылым… Пусть всё-таки это и было не то, чего хотелось.
Да, не то. Костюм чиновника — не шлем пилота, а сидение в кабинете — не то же самое, что прыжки по снам и путешествия между мирами. Но это же не навсегда, временно. Найдут же её рано или поздно! Или хотя бы кто-нибудь из тупорылых родственников любопытной мелюзги пошевелится, чтобы разобраться в причинах её кошмаров.
Однако, как показывает жизнь, нет ничего более постоянного, чем временное. И новая работа захватила с головой, а детская мечта как-то начала… нет, не забываться. Скорее, превращаться в то, чем она и была изначально. В волшебный сон, в отголосок детства… Тем более, что деловой костюм легко и незаметно заменила байкерская куртка, а мотоциклистский шлем как-то примирил с окружающей действительностью.
Однако это понимание пришло гораздо позже, а тогда, семнадцать лет назад…
Видят боги, никого и никогда в жизни Диметриуш не ненавидел так, как ту девчонку, которая спасла жизнь ему и его друзьям. Он искренне желал ей смерти — а что? Смерть медиума могла бы стать выходом из сложившейся ситуации — но еженедельные осмотры у мага давали всегда один и тот же неутешительный результат:
— Петля на месте. Связь крепнет. Ещё пару месяцев, мой принц, и вы просто не сможете использовать другого медиума.
Тогда он злился до выжженных стен и белого пепла, теперь… теперь все эти воспоминания, утратив актуальность, вызывали лишь легкую улыбку. Другая жизнь, другие интересы, другие проблемы.
На улицу, где находился Женькин коттеджик, Бьёри вырулил в половину девятого утра, часа на три раньше, чем рассчитывал. Ракета был хмур, помят и агрессивно трезв. Он смерил друга мрачным взглядом и, не говоря ни слова, шире распахнул дверь.
— Уговорил, — Димон не мог не воспользоваться ситуацией и не отомстить приятелю за ночную побудку, — буду чувствовать себя, как дома.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Они пересекли небольшую уютную прихожую и вошли в кухню, и у наследника Императора немедленно от обилия красок закружилась голова.
— Не знал, что ты переехал, — выдавил он, испуганно разглядывая ромашки, колокольчики и прочие лютики, которыми были разрисованы стены святая святых любого достойного дома.
Женька проворчал что-то невразумительное и с протяжным стоном присосался к пластиковой бутылке с минеральной водой, а после того, как та была ополовинена, выдохнул громко, потряс головой и неожиданно поменял тему:
— Ты ж обещался к обеду. Гнал, небось, опять, как чёрт…
Димон задумчиво приподнял бровь, а Ракета, старательно не замечая удивления приятеля, продолжил:
— Доносишься когда-нибудь, — суетливо спрятал глаза за дверцей открытого холодильника и полюбопытствовал слишком уж заботливым тоном:
— Жрать хочешь?
— Не-а.
Бьёри решил разбирательство по вопросу странного Женькиного поведения отложить на попозже и откровенно наслаждался похмельными мучениями лучшего друга.
— Счастливчик… а я после вчерашнего слона б сожрал… Завязывать надо с этими прессухами. На тридцать человек одна мисочка салатика, бутерброды с мёртвой рыбой под сыром и цистерна коньяку. Димон, клянусь, эти здешние журналюги водяру хлещут, как лошади.
Ракитский вытащил из холодильника бутылку питьевого йогурта и посмотрел на него с выражением яростного отвращения, своим видом вконец развеселив приятеля.
— Пусти, болезный! — Бьёри протиснулся к холодильнику, жестом велев другу припарковаться у обеденного стола, и принялся метать на барную стойку продукты: помидоры, огурцы, сморщившуюся от старости паприку, останки зелёного лука, едва живые шампиньоны, яйца и что-то, что когда-то совершенно точно было сыром.
— Колбаса есть? — спросил без особой надежды на положительный ответ.
— Увы, — осклабился Ракета. — Сегодняшнюю ночь она не пережила. Мы ж после прессухи с Петюней сюда завалились…
— Ясно, — Димон усмехнулся. — Странно, что в холодильнике вообще осталось что-то живое…
Пока на сковородке, громко шипя, возмущались помидоры, пока в подсоленной томатно-огуречной крови истекали тёмным соком шампиньоны, пока яйца ругались громко, плюхаясь в раскалённую булькающую лаву, Жека, давясь слюной и нетерпеливо постукивая вилкой о край стола, рассказывал о вчерашнем вечере и о сегодняшней ночи.
В основном рассказ крутился вокруг представления нового Имперского консула, в честь которого и была организована пресс-конференция. Ракитский вещал о том, как они с каким-то неизвестным Петюней шли пешком через весь город, поругавшись с зарвавшимся таксистом. Как пили почти до утра, слушая хиты прошлого века… И в целом рассказ этот, несомненно, вызывал улыбку, хоть и не отвечал на главный вопрос: зачем вообще Димон сюда приехал.
Когда же сковородка с завтраком встала на стол перед хозяином коттеджа, на втором этаже что-то стукнуло, хлопнуло, и на лестнице, ведущей вниз, послышались лёгкие шаги. Ракета подскочил, как ужаленный, а Бьёри обернулся к дверям. И вовремя, потому что на пороге как раз появилось прекрасное видение в светло-зелёном халатике.
Димон застыл с открытым ртом, прилипнув взглядом к бесконечно длинным загорелым ногам. Нет, к остальному тоже хотелось прилипнуть, и не только взглядом. Потому что заманчиво выглядел и край комбинации, игриво выглядывающей из развала халатика, и мягкая грудь, которую этот халатик обтягивал, и беспорядочно разбросанные по плечам рыжие локоны и губы, припухшие от поцелуев и… Во рту внезапно пересохло, а рука как-то автоматически скользнула в сторону отставленной Ракитским бутылки минералки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Жень, — прекрасное видение посмотрело на Ракету укоризненно, — ты же говорил, что твой друг только к обеду приедет.
— Говорил, — Жека нахмурился.
— Я бы в порядок хоть себя привела…
