– Даша, привет! – и словно мало мне одного представления, как передо мной совершенно неожиданно вырастает Артем, заодно перехватывает спектр внимания. Хотя я уже не знаю, что хуже, а что лучше… Видеть Нестерова особого удовольствия не доставляет, наоборот, я даже внутренне напрягаюсь, страх сковывает горло.
Крис поглядывает на меня, ожидая реакции. Тогда я подхватываю ее под локоть и тяну за собой, делая вид, что Артема не вижу. Правда, когда мы проходим мимо него, он едва слышно цокает, видимо злится, и тут же настигает меня. Хватает за руку, резко разворачивает и говорит безотказным тоном:
– Отойдем.
Глава 15 - Даша
– Нет, – строго говорю, а сама зачем-то поглядываю на Гордеева. Выражение лица у него такое непроницаемое, холодное, хотя до этого было другим – более спокойным.
– Я виноват, – наседает Артем, тогда как слушать его мне совсем не хочется.
– У тебя с головой проблемы, – влезает Крис, и теперь уже она подхватывает меня за руку, уводя прочь. Мы идем быстро, не оглядываемся, но позади нас звучат тяжелые шаги, словно наваждение какое-то. Сворачиваем на одном повороте, затем на другом, и чудом нам навстречу идет куратор.
Кристина здоровается с Лидией, молодой брюнеткой, и начинает что-то активно у нее спрашивать. Я же боковым зрением замечаю, как Нестеров замедляется. Он выжидает минуты две-три, но видимо поняв, что в этом нет смысла, разочарованно уходит.
Слава богу… Интересно, он вообще оставит меня в покое или нет?!
На экономику в итоге приходим с опозданием. Педагог нам ничего не говорит, конечно, все-таки взрослые и отчитывать нас никто уже не будет, однако смотрит с явным недовольством.
– Надеюсь, на зачете это не отразится, – шепчет Крис, наклонившись ко мне.
– Я тоже.
– Этот твой Артем… у меня аж мороз по коже. Слушай, может в полицию на него заявить? – предлагает подруга. – Или… родителям пожаловаться? Папе, например.
Болезненный ком в горле не дает сделать глубокий вдох. Мне следует привыкнуть, что в жизни нужно рассчитывать только на себя, но почему-то каждый раз такие моменты остро режут по сердцу.
На реплику Ивлевой не отвечаю, делаю вид, что сконцентрировалась на лекции, а у самой в голове та еще каша. Снова почему-то мыслями возвращаюсь к балету, не сказать, что я особо скучаю по сцене, скорее, по ощущению нужности. Ведь пока я была там, парила словно лебедь и получала восторженные аплодисменты, все было другим. И цвета вокруг были другие. Я видела мир, будто радугу – разноцветным и ярким. Теперь же все кажется серым и блеклым. В том числе, я сама.
После пар мы с Крис прощаемся, мне надо идти на репетицию с Глебом, а ей в бассейн. Ивлева приобнимает меня и говорит настолько заботливо короткую реплику:
– Если что, звони! Я приду на помощь! – ее слова настолько греют душу, что я в ответ улыбаюсь.
Правда, приподнятое настроение длиться недолго. В актовом зале все снова портится из-за Глеба. Уже на входе вижу его с той блондинкой, они о чем-то говорят, потом незнакомка психует и, недовольно задрав носик, уходит. А когда проносится мимо меня, еще и плечом задевает, явно специально, я аж едва умудряюсь устоять на ногах. Оглядываюсь на нее и получаю ядовитое:
– Что надо?
Правда, ответа моего она не ждет, хмыкает и с грохотом хлопает дверью, покидая аудиторию. Интересно, что между ними произошло? С другой стороны, мне нет дела до этого павлина.
Скидываю рюкзак с плеч, вытаскиваю чешки, чтобы было удобнее танцевать, надеваю их и поднимаюсь на сцену. Президента студсовета еще нет, зато есть возможность осмотреться, надо бы размяться, но в присутствии одного Гордеева не хочется как-то. Да и в целом, переодеться в лосины неплохо, только где – вопрос.
– Артемка, я смотрю, никак не отлипнет от тебя, – язвит Глеб, затем еще так громко и с раздражением выдыхает, что мне кажется – он ревнует. Ну правда! Если ему все равно, чего привязался к этому Артему? С другой стороны, странно, что Глеб вообще может подобное испытывать ко мне. Глупость какая-то.
– Как и от тебя твоя… как ее кстати?
– Нина, – отвечает он без особого энтузиазма и тоже поднимается на сцену.
Мы стоим с ним с разных сторон, собственно, как и в жизни – между нами огромная пропасть. Ни семья, ни друзья и даже ни товарищи. Я не знаю, как нас описать.
– Скажи честно, зачем тебе это? – скрещиваю руки на груди и смотрю на него, ожидая услышать если не правду, то хотя бы что-то приближенное.
– Что это?
– Танец. Ты ведь ненавидишь сцену, – после этой реплики выражение лица Гордеева меняется, становится более жестким. Он будто вспоминает то, о чем мечтает навсегда забыть, будто этот кадр прошлого его коробит, как старая гниющая рана.
– Арс попросил, – Глеб отворачивается, затем подходит к краю сцены и садится на нее, свесив ноги.
– Такие жертвы ради друга… – язвлю я.
– А ты? – он кидает на меня разгоряченный взгляд через плечо, в котором так и читается: “Спустись на землю, Дашка. Сцена никогда не будет твоей жизнью”. И это задевает, отзывается ноющей болью в груди. Хотя… в детстве я вроде не мечтала стать звездой балета. Мне хотелось просто иметь семью, друзей и ходить по выходным в кино или в библиотеку.
Не дождавшись ответной реплики, Глеб вновь начинает говорить:
– Такие жертвы ради какого-то парня, хотя, может, ты уже и танцевать забыла как, – его фраза – вызов. Сказал бы кто другой, я бы плюнула и пошла дальше, но Гордеев вечно меня подначивает. Пытается задвинуть. Указать на место где-то в самом низу. А я как маленький ребенок из раза раз встаю и доказываю ему обратное. Мне отчего-то хочется быть выше в его глазах, показать, что я достойна большего.
Подхожу к колонке, включаю ее и даю команду Алисе, поставить Lindsey Stirling - Underground. Когда-то мы ставили под нее номер еще в балетном училище в качестве самодеятельности.
Выхожу в центр, делаю вдох: смотреть в пустой зал, так непривычно… В воспоминаниях мелькают мои выступления, аплодисменты, похвала. Теперь все в прошлом.
Поворачиваюсь и вижу, как Глеб поднимается и встает тоже в центре, но чуть поодаль от меня. Музыка начинает разливаться вокруг, ноты проникают в самую душу, и я взмахиваю руками, словно птица, которая готова взлететь.
Что-то резко меняется, стоит мне только сделать первый шаг. Дыхание перехватывает, учащается пульс. Закрываю глаза, вокруг ничего: только я и музыка. Пальцы, как струны, натянуты, провожу ими по воздуху, рисуя узоры.
Это не балет… Это просто танец. Это не искусство. Это просто ответ Глебу. Обещаю себе.
Замечаю, что взгляд Глеба меняется после каждого моего движения. И вот он снова как в тот день: горячий, пылкий, словно вспыхнувший уголек. Мне кажется, будто поток его энергии касается моих пальцев и связывает нас какой-то невидимой нитью. Надо отвернуться, прекратить, но ни я, ни видимо он не можем перестать смотреть друг на друга.
Воздух вокруг нас становится насыщенно горячим. Он такой разряженный, что дышать невероятно тяжело. Но я продолжаю танцевать, двигаться по сцене кругами вокруг Глеба, словно он – мой эпицентр. А потом неожиданно для самой себя вдруг делаю шаг вперед, приближаясь к нему, и что-то происходит – моя нога дает сбой. Как и раньше на репетициях. Тело подводит. Я понимаю, что сейчас позорно упаду, но Глеб не замечает моего фиаско или же пытается сделать все, чтобы мы оба этого не заметили.
Его ладонь неожиданно касается моей талии и резко притягивает к себе. Как и в тот день. Я смотрю в его распахнутые глаза и отказываюсь понимать, что между нами в который раз происходит. Он не смеется, не кидает злобую реплику. Зато мое тело трепещет, словно по нему проходят маленькие электромагнитные токи.
Пауза затягивается, мы оба не двигаемся и непрерывно смотрит друг на друга. Мир вокруг кто-то поставил на паузу, даже музыки не слышно.
– Ты… – шепчет он, притом настолько нежно у него выходит, что я замираю в томительном ожидании. Прошлые обиды моментально стираются, когда он вдруг поддается навстречу, так словно Глеб хочет меня поцеловать.
