— То, что дало мне понять, что я лишь жалкий винтик в пищевой цепи, — Марта какое-то время молчала и нервно теребила подол своего варёного свитера, а потом всё-таки пояснила, — мне так красиво и качественно пели в уши, что я важна и нужна, а по факту оказалось, что я лишь затычка.
— Что это значит?
— Это значит, что пока я сходила с ума по Рафаэлю, сам он был одержим другой.
— Кем?
— Если бы я знала, Ник. Но я видела эту девушку только на его многочисленных рисунках. Целые альбомы, посвящённые лишь ей одной. И когда я увидела их, меня вдруг придавило плитой осознания — меня тупо используют, считая всего лишь легкодоступной дурой, которая за шорами собственного самомнения не видит ни зги. Жалкая влюблённая Марта, которая готова была пойти на всё, чтобы заслужить хотя бы толику искренних чувств от своего идола, а по факту меня всего лишь изваляли в грязи. Тогда я ревела несколько дней белугой и хотела, чтобы Аммо сдох самой страшной смертью, а сейчас я ему благодарна. Он смог показать мне, что в этом мире по-настоящему важно.
— И что же?
— Совесть.
Тогда-то я и поняла, что каждый в этом мире способен исправиться сам. И неважно, ходишь ли ты при этом в церковь или нет. Потому что совесть — она вне системы. Между богом и человеком не нужны посредники, чтобы не превратиться в бесчестную мразь.
Да и вообще, верить надо не в бога. Верить надо прежде всего в себя!
Скажите мне, кто ближе к Всевышнему: моя конченая мать, которая несколько раз на неделе обивает пороги храма или Марта Максимовская, которая смогла перешагнуть свою гордыню? Вопрос из разряда риторических...
Я в этом так уж точно убедилась, когда совершенно неожиданно для собственной расшатанной и расстрелянной в упор психики, встретила в стенах вуза тень своего прошлого — Рафаэля Аммо. Он несколько раз проходил мимо, смотрел на меня словно на лепёшку коровьего говна, а затем решил снизойти до личного общения.
— Истомина, — материализовался он передо мной как всадник Апокалипсиса.
— Проясню сразу — неинтересно, — не сбавляя скорости, приговорила я и поплыла дальше, внушая себе, что я не просто девочка Вероника, а сама царица Египетская.
На душе сразу стало в высшей степени паскудно оттого, что этот человек нарушил зону моего комфорта. На губах до сих пор горел огнём его отвратительный поцелуй. За рёбрами вибрировала ярость. И до зуда в костях хотела отыграть священный перезвон на его борзых колоколах!
— Разговор есть, — одёргивает он меня за руку и требовательно смотрит в глаза так, будто бы имеет на это право.
Скажи мне кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты — они с Басовым были два брата акробата. И спасибо им за опыт, но больше не надо.
— Руки от меня убрал, — рычу я, но Аммо лишь скалится и отрицательно качает головой.
— Не сегодня...
И только я было решаюсь вцепиться в его чересчур и совершенно незаслуженно красивое лицо, как в наш междусобойчик врывается разъярённая фурия. Марта Максимовская со всей дури лупит по рукам Рафаэля, а затем становится между нами и гневно шипит своему бывшему.
— Ты глухой, Аммо? Или тупой? Или совсем конченный, раз тебе необходимо повторять прописные истины — не трогать того, до кого ты морально не дорос?
— Вау, сколько патетики, моя ты хорошая.
— Исчезни!
— Ещё увидимся, Истомина, — подмигивает Аммо, чуть отгибаясь в сторону, и улыбается мне во все тридцать два белоснежных зуба.
Но мы лишь синхронно поднимаем с Мартой правые руки и выставляем средние пальцы прямо в ухмыляющееся лицо этого волшебного персонажа. Он же только откидывает голову и заливисто смеётся, отдаёт под козырёк и уходит.
Аммо пытался выдернуть меня на разговор ещё несколько раз, но ситуация так и осталась на уровне его желания. И наши дороги окончательно разошлись как в море корабли. Нет, мы, конечно же, периодически обменивались пустыми взглядами, но не более. Я сосредоточилась на другом — на последовательном и монотонном отшивании от себя парней, которые неожиданно для меня вдруг стали пачками оказывать знаки внимания. А я в каждом видела врага. В каждом искала что-то, что напоминало мне Ярослава...
А затем наступил второй курс, и я потонула в собственной, постепенно налаживающейся жизни. У меня была лучшая подруга, интересная учёба и работа, приносящая неплохие деньги. А ещё Марта подарила мне швейную машинку на двадцатый день моего рождения, и я принялась сама шить нам настоящие шедевры, коих не отыщешь ни в одном магазине готовой одежды.
Три года мы жили душа в душу. Вытаскивали друг друга из трясины жизненных невзгод. И уже давным-давно предпочли забыть, как уродливо начиналось наше знакомство. Мы стали другими. Я, благодаря Максимовской, стала твёрже и увереннее в себе. Она же под моим влиянием стала мягче и добрее к окружающим.
Ко всем, кроме одного — старосты своей группы, с которым они грызлись как кошка с собакой. Он, капитан баскетбольной команды, органически не переваривал Марту. А та отвечала ему лютой взаимностью.
Вот только каждый раз, после очередной склоки с Фёдором Стафеевым, моя подруга становилась всё больше апатичной и раздражительной. Да и я замечала, как украдкой Марта рассматривает фото мускулистого, статного брюнета в социальных сетях, а затем фыркает и недовольно откидывает от себя телефон.
Я не лезла с очевидными выводами, потому что знала не понаслышке, как больно бывает любить. И пусть я только недавно убила в своём сердце последние остатки былых и больных чувств к Басову, но не хотела бы снова захлебнуться в том же гнилом болоте.
Лучше одной. Сама себя не предашь.
— О чём задумалась, подружка? — поставила передо мной кружку со свежесваренным кофе Марта и чуть приобняла за плечи, заглядывая в мои глаза.
— О том, готова ли я жить дальше.
— До сих пор болит?
— Нет, — решительно покачала я головой, — просто страшно, что снова может вывернуть наизнанку.
— Главное, чтобы кандидат был хороший, — грустно улыбнулась Марта.
— Главное, чтобы совсем плохие больше не отсвечивали, — усмехнулась я, и подруга тут же мне кивнула.
— Басов — это прошлое, Ника. Пусть он там и останется.
— Да, ты права, — согласилась я и окончательно выдохнула.
Глава 12 – Бессердечная
Вероника
Сентябрь. Наше время…
— Слышала, как тебя на потоке парни называть стали? — спрашивает Марта, когда я прохожу мимо неё утром. Она у высокого зеркала красит ресницы, чуть приоткрыв рот.
— Нет. Но и, в принципе, плевать, — пожимаю я плечами, надевая на себя новое коротенькое платье-футляр на тонких бретелях, которое я только вчера закончила шить. Оно плотно, словно перчатка облегает мою фигуру, и мне чертовски нравится, что я вижу в отражении. На остальное — до фонаря.
— Снежная Королева.
— Это из-за того, что я отказала Климову?
— И Грязнову тоже. Хотя сколько их вообще было за все эти годы? Но самый живучий — Грецкий. С первого курса не сдаётся. Мне кажется, что он реально тебя любит, подруга.
— Не екает. Я так не могу, — передёргиваю я плечами.
— Признавайся, ты ведёшь подсчёт разбитых сердец?
— Мне хватает одного — моего.
— Оу, бессердечная Истома...
За рёбрами вспыхивает фантомная боль и я морщусь, застёгивая на ногах цветные босоножки на высоком каблуке.
— Пожалуйста, не называй меня так.
— Но тебе и правда идёт, Ник. Ты в школьные годы и сейчас — словно два разных человека. Тогда ты бродила скукоженной и чересчур упитанной тенью по гимназии. А сейчас превратилась в горную лань: тоненькая, стройная, подтянутая — ну тут спасибо мне, что по спортивным залам таскаю. Волосы шикарные отрастила. Задница — орех. Грудь вишенкой третьего размера...
— Ну, перестань! — фыркнула я.
— Вангую, если бы Басов тебя сейчас увидел, то челюсть с асфальта отскабливал бы минимум часа три.
— Слишком много чести, Марта. Три с половиной года прошло, хватит о нём вспоминать.
