– Джонни, ты слышишь меня? Ответь мне! Где ты? – слышалось снизу.
Быстренько приводим себя в порядок. Но пахнет мочой. И если эта женщина поднимется сюда, мне крышка. Что сделает Джонни? Прижимаю палец к губам, и он кивает в ответ.
– До скорого, – шепчет он, – увидимся!
И уходит. Его шагов почти не слышно, а меня охватывает слабость. Приходится прислониться к двери, чтобы не упасть. Я слышу, как возобновляется гражданская война в семействе Андерсонов: она обвиняет Джонни, говорит, что он – эгоистичный сопляк. Джонни в свою очередь обвиняет ее в глупости. Наконец хлопают двери. Воцаряется тишина.
Было только пять часов, но Майк Андресон уже пропустил стаканчик мартини с водкой. Стоя у большого окна на нижнем этаже и обдумывая, не выпить ли еще, он поглядел на часы.
– Когда эта психиаторша обещала прийти? – проворчал он. (Для Джонни, который пытался углубиться в книгу Роальда Дала, это прозвучало скорее как «проклятая психиаторша».)
– В пять, – ответила Николь, перелистывая свой журнал. – Доктор Цзян обещала прийти к пяти.
– Зачем ей понадобилось приезжать сюда? – последовал еще один вопрос.
– Чтобы понаблюдать за Джонни в домашней обстановке. Посмотреть, нуждается ли он в домашнем лечении, или полезнее проводить с ним сеансы с глазу на глаз.
– Семейное лечение? – Майк разозлился. – Ты хочешь сказать, что, по ее мнению, нам тоже нужно лечиться?
– Она не говорила ничего подобного, дорогой.
Джонни пытался сосредоточиться, но вполуха продолжал прислушиваться к их разговору. Он не хотел, чтобы его драгоценная мачеха рассказала о скандале у «Брунсекки энд Оу». В дверь позвонили.
Николь с Майком вышли в прихожую. До Джонни донесся набор привычных приветствий, любезностей, смех. В животе у мальчика противно забурчало. Он терпеть не мог знакомиться с новыми людьми, а Диана Цзян все еще оставалась новой фигурой в его окружении.
«Стоит ли рассказывать вам о событии в магазине, Диана Цзян? – задал он себе вопрос. – Мне кажется, что надо. Это важное событие. Но в то же время оно касается только меня. Не хочу, еще не готов делиться ни с кем».
– Так откуда вы родом, Диана? – расспрашивал Майк, провожая ее в гостиную и предлагая присесть.
– Я выросла в Сиэтле… Спасибо.
Джонни внимательно посмотрел на Диану: «Неужели Майк Андерсон действительно хотел узнать об этом?» Скорее всего, ей просто вежливо давали понять: «Вы, мол, иностранка, и, прежде чем подпустить вас к своему ребенку, я хотел бы кое-что выяснить».
– Извините, – продолжал Майк, – вы так молодо выглядите, просто не верится, что у вас уже есть ученая степень.
Диана рассмеялась так искренне, как будто услышала очень смешную шутку.
– Благодарю вас, сэр, – сказала она. – Это самое приятное, что мне довелось слышать в последнее время. – Отвернувшись от Майка, она улыбнулась Николь.
– Переезд утомителен, правда? Я переезжала в своей жизни трижды и каждый раз после этого в течение семи лет расставляла и раскладывала все по местам.
Все, кроме Майка Андерсона, рассмеялись.
– У вас такой очаровательный сад, – заметила Диана, поглядев в окно. – Вы сами косите траву? Лужайка ведь на склоне, и это, должно быть, нелегко.
– О, подождите немного, я найму человека и приведу сад в порядок, – проворчал Майк.
Затем разговор снова вернулся к степеням Дианы. Она стала рассказывать. Но Джонни все это было уже неинтересно. Он рассеянно слушал разговор, развернув свое кресло так, что Диане была видна только часть его лица. Наконец, взяв книгу, он направился наверх, в свою комнату. Николь пыталась остановить его, но он продолжал подниматься по лестнице.
В спальне, растянувшись на верхней койке двухъярусной кровати, он уставился в окно. Ему было видно дорожку в свете угасающего дня. По дорожке проходили люди. Огоньки их сигарет вспыхивали в тени деревьев. Джонни прочитал несколько страниц. Снова выглянул в окно.
У одного из мужчин Джонни отметил длинные волосы. «Как у Тобеса Гаскойна, – подумал он, – того забавного парня, который преследовал меня в магазине… Странная личность!»
Джонни не мог объяснить, почему ему показалось, что Тобес его преследовал. Ведь он не приставал. Тобес понравился Джонни. По-своему. «Где сейчас Тобес? – думал Джонни, глядя в окно. – Как такие люди проводят время?..»
Когда я вернулся на автостоянку у «Брунсекки», «инфинити» уже исчезла. Несколько секунд я постоял на том месте, где раньше находилась машина. Запах бензина и пролитого машинного масла еще не успел выветриться, это отчасти и его запах. Мне не стало грустно оттого, что он уехал. У меня есть его адрес. Но гораздо важнее другое. Мы нашли общий язык. Он согласен.
Кладбище Корт-Ридж – вот куда я хочу отправиться. Вскакиваю на свой ве́лик и мчусь под уклон навстречу потоку машин. Напуганные дамы сигналят во всю мочь, негодуя, что я нарушаю их спокойствие, порчу им настроение. Жестами выражаю сожаление. Мне хочется поделиться с ними моей радостью. Показать им, какой я милый молодой человек.
У перекрестка Четырнадцатой улицы и Ван-Несс идут земляные работы. Сворачиваю в узкую улочку, чтобы потом, повернув направо, вернуться на Ван-Несс, ближе к гавани.
Я еду по новому, престижному району города. В прошлом его называли просто Западным округом. Он известен также как Фонтанный район. Название это получил от фонтана в виде каменной головы, изо рта которой струится вода. Считают, что это – Горгона,[15] потому что вместо волос у нее на голове – змеи. На маленькую площадь выходит церковь. Однажды какой-то предприимчивый человек поставил на площади два стула, мраморный столик и водрузил над ними зонтик. Прохожим это понравилось: они могли присесть и выпить чашечку кофе-эспрессо. Вскоре за этой частью нашего гордого города закрепилось название Фонтанного квартала, или коротко – Фонтанной.
Этот район не для меня. Как и мягкие кожаные туфли от Гуччи и данхилловская сумка, а штаны от Армани[16] нужно отдать в чистку, и еще мне предстоит заехать в гараж, чтобы рассчитаться за ремонт «феррари».
В этом районе полно ультрамодных магазинов, ресторанов, баров и кафе. Большинство из них прогорает через месяц после Великого Приема по случаю открытия, но это не имеет значения. Находится другой простофиля, желающий избавиться от своих денежек, и занимает его место. Немногие, очень немногие, добиваются здесь успеха. Заведение, куда из Венеции прибыли мраморный столик и экипировка «эспрессо», держится на плаву уже около года. «L'ancien régime»[17] получил положительный отзыв в «Таймс» главным образом благодаря своему декору. Теперь очередь желающих попасть туда тянется на квартал, и ресторану выделили дополнительный номер телефона, не указанный в справочнике. Ресторан с номером телефона, который не значится в справочнике? Такое возможно только в Калифорнии.
Мчусь дальше. Интересно, куда приведет меня этот лабиринт маленьких улочек. И вдруг – хлоп! – слетаю с велосипеда. Всему виной незначительное препятствие на дороге. Обращаю ваше внимание – еще одна случайность. Слишком много случайностей за сегодняшний день.
Передо мной магазин. Треть его фасада занимает дверь с медным дверным молотком и шарообразной ручкой. Остальные две трети состоят из эркера, знаете, как на иллюстрациях Физа к Диккенсу. Это настоящая «Лавка древностей». И она выкрашена в розовый цвет! Цвет клубничного мороженого. Над эркером замечаю вывеску. На ней причудливыми буквами выведено название: «У МАКСИН» и ниже: «Театральные костюмы». Золотистые, оттененные черным буквы выглядят объемными. «Вот здорово!» – думаю я. Вывеска произвела на меня впечатление.
Да, упустил самое замечательное. В эркере стоит манекен: одетая по моде французского двора XVIII века дама. Помните, из курса истории: «Пусть едят булки…»? Так это о ней. Маленькая табличка у манекена поясняет, что это «Мария Антуанетта».[18] Ее голову украшает пышно причесанный белый парик. Правда, берет на макушке совсем не соответствует туалету. В руке она держит розу. Женщина ненастоящая. Роза живая.
Стою на тротуаре как приклеенный. Велосипед валяется на земле, брошенный на произвол судьбы. Розовый – мой цвет. Я его всегда любил. Цвет розы так и бросается в глаза, – розовее не бывает. С недавних пор – со дня моего знакомства с доктором Дианой, если быть точным, – во мне буквально развилась страсть к цветам, вроде этой кроваво-красной розы. Магазин неодолимо влечет меня, словно оттуда доносится пение сирен, которые ласково зовут войти туда…
Толкаю дверь, она распахивается. Звенит колокольчик. Не электрический звонок, а колокольчик с подвешенным на пружинке язычком. Внутри магазина царит тишина, только неторопливо тикают старинные дедовские часы. Оглядываю обитые деревом стены. Оборачиваюсь на какой-то странный звук: в эркере, поджав под себя лапки, сидит персидский кот. Приоткрыв большие желтые глаза, он с безразличием наблюдает за мной. Ясно: кот не возражает против моего присутствия, он мурлычет.
