Не ведающий о посланных его электронным изображением волнах испуга, удивления и суетливых усилий, с огромной скоростью расходившихся по всему свободному миру, бородатый «нелегал» из Стоунхенджа спокойно добрался до Лондона. Он сердечно распрощался с улыбчивым водителем, погладил его по голове и с серьёзным видом помолился Аллаху, прося всяческих благ для хорошего парня. Было раннее, ещё прохладное утро, и улицы казались совершенно пустыми. Судя по выражению лица незнакомца и его манере машинально задирать голову, чтобы по-детски восхититься далеко не самыми высокими зданиями в рабочем пригороде, он в первый раз попал в современный мегаполис. Своим любознательным поведением бородач в чалме напоминал скорее туриста, чем беспаспортного и безденежного иммигранта. Перед тем как съесть на завтрак чёрствую лепёшку, которую он выудил из недр кожаного мешка, Бородач прошептал молитву. После этого он продолжил свой путь к центру города пешком. По пути его не заметил ни один патруль: все наличные силы полиции были срочно переброшены на север — туда, где на Бородача объявили усиленный розыск.
Когда к середине дня необычный путешественник добрался до кварталов Ист-енда, населённых преимущественно мусульманами, он с удовлетворением улыбнулся и заговорил с одним из встречных, наименее напоминавшем европейца, на своём несколько архаичном арабском:
— Сын мой, настаёт время молитвы! Не сможешь ли ты провести меня к ближайшей мечети? Или хотя бы подсказать киблу![4]
Спрошенный — владелец скобяной лавки ливанского происхождения, больше всего в жизни любивший смотреть по телевизору женское фигурное катание и меньше всего — жертвовать десятину в пользу бедных, — с пренебрежением взглянул на непрезентабельно выглядевшего арабского беженца. Его первым инстинктивным позывом было отделаться от старца и пойти по своим делам.
— Хаджи![5]— ответил он Бородачу. — Пророку надо было упросить Господа ещё больше уменьшить количество молитв!
Таким образом лавочник в непозволительной и греховной манере намекнул на предание о том, как Пророк несколько раз возвращался к Богу и упросил его уменьшить количество молитв с первоначальной сотни до пяти в день. Бородач без обиды кивнул, как бы соглашаясь, что да, возможно, Пророк и недоработал в этом плане, а потом рассудительно заметил, положив на жирное плечо ливанца свою сухую и тёплую руку:
— Может, ты и прав, сын мой, но пока их пять и скоро настанет час для очередной!
Лавочник набрал было воздуха, чтобы пояснить наивному нелегалу, с каким выдающимся и чрезвычайно занятым человеком тот имеет дело. Но тут взгляд чёрных маслянистых глаз торговца ещё раз упал на лицо прохожего. Ливанец ахнул, а его упитанная физиономия немедленно приняла приторно-сладкое выражение лавочника с каирского базара, намеревающегося продать европейцу стеклянные бусы по цене подержанного космического корабля.
— Да, да, отец, сейчас соображу! — торопливо забормотал ливанец, лихорадочно размышляя, какая именно мечеть и для каких целей могла понадобиться старику, с которым наверняка захотели бы пообщаться представители антитеррористического подразделения Скотланд-Ярда. Наконец он решил, что не ошибётся, если отведёт опасного прохожего к мулле с репутацией клерика, способного в каждой второй суре Священной книги найти призыв к уничтожению неверных. Растёкшись в широкой улыбке потомка сотен поколений негоциантов, любитель фигурного катания вежливо предложил хаджи проводить его к искомому объекту. Мечеть оказалась недавно построенным красивым зданием вполне современного дизайна. С первого взгляда можно было определить, что на неё не пожалели денег спонсоров из исламских благотворительных фондов. Её мулла был одноруким ветераном афганской войны, когда-то не сумевшим убежать от советского вертолёта. По слухам, святой человек был тяжёл на оставшуюся руку. Он имел обыкновение карать согрешивших посохом по чему придётся: когда по хребту, когда по загривку, а когда — на всё воля Аллаха! — и по тупой башке. Как следствие сей привычки, прихожане носили чалму, справедливо полагая, что та способна смягчить неласковый удар посоха. У ревнителя веры было худое лицо снедаемого ненавистью и язвенной болезнью аскета, запавшие тёмные глаза фанатика, феноменальная и избирательно злобная — как у слона — память. Эта-то память и позволила ему немедленно опознать скромно одетого беженца, вошедшего в прохладу мечети незадолго до начала молитвы. Тёмные глаза муллы тут же с тревогой заметались по сторонам, пытаясь нащупать в толпе верующих возможных информаторов англичан или избранных. Дело в том, что европейскую штаб-квартиру Института после очередного скандального разоблачения периодически выгоняли из той или иной страны. Когда-то их, пойманных при попытке похищения одного африканского диссидента, выгнали и из Англии. Но время лечит многое, и сердце очередного британского премьера смягчилось, когда избранных поперли теперь уже из Голландии, где они попались на контрабанде опасных химических веществ из Америки и радиоактивных материалов из бывшего Советского Союза.
Не обнаружив подозрительных среди небольшой толпы фанатичных приверженцев молитвенного расписания — в большинстве своём либо безработных, либо работавших на самого муллу, — он шепнул инструкцию помощнику. Тот, в свою очередь, нашёл момент тихонько передать пожелание однорукого пожилому бедняку, уже раскатывавшему свой потертый коврик. Бородач внимательно выслушал помощника, посмотрел на муллу и с улыбкой кивнул. Когда после окончания молитвы его провели в небольшое, скромно обставленное помещение в задней части мечети, мулла с горящими глазами жарко приветствовал гостя:
— Хвала Пророку! Вы здесь! Это огромная честь для меня и прихожан мечети!
Бородач с некоторым удивлением выслушал пламенное обращение клерика, внимательно посмотрел тому в глаза, как будто что-то понял и кивнул самому себе. После чего вежливо ответил на своём несколько архаичном арабском:
— Хвала Аллаху! Это для меня честь быть здесь, почтенный!
«Надо бы помочь ему, — подумал он про себя, — а то он смотрит на мир через дырку в желудке: с болью и ненавистью!»
— Понадобится ли вам какая-нибудь помощь в исполнении ваших планов? — с надеждой соскучившегося по настоящему делу моджахеда спросил черноглазый мулла.
— Да, мой правоверный друг, — ответил Бородач, — если у вас найдётся место под крышей, кусок лепёшки да тарелка похлёбки, я с удовольствием и благодарностью приму вашу помощь и буду молиться Аллаху за ниспослание вам всяческих благ!
— А не потребуется ли великому воину дополнительное снаряжение? — возбуждённо продолжал расспросы Мулла.
Добрый Бородач с некоторым недоумением посмотрел на своего собеседника, но потом опять кивнул самому себе и ответил:
— Главное снаряжение воина Аллаха — его вера! А также доброта, милосердие и любовь к людям! — мягко ответил он. — Но кое-что мне, конечно, может временно понадобиться. Разумеется, браг мой, покидая твой дом, я верну всё обратно!
— А как долго, хаджи, вы будете радовать нас своим вдохновляющим присутствием? — закинул удочку Мулла.
— Пока не выполню то, что должен, — просто ответил Бородач, — будем молиться Господу нашему, чтобы он дал нам сил и удачи в нашем деле! Аллах акбар!
— Воистину акбар! — присоединился к нему Мулла, особенно и не рассчитывавший на то, что великий гость начнёт распространяться о сути и временных рамках своих несомненно далеко идущих планов.
Бородач, как будто вдруг что-то вспомнив, взял свой потертый мешок и вывалил его содержимое на каменный пол. Из мешка с грохотом выпала медная масляная лампа немыслимой древности. За нею последовали такого же музейного вида меч в потёртых кожаных ножнах, завернутые в чистую льняную тряпку чёрствые лепёшки и пара чистого исподнего, заношенного до дыр. Мулла, ожидавший увидеть пачки иностранной валюты, стопки паспортов и кредитных карт, спутниковый телефон, коробку дорогих сигар и прочие атрибуты много путешествующего борца за торжество самой правильной веры, сначала несколько разочаровался. Но, будучи человеком умным, тут же понял всю безграничную мудрость воина Аллаха, решившего путешествовать налегке, притворяясь пастухом-нелегалом. Восхитившись, он машинально протянул единственную оставшуюся руку к покоившемуся в ножнах мечу. Бородач мягко, но быстро воспрепятствовал ему, схватив за запястье.
— Прости меня, брат мой! Этот меч не простой. Он может причинить вред непосвященному, а мне бы хотелось отплатить добром за добро!
Мулла не стал обижаться: действительно, мало ли что могло храниться в музейном экспонате. Будь то контейнер с боевой модификацией вируса эболы или детонатор для ядерного оружия — не ему, убогому, было мешаться в дела истинных солдат Господа!
