он изо всех своих сил толкал то одну, то другую, пока наконец не добился своего. Время от времени Алина опускала книгу и задавала ему какой-нибудь вопрос – только чтобы узнать, не покинул ли ее хотя бы на время тот человек, который управлял вороном, кем бы он там ни был. Может, отвлекся или занялся каким-нибудь более полезным делом? Сама мысль о том, что кто-то часами сидит и неотрывно наблюдает за ней, пугала Алину, зато второй вариант показался бы обидным. Разве ее жизнь недостаточно интересна? Неужели для этого человека – кем бы он там ни был – собственная жизнь настолько важнее, чем Алинина, что он мог вот так запросто отлучиться и оставить ворона без надзора? Нет, решила она, в последнем случае кентуки не стоял бы сейчас, в шесть пятьдесят утра, у нее в ногах как домашняя собачка.
– Хочешь узнать, что произошло на странице сто тридцать девятой?
Полковник Сандерс почти всегда был рядом – и в полной боевой готовности. Но даже когда ворон верещал или от нетерпения взмахивал маленькими крылышками, прилепленными у него по бокам, Алина не считала нужным отвечать на ею же самой заданные вопросы. В половине восьмого она поднялась к себе в комнату, отнесла туда кентуки и отправилась на пробежку. За церковью Алина свернула с главной улицы. Она уже знала дорогу, где не было домов, тянувшуюся через засеянные поля и плавно спускавшуюся к более лесистым местам. С каждым разом Алина забегала все дальше. И с каждым разом ощущала в себе все больше сил. Бег не делал ее ни умнее, ни глупее, зато кровь совсем иначе неслась по жилам, а еще сильно стучало в висках. Все вокруг менялось, и как только она проветривала себе мозги, они вдруг начинали с бешеной скоростью выстреливать идеями. Свен уходил в мастерскую еще до возвращения Алины. Она принимала душ, надевала что-нибудь поудобнее и медленно ела свои мандарины, улегшись на кровать пузом кверху. А Полковник Сандерс беспокойно метался по полу, кружил вокруг кровати и напоминал карикатуру на хищную птицу.
Накануне того дня, когда Алина познакомила Свена с Полковником Сандерсом, она долго думала, слишком долго думала. А потом среди ночи, часа в три, поднялась, вынесла стул в патио и в полной темноте сидела и курила, повернувшись лицом к горе. Казалось, ей вот-вот что-то откроется, она хорошо знала это свое состояние, а радостное возбуждение в предчувствии важного события уже само по себе служило вознаграждением за проведенные без сна часы.
Итак, в то утро, вернувшись после пробежки и устроившись на кровати со своими мандаринами, она продолжала прокручивать в голове все ту же тему, чувствуя, что с каждым мигом ближе и ближе подходит к некоему открытию. Алина внимательно посмотрела на потолок и подумала: если бы ей надо было выстроить события в нужном порядке, чтобы понять, на пороге какого именно открытия она стоит, пришлось бы вспомнить один факт, о котором вот уже несколько дней она старалась не думать. На прошлой неделе Алина пошла в магазин, расположенный рядом с церковью, – а это был единственный магазин в поселке, – и ненароком увидела то, что предпочла бы не видеть. То, как Свен что-то объяснял некой девушке. То, с какой нежностью он пытался это что-то ей втолковать, и как близко друг к другу они стояли, и как друг другу улыбались. Алина только потом узнала, что с ним была его новая помощница. Тогда сцена не удивила ее и не показалась важной, поскольку одновременно куда более глубокое открытие завладело всем ее вниманием. Ничто не трогало Алину сейчас настолько, чтобы подтолкнуть к каким-либо движениям. Тело каждой своей клеточкой спрашивало: а зачем? Это нельзя было объяснить ни усталостью, ни депрессией, ни нехваткой витаминов. Это было похоже на безразличие, однако выглядело все-таки куда более эмоционально окрашенным.
Лежа в кровати, Алина положила шкурки от мандаринов на ладонь, и это простое действие приблизило ее еще к одному открытию. Если Свен знал все на свете, если художник – это поденщик, работающий без отдыха, и каждый миг отпущенного ему времени надо считать шагом к исполнению неотвратимой судьбы, то она, Алина, представляла собой нечто совершенно противоположное. Полярную точку в сообществе людей, живущих на нашей планете. Она была нехудожницей. Никем и ничем, ни для кого и никогда – или что-то в таком вот роде. Она противилась любому типу определенности. Само тело вмешивалось и диктовало ей, как себя вести в тех или иных обстоятельствах, спасая от рискованных поступков и мешая чего-нибудь достичь. Она сжала в кулаке мандариновые шкурки. Теперь оранжевые полоски ощущались как плотная и прохладная масса. Потом Алина скользнула рукой по простыне и сунула шкурки под подушку Свена.
* * *
Наконец-то у Грегора появилась великая идея. Он назвал ее “План Б” и вложил в этот план свои последние деньги – свои и отцовские, если то, что еще оставалось у отца, можно было назвать деньгами. Грегор был уверен, что “План Б” вытащит его из полосы неудач и даст шанс снова всплыть на поверхность. В эту историю он ввязался две недели назад, но у него было такое ощущение, будто работа только-только начинает набирать обороты. Он сказал отцу, что пообедает позднее, и прикрыл дверь в свою комнату. Если дело пойдет на лад, он очень скоро сможет купить отцу кентуки – для старика такая игрушка наверняка станет хорошей компанией, будет его развлекать и даже напоминать, что пора принимать лекарство. Кто знает, возможно, от него действительно будет большая польза. Грегор глянул на календарь, висевший на стене над письменным столом. Меньше чем через два месяца перестанут поступать деньги по страховке. Когда отец захочет заплатить за йогурт своей кредитной карточкой, аппарат карточку выплюнет, и Грегору придется открыть отцу правду. Так что “План Б” просто обязан стать успешным.
Экран планшета известил, что устройство K1969115 уже отыскало свой IP-адрес, и теперь запрашивал серийный номер. Камера включилась, и Грегору пришлось немедленно пригасить звук. Там, куда он попал, праздновали день рождения, и шестилетний мальчишка схватил кентуки и принялся трясти его и колотить им по полу. Сейчас маленькому негодяю это надоест, подумал Грегор, хотя уже не раз сталкивался со всякого рода неожиданностями. Например, иногда проданному кентуки никак не удавалось наладить отношения именно с тем, кому он предназначался, и его брал под свою опеку кто-нибудь другой из членов семьи. Так было с тем кентуки, который первоначально включился в Кейптауне, в Южной Африке, и его “хозяйкой” стала лежавшая в больнице женщина. Но через несколько дней она умерла, и ее
