[1927]
Венера Милосская и Вячеслав Полонский*
Сегодня я, поэт, боец за будущее,оделся, как дурак. В одной руке —венок огромный из огромных незабудищей,в другой — из чайных — розовый букет.Иду сквозь моторно-бензинную мглув Лувр*.Складку на брюке выправил нервно;не помню, платил ли я за билет;и вот зала, и в ней Венеринодезабилье.Первое смущенье. Рассеялось когда,я говорю: — Мадам!По доброй воле, несмотря на блеск,сюда ни в жизнь не навострил бы лыж.Но я поэт СССР — ноблесоближ*!У нас в республике не меркнет ваша слава.Эстеты мрут от мраморного лоска.Короче: я — от ВячеславаПолонского.Носастей грека он. Он в вас души не чает.Он поэлладистей Лициниев и Люциев,хоть редактирует и «Мир», и «Ниву», и «Печатьи революцию»*.Он просит передать, что нет ему житья.Союз наш грубоват для тонкого мужчины.Он много терпит там от мужичья,от лефов и мастеровщины.Он просит передать, что, «леф» и «праф» костя́,в Элладу он плывет надклассовым сознаньем.Мечтает он об эллинских гостях,о тогах, о сандалиях в Рязани,чтобы гекзаметром сменилась лефовца строфа,чтобы Радимовы скакали по дорожке*,и чтоб Радимов был не человек, а фавн, —чтобы свирель, набедренник и рожки.Конечно, следует иметь в виду, —у нас, мадам, не все такие там.Но эту я передаю белиберду.На ней почти официальный штамп.Велено у ваших ногположить букеты и венок.Венера, окажите честь и счастье,катите в сны его элладских дней ладью…Ну, будет! Кончено с официальной частью.Мадам, адью! —Ни улыбки, ни привета с уст ее.И пока толпу очередную загоняет Кук*,расстаемся без рукопожатий по причине полного отсутствиярук.Иду — авто дудит в дуду.Танцую — не иду.Домой! Внимателен и немстою в моем окне.Напротив окон гладкий домгорит стекольным льдом.Горит над домом букв жара́ —гараж.Не гараж — сам бог!«Миль вуатюр, дё сан бокс».В переводе на простой:«Тысяча вагонов, двести стойл».Товарищи! Вы видали Ройльса*?Ройльса, который с ветром сросся?А когда стоит —кит.И вот этого автомобильного кита жподымают на шестой этаж!Ставши уменьшеннее мышей,тысяча машинных малышейспит в объятиях гаража-коло̀сса.Ждут рули — дорваться до руки.И сияют алюминием колеса,круглые, как дураки.И когда опять вдыхают на заревоздух миллионом радиаторных ноздрей,кто заставит и какую дурунос вертеть на Лувры и скульптуру?!Автомобиль и Венера — старо̀-с?Пускай! Поновее и АХРРов* и роз.Мещанская жизнь не стала иной.Тряхнем и мы футурстариной.Товарищ Полонский! Мы не позволимлюбителям старых дворянских манерв лицо строителям тыкать мозоли,веками натертые у Венер.
[1927]
Глупая история*
В любом учрежденье, куда ни препожалуйте,слышен ладоней скрип:это при помощи рукопожатийлюди разносят грипп.Но бацилла ни одна не имеет правалезть на тебя без визы Наркомздрава.И над канцелярией в простеночной темивисит объявление следующей сути:«Ввиду эпидемиируку друг другу зря не суйте».А под плакатом — помглавбуха,робкий, как рябчик, и вежливей пуха.Прочел чиновник слова плакатца,решил — не жать: на плакат полагаться.Не умирать же! И, как мышонок,заерзал, шурша в этажах бумажонок.И вдруг начканц учреждения оногопришел какой-то бумаги касательно.Сует, сообразно чинам подчиненного,кому безымянный, кому указательный.Ушла в исходящий душа помбуха.И вдруг над помбухом в самое ухо:— Товарищ… как вас? Неважно! Здрасьте. —И ручка — властней, чем любимая в страсти.«Рассказывайте вашей тете,что вы и тут руки́ не пожмете.Какой там принцип!Мы служащие… мы не принцы».И палец затем — в ладони в обе,забыв обо всем и о микробе.Знаком ли товарищеский этот жест вам?Блаженство!Назавтра помылся, но было поздно.Помглавбуха — уже гриппозный.Сует термометр во все подмышки.Тридцать восемь, и даже лишки.Бедняге и врач не помог ничем,бедняга в кроватку лег.Бедняга сгорел, как горит на свечепорхающий мотылек.Я в жизни суровую школу прошел.Я — разным условностям враг.И жил он, по-моему, нехорошо,и умер — как дурак.
[1927]
