– Может, заразились чем? – не обращая внимание на заявление друга, поинтересовался Костёр. Вздохнул, и, чтобы не слушать в ответ ворчание, стал следить за стайкой воробьёв.
Чирик, чирик… Вёрткие пернатые суетились возле сварочного кабеля, копошились в густом облаке пыли.
Дождавшись, когда Мишка успокоится, посмотрел с неприязнью на друга, с издёвкой поинтересовался:
– Всё? Полегчало?
Товарищ не ответил.
– Чего молчишь?
– Думаю, – раздражённо бросил напарник. – Устали просто. Не знаю я таких болезней.
– Я и тварей таких не знал.
– И я, – огрызнулся Спирин. – Тебе чего? Говори прямо.
– Ну… – Получив вопрос в лоб, Диман почему-то стушевался.
– Что «ну»? Блин, сам-то понимаешь, что несёшь? Чего добиваешься?
– Ещё поплачь…
– Иди, знаешь куда? Я ведь серьёзно, мне оправдываться не в чём.
– Да…
– И бандитов я не вызывал. И про ящики не знаю. Сам таскал меня по комнатам. Вспомни? Думаешь, притворялся? И мужика, что тебе по морде съездил, я тоже вызвал?
– Наверное, нет.
– Урод ты. – Спирин резко встал прямо. – Я к Мягкому, отпрашиваться.
– Мишель…
Мишка не ответил, махнул рукой, и, не оглядываясь, быстро зашагал прочь от машины.
А как же «поживём-увидим», захотелось крикнуть Кострову, но он сдержался.
На игре…
Рядом кто-то остановился, и приятный мужской голос озаботился:
– С вами всё в порядке?
Крик погибшего вальцовщика затих.
– Что? – глухо спросил Костров, с хрустом повернул голову и увидел судью, одного из судей, в чьи обязанности входило следить за игроками. Стали понятны и встревоженный взгляд, и искреннее участие в голосе. Шоу должно продолжаться строго по расписанию, несмотря ни на что.
– Нормально. – Дмитрий чуть кивнул, выдавливая улыбку, с трудом, чтобы отстали. – Что ещё? – Спросил через секунду, не поднимая головы, когда судья не ушёл.
– У вас такой вид… – Представительный усатый мужчина больше похожий на доброго повара («Весёлого молочника» из рекламы молока, потерявшего колпак, зато нацепившего смокинг и бабочку), но не на судью кровавого шоу, разговаривал так, словно они собрались поиграть у него дома. Будто сейчас он раздаст карты, улыбнётся и на минуту уйдёт на кухню, дабы принести печенье, какао, чай, или то же грёбаное молоко. А когда кто-нибудь проиграет – вызовет такси и посадит в машину.
– Только скажите, – промяукал судья. – Пока есть время. – И показал в сторону нахохлившихся за столом врачей. – Вам помогут.
– Спасибо. – Диман снова начал дрожать, уже от ярости. – Со мной всё в порядке! В ажуре! Супер! – Бледность сменилась румянцем, щёки заметно порозовели. – Достаточно? Или повторить?
– Как скажете. – Чуть поклонившись, судья отошёл от стола и демонстративно отвернулся, но Костёр не сомневался, что теперь за ним всё время будут следить, точно так же, как следил на работе Мягкий, и так же, неожиданно пришло в голову, как следили всю жизнь.
В этом он тоже не сомневался.
Глава 5
Дмитрий неуверенно вошёл в подъезд. Не давая себе остановиться и передумать, впервые за многие годы считая щербатые ступени, медленно поднялся на этаж и замер возле двери в квартиру. Потянулся к звонку, в висках, то ли после долгого подъёма, то ли от плохого предчувствия, гулко стучало сердце, на полпути передумал.
Лучше ключом…
Прислушался. За тонкой деревянной перегородкой дремала тишина. Она поселилась давно – теперь он мог себе признаться. Не играла музыка, не раздавался смех… даже голоса.
Немой мирок…
Как он в нём оказался? Кто его создал? Злой волшебник?
Сейчас уверенности не было.
Как сказал безопасник? «Если бы не отец»… Чёрное стало белым. Мир перевернулся.
Дмитрий вставил в замок ключ, напрягся, когда металлические зубчики лязгнули внутри механизма, задержал дыхание и резко крутанул. Волнуясь, нервы превратились в натянутые струны, с шумом выдохнул и медленно, пальцы заметно дрожали, чуть-чуть приоткрыл обшарпанную створку. Ожидая чего угодно (в первую очередь группу захвата), утонул взглядом в душном сумраке прихожей. Выждал несколько томительных секунд, вслушиваясь и вглядываясь, никого не увидел, сбрасывая оцепенение, громко сглотнул. Уже не думая, что засада может поджидать в другой комнате, решительно вошёл в квартиру. На ощупь запер дверь, пальцы нащупали рифлёный выступ выключателя, и включил свет. Вместе со светом в нос ударил горький запах лекарств, больницы и дешёвого крема для обуви: похоже, снова вызывали неотложку.
Протестующе скрипнула половица.
Костёр вздрогнул. Двумя движениями скинул кеды, глаза скользнули по потемневшим от времени обоям, извачканному, чуть ли не в ошмётках грязи, половику. Пытаясь вспомнить, когда последний раз делали ремонт, поискал глазами тапочки, разумеется, не нашёл. Костеря всех последними словами, осторожно, стараясь не наступить на засохшие корочки земли, торопливо прошёл на кухню.
Здесь тоже стоял кавардак. Прямоугольник потёртого ламинированного стола был уставлен всевозможными пузырьками, чашками с недопитым чаем и графином с кипячёной водой. Громоздились какие-то книги, мутнели полиэтиленом одноразовые шприцы, подрагивали на сквозняке хлебные крошки и подсыхали выпавшие из тарелок макароны. Пизанской башней высилась из раковины гора немытой посуды.
За окном проехал одинокий автобус. Из-под колёс шоколадными конфетти сыпалась подсохшая грязь. Ветер донёс унылый хрип двигателя.
Стараясь унять раздражение – сердце снова рвалось из грудной клетки, – Дмитрий зло схватил обёртку, скорлупу и сделал шаг к мусорному ведру. Уже почти дотянулся, когда наступил на кусочек сала. Кожей почувствовал противный влажный бугорок. И буквально увидел, как через ткань проникает жир, масляным пятном растекается по коже. Брезгливо передёрнув плечами, Костёр бросил мусор в ведро, освобождая руки. Резко подпрыгнул, отдирая сало, и в сердцах, сморщившись, с размаху отправил белёсый кусочек следом. Не сдержавшись, громко выругался (из глубины квартиры тут же послышался мамин голос) и испуганно замер, напряжённо прислушался и надеясь, что матушка разговаривает во сне. Не в силах справиться с вернувшейся вместе с отчаяньем слабостью, тяжело опустился на стул, вытянутый вперёд подбородок щетиной уткнулся в ладони.
Во что превратилась жизнь?
Ответа не было.
Лишь обозлённое большое сердце по-прежнему бухало в висках, с трудом выталкивая откуда-то изнутри чуждые мысли. Почему он так живёт? И кто во всём виноват? И неужели ничего нельзя изменить?
Парень с трудом попытался ответить. Хотя бы самому себе.
Наверное, судьба… другие вон не парятся. Живут.
На других ему всегда было плевать.
А на друга? Мысль о Спирине вызвала приступ гнева и зависти, но, как ни странно, привела в чувство. Ладно, ещё не вечер, будет и на его улице праздник.
За окном, соглашаясь, раскачивались на ветру деревья. Хмурилось, закручиваясь в спираль, небо.
Переодевшись, продолжая мусолить внезапное откровение, Костёр не спеша вернулся на кухню, из рук в ведро посыпался собранный по дороге мусор. Решая с чего начать, настежь распахнул окно. Подставив прелому ветру разгорячённое тело, впустил в комнату многозвучие жаркой улицы и парной летний день. Волглая прохлада принесла с собой уверенность в переменах. За уверенностью вернулся растраченный за день оптимизм. Поклявшись во всём разобраться, парень начал убираться и готовить ужин.
С улицы залетел знакомый с пелёнок кузнечный грохот заводов. Проклятый, въевшийся в подкорку звук. Надоело… взгляд наткнулся на радиоприёмник. Остановившись на каком-то одуряющем ретро-техно (хотелось чего-то ритмичного, поднимающего настроение), сделал погромче, спохватившись, что разбудит мать, прикрыл дверь.
Когда вымыл посуду и стал промывать макароны, заявилась сестра.
Пробормотав что-то вместо приветствия, заскочила на кухню, состроив капризную мину, улыбнулась ярко накрашенными губами. Пошарила по полкам, мельком удивлённо поглядывая на брата, заглянула в холодильник, длинные ногти карябнули пластик, нарыла колбасу, и, подпевая певцу из динамика, с невозмутимым видом отрезала внушительный кусок.
Костёр, разбирая наваленные на столе лекарства, старался держать себя в руках, но когда Ленка опять бросила обёртку, только в раковину, облизала пальцы, не вымыла, а просто вытерла полотенцем, не выдержал.
– Убери, – глухо сказал он.
– Чего? – Сестра скорчила непонимающую рожицу.
– Обёртку. – Костёр медленно надвинулся и посмотрел в красивые, но слишком сильно накрашенные (слабо сказано) ультрамариновые зырки. – Где опять шлялась? Время сколько?
– В школе. – Девушка брезгливо, двумя пальчиками вытянула из раковины успевшую намокнуть кожуру и выбросила в ведро. Снова потянулась к полотенцу. Не дотянувшись каких-то пару сантиметров, видно, почувствовала обжигающий взгляд брата, демонстративно передёрнула худыми плечами, длинные ноги шагнули к раковине, и девушка сполоснула пальцы. – Доволен? – Сверкая глазами, Лена взяла полотенце и вытерла руки. – Пожрать ничего нет?
