Условный свист застаёт Димку за выворачиванием карманов. Он удивлённо вскидывает голову, глаза сканируют улицу, и вмиг понимает: вляпались.
– Ноги! – Гулким эхом мечется среди старинных зданий его крик.
Подростки дружно бросаются в ближайший сквозной подъезд, где (они тусуются здесь не зря) имеется выход на соседнюю улицу. Последним бежит Димка. Пропускает Башку, поворачивается, и прежде, чем закрыть за собой дверь, успевает заметить, как лежавший на земле мужчина показывает в его сторону рукой. Костров уверен: человек произносит «Бумажник».
– Пошёл! – толкает он замершего Гриню. – Встречаемся на месте! – И прячется в темноте за дверью. – Я кому сказал, – добавляет через секунду тоном, от которого Головин моментально испаряется.
Хлопает за Гришкой дверь. Воцаряется тишина. На мгновение. Через секунду Диман слышит старческое шарканье, лай собаки и пьяные крики одного из жильцов. Фон. Ненужные помехи, не имеющие к происходящему никакого отношения. Затем… слышится приглушённое дверью деревянное шлёпанье по асфальту. Быстро приближается.
Дверь открывается и появляется виновник шума – нога. Друга или охранника… Противника.
Дверь открывается, прямоугольник света освещает мятую миску на полу с какой-то серой массой, утыканной мослами, похожей на человеческий мозг, грязные плитки подъезда и похабные надписи. «Корнай» – успевает прочитать Дмитрий, прежде чем надпись заслоняет фигура в чёрном.
Дверь закрывается.
Сумерки.
Привыкая к освещению, преследователь замирает, и в этот миг ему в бок втыкается лезвие. Несильно, даже плавно, но, к несчастью, уверенно. Мужик дёргается, шевелит немым криком губы, пытается развернуться.
Лезвие входит глубже, и парень чувствует мучительную судорогу тела: сталь касается внутренних органов.
Костров ещё секунду смотрит, а руки автоматически прячут нож. Прыжок к двери – и он с другой стороны дома. Сильные ноги уносят преступника прочь, а возле двери лежит нетронутый, набитый деньгами лопатник.
* * *
Ему показалось, или музыка стала тише? Движения людей замедлились, а губы словно замёрзли, и каждое слово тянется жвачкой?
Пустая бутылка на полу. Стул у открытого окна. Два стола напротив, один пустой, за другим – гуляющая компания. Затёртый линолеум пола с нечитаемым орнаментом, металлическая полоска, прибитая вдоль края, словно граница, разделившая зал пополам. Треснутый квадратик подвесного потолка, выломанная декоративная панель, пошло демонстрирующая глянец батареи отопления. Ди-джей, заигрывающий с экзальтированной шатенкой. И наконец… Ленкин взгляд (заметила зараза: чувство опасности и великолепная интуиция в семье врождённое), сначала удивлённый, затем – откровенно испуганный. Но прежде, чем Дмитрий понял, за кого на самом деле боится сестра, его заметили остальные.
Спина жующего напряжённо замерла, что-то тихо шепнул Боксёр, парень возле окна положил на стол руки.
Неплохо…
Участок зала, ограниченный двумя столами, выпал из реальности, превращаясь в ещё одно зазеркалье. Изолированный потусторонний мир, со своими физическими законами, нормами морали и правилами поведения.
Остановившись возле столиков, Дмитрий окинул парней нейтральным взглядом, заметил скользнувшую к бедру лапу сальноволосого. Делая непринуждённый вид, уставился на Боксёра и хотел поздороваться, но сестра опередила:
– Ты чего? – Девушка выглядела испуганной. – Зачем припёрся?
Диман заставил себя улыбнуться.
– Всем привет.
Никто из парней не проронил ни слова.
– Понял… Я за сестрой.
Вот тут ухажёры оживились.
– Вали отсюда, – грубо посоветовал Боксёр. – Дома разбираться будете.
– Дома? – Костров почувствовал, как напряглись (расслабься, расслабься ради Бога) мышцы. – За этим и пришёл.
– Ты не понял? – Боксёр покосился на посылающего какие-то знаки приятеля слева. Покосился и Дмитрий. – Ты кто такой?
– Брат, – спокойно, как ему казалось, ответил он.
Боксёр рассмеялся. Весело и заразительно.
– Неплохо… – произнёс он через несколько секунд. – А теперь исчезни, брат.
– Мне… – начал Костёр, но сестра снова перебила.
– Ты чего припёрся, спрашиваю?! – крикнула она, привлекла внимание ди-джея. Худенький парнишка, успевший проверить, есть ли у шатенки нижнее бельё, раздражённо повернул голову. Хотел возмутиться, но, встретившись взглядом с Боксёром, передумал. С растущей тревогой Костёр отметил, что на него «Магнитофон с руками» даже не взглянул. Возможно, устроился в клуб недавно и не был о Димке наслышан, а возможно, слышал, но в сравнении с Боксёром считал менее опасным.
– Поговорить надо, – ответил Дмитрий, теряя испаряющуюся куда-то разом уверенность.
Словно почувствовав сомнения брата, девушка выговорила:
– Говори здесь. Не пойду никуда.
Глядя на сестру и ухмыляющийся чайник лица Боксёра, Дмитрий впервые в жизни растерялся. Прикусил губу, не в силах вымолвить ни слова. Снова вспомнил о Мишке, жалея, что друга нет рядом. У Спирина язык болтался как надо (правильно, ввернул бы отец), да и батек, если подумать, никогда не лез в карман за словом. А вот он… привык больше полагаться на кулаки и интуицию, чем на прямую речь. Вот и сутулился сейчас под взглядами, чувствуя себя не в своей тарелке.
Придурок… какое тебе дело, с кем путается сестра? Она уже взрослая, опоздал с советами…
– Не поздновато? – услышал Костёр голос девушки и вздрогнул. – Раньше где был?
…раньше… лаве добывал, шмотье притаскивал, жизнью…
– Вспомнил, что старший брат? Может, лучше, как раньше? Денег отвалишь?
…своей рисковал.
– Домой иди! Макароны остынут… – Сестра поперхнулась и замолчала. Боксёр участливо похлопал по спине, но Лена отмахнулась от надоедливого помощника, худенькое плечико нервно дёрнулось.
– Иди ты. – И полезла в сумочку за платком. Диман увидел в глазах слёзы.
Всё правильно… не его дело.
Весь красный от досады и злой, начал медленно, словно в трансе, поворачиваться. Глаза в последний раз обежали застолье и остановились на Боксёре. Дмитрий напрягся. Понял, вдруг, какую неоценимую услугу оказал ему много лет назад Спирин.
Вглядываясь в спокойные, презирающие всё живое холодные глаза, Костёр осознал, в кого мог превратиться, если бы Михаил не помог уйти из банды. В такого вот отморозка, по вечерам тискающего малолеток, а днём выбивающего долги из проштрафившихся барыг. И понял, кем станет сестра, если он, как и раньше, трусливо смоется.
Громила непонимающе переглянулся с приятелями.
Но прежде чем принимать окончательное решение… нет, не так. Он всё равно сделает то, зачем пришёл (самого себя не обманешь). Просто сначала… сперва… убедится.
И сердце сбилось с ритма.
Вглядываясь в родные, тысячу раз вытираемые им от слёз, ждущие каждый вечер сказку, а годы спустя радостно распахивающиеся в ожидании очередного подарка сестрины глаза, он понял, что не всё потеряно.
– Никуда я не пойду, – сказал он, обводя взглядом враз насторожившихся, словно почувствовавших произошедшую с ним перемену, парней.
А Диман действительно изменился, внутреннее реле сработало, превращая в другого человека, опасного, как волк-одиночка.
Выдвинув свободный стул, Костёр сел между двумя бандитами, напротив застывшего у окна.
– Выпить, что ли? – Рука потянулась к рюмке сестры, но уцепила тарелку с закусками.
– Не понял? – Боксёр привстал. – Всё… – Отвлёкся на напарника слева, давно посылающего знаки. – Ну чего, Кастет?
Диман уселся удобнее, пальцы правой руки сильнее сжали тарелку.
– Это он, – услышал Костров громкий шёпот. – Он.
– Кто? – поморщился, раздражаясь ещё больше, Боксёр: ему хотелось встать и прогнать наглого козлину, а вместо этого приходилось слушать тупого приятеля, который почему-то не хотел говорить как все нормальные люди. Забыл, наверное, что в зале оглушающе гремела музыка. – Чего мямлишь?
– Костёр. – повторил бандюк громче. – Димка Костров.
– Костёр?
– Костёр. – сказал Диман, и прежде, чем ошарашенный вышибала пришёл в себя, бросил в него тарелку.
От неожиданности мордатый отшатнулся, вскрикнул, все его мысли оказались сосредоточены на имени незнакомца. Он даже к Ленке начал поворачиваться, собираясь, наверное, фамилией поинтересоваться. Не успел: салат из капусты помешал.
В следующий миг свободная рука Кострова метнулась влево, а правая нога вытянулась строго прямо. Послышался похожий на сирену взрёв сальноволосого: схватившись руками за изуродованные глаза, парень вместе со стулом опрокинулся на пол. Туда же последовал здоровяк у окна, удивлённо хрюкнув, он выронил нож, неизвестно когда появившийся в руке, и, хныча, как девчонка, студнем стёк со стула.
Секундная пауза, а затем громкий визг – и девчонки вспугнутыми голубями взметнулись со стульев.
