И вроде бы уже безволие, предсмертная апатия по жилам разлились у лунатика, но, выпучив глаза, на самом он краю хватается за горло и на последнем выдохе хрипит:
— Не Драбкин — Сухожилов! Сух-хож-жилов я!
И отпустил его Сергей, обмяк. Сидят голова к голове, и у обоих легкие кузнечными мехами ходят. И смех тут начинает бить сомнамбулу безудержный:
— Ой, дурак, вот дурак! Я сдохнуть… всерьез… представляешь?.. На боженьку обиделся. Как в детстве, слышь? Как будто отобрал мои игрушки. Умру, и боженька меня тогда жалеть. А когда вот за горло меня, так я сразу… нет, не хочу, погоди, еще на этом свете есть дела.
— Опять крутить надумал? — Сергей как будто с надеждой даже спрашивает.
— Зачем крутить, дурак? Сухожилов я… ой, не могу!.. Сухожилов Сергей Александрович. Тезка твой, на самом деле тезка. Вот паспорта только не могу показать. Вот ты идиот! Ты ж Драбкина в глаза не видел. Что «ну»? Ну, сколько лет ему, как полагаешь? Сорок! Не помню, он какого года, но я моложе — тридцать. Да я тебе серьезно, дурень. Ну, хочешь паспорт? Ну, выйди, я не знаю, запроси анкету, увидишь — обхохочешься. Несходство — до гротеска. Боишься, убегу и не удавишь? Ну ты прикуй меня. Нет, тезка, ты и сам вообразить не можешь, насколько ты тут промахнулся.
— Ты мне только одно… — выдыхает Сергей. — Ну ведь было же, было? Там, на открытии? Отчетливо помню. Тебя объявляют, ну, то есть не тебя, а выступает Драбкин, говорят, и ты такой выходишь… ну, к трибуне… девчонку за собой еще какую-то… ну рыжую, ведь так?
— Через кутак. — И дрожь тут Сухожилова охватывает, слишком глубокая, чтобы вырваться криком или проявиться самовольным тиком мышц. — Короче, так: специально вышел, когда все камеры нацелены. Ну, Драбкина опередить и заявление сделать. Привлечь внимание цивилизованной общественности. Ну, чистый цирк, ты понимаешь, цирк. Вот тоже для нее, я тоже с ней.
— Так что ж ты молчал? Чуть не убил!
— Да так вот… жить раздумал на секунду. Да и Драбкина жалко.
— Не понял.
— Ну ты же ему шею, как куренку.
— Да где он, Драбкин, где?
— Да вон сидит за стенкой — говорил же, но ты все слушать не хотел. Ну, кто у нас Гриша-то? Ну! Григорий Драбкин самый настоящий. А ты как думал — двухметровый и пламя из ушей? А они вот такие и есть.
Секунда на осмысление уходит; Сергей, перед глазами облик Гриши вызвав, такого хлипенького, жалкого, с телескопическими линзами очков, с застенчивой мордочкой покорной овцы, от приступа безудержного смеха вздрагивает; терпел, крепился и не выдержал, захохотал, и вот уже оба от этого смеха трясутся. И воздух глотают по-рыбьи, и слезы утирают невольные из глаз. Встают, наконец, продышавшись, прокашлявшись; в обнимку, друг друга поддерживая, из парилки выходят.
Вернувшись, видят — девочек как сдуло, изгнали, видно, их ребята, не соблазнились прелестями.
— Эй, вы чего там? Что за шум устроили? — встречает их Андрей.
Они ему ни слова, лишь без сил на стулья опускаются. На Гришу смотрят без презрения, без ненависти — одна опустошенность только в их глазах, и будто понял Гриша, встал:
— Ребят… друзья… сказать хочу.
- Тост? — Андрей смеется. — Ну рюмку-то тогда возьми. За наше общее второе чудесное рождение, угадал?
— Да нет, другое. Ребята, я — Драбкин Григорий Семенович. Тот самый, все из-за которого. Ну, как считают многие. Вот с вами пробивался и спасался вместе. — И сжался, в плечи голову втянул, не то как овца, ожидая удара, не то готовый всякий приговор стоически принять. Глазами кроличьими в пол уставился, как будто слишком жаркое от четверых он излучение ненависти чувствовал, а может, просто в стену отчуждения упирался.
И тут уже у остальных двоих, сраженных новостью, случается истерика: Андрей почти беззвучно от хохота трясется, за живот держась; Артур неистово гогочет, в голос, и оба — до слез.
— А я-то думаю, откуда рожа мне знакома? — наконец обретает дар речи Андрей. — Так мы же вам рекламу… «Сибирские авиалинии» твои? Ну вот, на сайте именно авиалиний я рожу твою и видел. Я почему запомнил — геморроя много было. И пожелания клиента — набор стереотипов: надежность, безопасность и комфорт. Ты помнишь этот ролик, где девочка такая ангельского вида с ладоней перышко сдувает, и перышко в «Боинг» потом превращается? Это я для тебя — оцени. Другое дело, эти «Боинги» потом как свечка. Ладно-ладно, шучу. Расслабься, друг, я лично полон уважения — когда еще живого небожителя увижу… потом рассказывать всем буду, как с Драбкиным самим бухал.
— Можно мне слово?
— Это что же, суд у нас? — усмехается Андрей. — А мы кто — потерпевшие, присяжные или два в одном? Давай валяй, если только кто-нибудь не против. Есть возражения? Нет? Слово предоставляется подсудимому Драбкину. Что вы можете сказать в свое оправдание?
— Я, честное слово, не знаю, с чего начать. В общем, бизнес у меня — в нем все отрасли, и недвижимость — это только десятая, сотая часть…
— Это где-то мы уже слышали — ты ни сном ни духом. Что другим голова занята, а согрешили твои дальние и мелкие подчиненные.
— Врать не буду: все знал. То есть задним числом, конечно. И аферу эту, честно, даже не мы провернули, не «Базель», а риелторская фирма — наш один партнер. Но разве это объяснишь? Журналисты тотчас все раздули, рассказали, что «Дельта-недвижимость» — это фирма под «Базелем», что за всем этим Драбкин стоит. Я как только узнал, сразу сделал, что мог, и мы бы эту ситуацию, конечно, выправили. Но просто не быстро, это быстро не делается. Вся отмена сделок через суд. Минимум полгода. Людям так и сказали — дайте полгода. Мы с ваших обидчиков взыщем, накажем. А тут еще риелторы попрятались, директор их в бега… судиться не с кем — получается порочный круг… ну, смешно же, просто смешно, ведь ничтожная мелочь, какая — то сошка, и из такой ничтожной искры такое огромное пламя… И люди ожесточились, конечно. Я конференцию… не сам, конечно… светиться не люблю, но все официально, что срочно «Базель» начинает приобретение квартир для всех обманутых, а тут вдруг просто нервы у кого-то не выдержали: мою машину — из гранатомета. Да и вряд ли нервы, это надо еще разобраться, может быть, и просто провокация, что вероятнее всего… ну, конкуренты, такую возможность им грех упускать, а потом сообщают во всех новостях — камуфляжные сетки, оружие найдено с армейского склада… ну и какие выводы, понятно — народный гнев, конечно, офицерский, какие могут быть выводы еще? А я в Лозанну как на грех был вынужден, по-другому — никак… а в прессе и по ящику опять, что Драбкин спрятался от мстителей в Швейцарии. Вот так совпало просто все! И, главное, купили мы квартиры, осталось только заселить, понимаете? Стоят сейчас все эти новостройки и только хозяев дожидаются. Но тут уже действительно ну чистый символизм пошел, идея чисто виртуальная, что Драбкин — воплощение зла. А тут еще обвал всех рынков, народ весь испуган, растерян. Не верят нам! И, главное, вот эта наша русская привычка вечная — вот он, козел, давайте на него всех собак навешаем. И самое смешное, я сегодня должен был сказать: проблема решена, ребята, заселяйтесь… за полчаса до взрыва! Страна такая, что ли, я не знаю. Ну, испугался, я, конечно, да! Повел как последний… Не вышел. Я, может быть, и встал бы… да, нет, не встал, конечно, ни за что… но у меня еще охрана, моя охрана, она меня укрыла, спрятала, ведь выстрелы там почему? А в них, в моих охранников… Когда они всех начали осматривать и до меня дошли, мои вскочили — и трах-бах! Вот вам и взрыв. Наверное, пуля куда-то попала, не знаю. Вот в этом виноват, согласен, признаю. Ну, может быть, и выстрелов тогда бы не было, не окажись я трусом. Но я же искренне готов был что угодно… я приобрел им новостройки. Мне было-то раз плюнуть, говорю в десятый раз. Вся проблема и выеденного — вот что дико!
— Ну примерно понятно, — только и находит, что сказать, Андрей. — У обвинения есть вопросы? У нас вообще сторона обвинения есть? Сергей? Сергей-второй? Артур? Господа, у нас вообще обвинения нет!
— Погодите, я еще сказать хочу. Я не хочу сказать, что я такой весь белый и пушистый. Что честный, не хочу сказать. Бывало всякое. Куда ни кинь, везде грешок. А по-другому вообще никак! Нет, я, конечно, не заказывал, не убивал, не потому что нравственный такой, богобоязненный, а просто время потому что наступило уже другое, уже без беспредела первых лет. Но закон обходил многократно, и людей приходилось десятками, сотнями выгонять с разоренных заводов… Я, если честно до конца, то вообще на скупке разоренных предприятий капитал и сделал — санация, перепродажа, жилье опять же, поликлиники, больницы ведомственные и даже детские сады — все с молотка. А с другой стороны — как все это работать заставить? Я тогда все это «трудными решениями» называл. Вот Андрей недавно правильно сказал, что человек, который занимается… ну, бизнесом… он в каком-то нематериальном мире живет. Вроде бы и живые люди вокруг, а с ними не соприкасаешься. Не люди — только «трудные решения».
