– А именно? – спросил Калгари.
– Вы уверены, что взялись за свое дело?
– Уверен, такова моя участь.
– Наверно, на вашем месте и я бы так решил… Не знаю. Что ж, начну с того, что никто из них не чувствовал себя полноправным хозяином. По крайней мере, при жизни матери… буду так называть ее для краткости. Она их всех держала в руках, всех без исключения.
– Каким образом?
– Хотя в финансовом отношении она полностью обеспечила своих детей, образовав для них фонды с доверительным управлением, практически они были лишены самостоятельности, им приходилось во всем руководствоваться пожеланиями своей матери.
Он помолчал немного и снова заговорил:
– Интересно было наблюдать, как все они пытались освободиться от материнской опеки. Мать планировала будущее своих детей, и это были неплохие планы. Она поселила их в прекрасном доме, дала им хорошее воспитание, у них не переводились карманные деньги. Каждый из них получил солидное профессиональное образование в той области деятельности, которую она же для них избрала. Она относилась к ним так, словно это были ее собственные дети. Но ведь на самом деле это были не ее дети! У них были совершенно иные, чем у приемных родителей, инстинкты, чувства, способности, наклонности. Юный Мики ныне торгует автомобилями. Хестер удалось убежать из дома, чтобы лицедействовать на подмостках. Она влюбилась в одного непристойного субъекта, а как актриса оказалась совершенно бездарна. Поэтому ей пришлось возвратиться назад в «Солнечное гнездышко» и признать – а уступать она не любила, – что мать оказалась права. Мэри Дюрант во время войны, вопреки предупреждениям матери, вышла замуж. Ее муж был умным и храбрым человеком, но в деловых вопросах совершенная бестолочь. К тому же заболел полиомиелитом, и в «Солнечное гнездышко» его доставили уже инвалидом. Миссис Эрджайл настаивала, чтобы они жили там постоянно, но Мэри всеми силами этому противилась. Она хотела иметь для себя с мужем собственный дом и, несомненно, не возражала бы, если бы ее мамочка умерла.
Мики страдал комплексом неполноценности, ибо его, еще совсем маленького мальчика, бросила родная мать. Он тяжело переживал это в детстве и, даже повзрослев, не сумел подавить своих чувств. Думаю, в душе он ненавидел свою приемную мать.
Была там еще массажистка из Швеции, которая не любила миссис Эрджайл, но обожала детей и боготворила Лео. Она принимала от миссис Эрджайл многочисленные подарки и, возможно, старалась быть благодарной, но ей это не удавалось. И все-таки вряд ли ее антипатия была столь велика, что она ударила кочергой по голове собственную благодетельницу. К тому же ей ничто не мешало в любую минуту уйти из этого дома. Что касается Лео Эрджайла…
– Да, а что о нем скажете?
– Он собрался еще раз жениться, и, по мне, как говорится, с богом. Это милая молодая женщина, душевная, добрая, общительная. Она очень его любит уже в течение длительного времени. Как она относилась к миссис Эрджайл? Об этом можно только догадываться. Естественно, смерть миссис Эрджайл упростила ситуацию. Не такой человек Лео Эрджайл, чтобы при жизни жены заводить шашни с собственной секретаршей у себя в доме. Не сомневаюсь, что он ни разу не изменил своей жене.
Калгари спокойно сказал:
– Я видел их и беседовал с ними. Положительно не могу поверить, что кто-то из них…
– Знаю, – перебил его Макмастер. – А кто этому поверит? И тем не менее… Кто-то в этой семье является убийцей.
– Вы в самом деле так думаете?
– Не понимаю, почему должен думать иначе. Полиция считает, что посторонних в доме не было, и, видимо, полиция не ошибается.
– Но кто же именно?
– Трудный вопрос. – Макмастер пожал плечами.
– Вы их всех знаете, у вас нет никаких предположений?
– Не сказал бы о своих подозрениях, даже если бы они у меня были. Мне кажется, никто из них не способен совершить подобное злодейство. И в тоже время… не могу ни за кого поручиться. Нет, – в раздумье продолжал Макмастер, – я считаю, что мы никогда ничего не узнаем. Полиция проведет следствие, сделает все, что в ее силах, но столько уж времени прошло, никаких свидетельств не сохранилось… – Он с сомнением покачал головой. – Нет, не думаю, что мы когда-нибудь докопаемся до истины. Подобные случаи бывали, о них можно прочитать. Пятьдесят… сто лет назад кто-то из трех, четырех или пяти человек совершал преступление, но не было достаточных доказательств, и дело ограничивалось догадками.
– Думаете, и здесь случится так же?
– Да, – подтвердил доктор Макмастер, – думаю… – Он снова окинул Калгари внимательным взглядом. – Ужасно, не правда ли?
– Ужасно, – согласился Калгари, – поскольку страдают невинные. Так она мне и сказала.
– Кто? Кто и что вам сказал?
– Эта девушка… Хестер. Сказала, а я ее не понял. Вот и вы подтвердили, что мы никогда не узнаем…
– Кто виновен? – договорил за него доктор. – Да, если бы можно было узнать правду! Не для того, чтобы арестовать, предать суду и признать виновным. Просто чтобы узнать. Иначе… – Он замолчал.
– Иначе? – переспросил Калгари.
– Никто не избежит подозрений. Нет… я не буду повторять то, что вы только что подтвердили, – проговорил доктор Макмастер и в раздумье закончил: – Вспоминается дело Браво… Почти сто лет с тех пор миновало, но в книгах все еще продолжают об этом писать. Подозрение пало на его жену, а также на миссис Кокс, доктора Галли… и даже на самого Чарльза Браво, который, как полагали, мог принять яд, чтобы запутать следствие. Много было предположений, но правду так и не выяснили. А поскольку флорентиец Браво, покинутый семьей, умер в одиночестве от какого-то снадобья, то миссис Кокс с тремя маленькими детьми была изгнана из города, большинство знавших ее людей так и считали ее всю жизнь убийцей. А доктор Галли потерял свою репутацию… Кто-то был виновен, но избежал наказания. Остальные были невиновны, но кара их не миновала.
– Такое здесь не повторится, – сказал Калгари. – Не должно повториться.
Глава 8
Хестер Эрджайл поглядела на себя в зеркало. Взгляд ее выдавал легкую печаль, в нем проскользнула озабоченность, потом смирение. Такой взгляд присущ обычно не уверенным в себе людям. Хестер откинула со лба волосы, зачесала их набок, нахмурилась. В зеркале отразилось вдруг чье-то лицо, выглядывавшее из-за плеча Хестер. Она вздрогнула, отпрянула в сторону, испуганно обернулась.
– А, испугались! – воскликнула Кирстен Линдстрем.
– Чего мне пугаться, Кирсти?
– Меня. Вы подумали, что я тихонько подкралась сзади, чтобы нанести удар со спины.
– Не мели чепухи, Кирсти. И в мыслях ничего подобного не было.
– Нет, подумали. И правильно сделали. Неизвестность заставляет вглядываться во тьму, вздрагивать от каждого шороха. В этом доме есть чего опасаться. Теперь мы знаем.
– Во всяком случае, дорогая Кирсти, тебя-то мне можно не бояться.
– Как знать? – проговорила Кирстен. – Разве не читали мы недавно в газете про одну женщину, которая много лет прожила со своей подругой и нежданно-негаданно вдруг убила ее? Задушила, пыталась выцарапать глаза. Зачем? В полиции она обстоятельно рассказала о том, что видела, как в подругу вселился дьявол и выглядывал из ее глаз. Вот она и посчитала себя достаточно сильной и отважной, чтобы поразить дьявола!
– О да, что-то припоминаю. Но ведь женщина оказалась ненормальной.
– Она этого не знала и на окружающих не производила впечатления психопатки. Никто не подозревал, что творится в ее бедном, измученном рассудке. Вот и я вам скажу: не знаете вы, что в душе у меня происходит. Может, я сумасшедшая. Может, взглянула как-то на вашу матушку, подумала, что она Антихрист, и убила ее.
– Что за чепуха, Кирсти! Невероятная чепуха.
– Да, – согласилась мисс Линдстрем, – это чепуха. Я очень любила вашу матушку, она всегда была такая добрая. Но вот что я стараюсь доказать вам, Хестер: поймите, что не следует часто повторять слово «чепуха».
Хестер обернулась и посмотрела на стоявшую перед ней женщину.
– Кажется, ты не шутишь, – пролепетала она.
– Не шучу, – ответила Кирстен. – Мы должны быть серьезными и смотреть правде в глаза. Не стоит притворяться, будто ничего не случилось. Этот человек, который приходил сюда… Лучше бы он не появлялся, но он пришел и дал нам ясно понять, что Джако не убийца. Очень хорошо, значит, убийца кто-то другой, и этот кто-то находится среди нас.
– Нет, Кирсти, нет! Это мог быть кто-то… ну, скажем, какой-нибудь вор или человек, захотевший свести с ней счеты.
– Полагаете, ваша матушка сама впустила его?
– Могла впустить, ты же ее знаешь. Кто-нибудь мог прийти со своими заботами, рассказать про несчастного ребенка, с которым дурно обращаются. Неужели ты думаешь, что мама не впустила бы этого человека, не провела бы его в комнату, не выслушала бы его?
– Весьма сомнительно, – возразила Кирстен. – По крайней мере, сомневаюсь, что ваша матушка сидела бы за столом, позволила бы этому человеку вооружиться кочергой и ударить ее по голове. Нет, она была достаточно осмотрительной и благоразумной женщиной.
