Немецкая разведка — с этими более-менее ясно. В городе есть группа немцев, в принципиально и нагло ходящая даже на танцы в местный Дом Красной Армии. Пару ребят из абвера Панов по мемуарным фотографиям знал в лицо, но то не радовало, в городе их было больше.
Диверсанты и организованные ими коллаборационисты. Как же фашисты могут наступать без пятой колонны? Непорядок! Так что обещана независимость и райская жизнь предателям, но каждой национальности по отдельности.
Диверсантов из «Бранденбурга» в чемоданах с двойным дном Саша не ждал. Штучный товар. Лишь одна их группа под Гродно пыталась вредить до начала артподготовки [47]. Но штаб шестой и штаб сорок второй стрелковой дивизии кто-то утром обстреливал.
Польские патриоты. Да, именно так. Служба во имя победы Польши, она же — Союз вооруженной борьбы, она же впоследствии — Армия Крайова весьма специфично боролась за независимость. Для тех, кто руководил Новицким, Германия была оккупантом, а СССР интервентом. Никто так не желал скорой войны между СССР и Германией, как поляки из Лондона.
Точной даты нападения немцев они пока не знают, но чуть грянет канонада, начнут особо активные неторопливо постреливать в спины бойцам и командирам. Спустя несколько дней они опробуют взяться и за новых оккупантов, но разменный курс полякам покажется слишком высоким. Один немец стоил жизни пятнадцати заложников, если убит офицер — сотни.
Бандиты и мародеры. Пограбить в городе, оставшемся без власти, дело для них, можно сказать, исторически святое. С одной стороны, немцам меньше достанется, но под раздачу попадут семьи командиров и «восточников». Конец их печален — тех, кто вовремя не угомонился, пристрелили или аккуратно развесили по фонарным столбам немцы. Новый порядок не терпел вакханалии. Нельзя разворовывать имущество, перешедшее к немецкому хозяину.
Ну, и местные обыватели, недовольные Советской властью, как в целом, так и по отдельности. Люди очень злые, а если соберутся в толпу, то и беспощадные. Словно по заказу, укладываясь в «общую теорию заговора», в предвоенную ночь пошли из Бреста на восток два эшелона с депортируемыми гражданами.
Так вот, за соседним столиком неторопливо работал челюстями руководитель местной польской разведгруппы с незатейливым и скромным названием «На советы». Бренд, знакомый еще с годов двадцатых, от «дедушки» Пилсудского.
Саша кивнул, ему, как старому знакомому. Надо подумать, насколько ему нужна тут группа ясновельможных товарищей. Может, ее сразу того… в НКГБ на опыты?
Презрительно-кислая мина появилась на лице господина Новицкого, будто нашел он в не дожеванном бутерброде половинку таракана. Какой выверт судьбы! Пойти обедать в польский ресторан «Свитезянка» (такое название заведение носило до войны) и вновь увидеть болвана, шествовавшего вчера по улице с открытым ртом и размахивавшего страшенным фанерным чемоданом.
Ненашев шел обратно в штаб и думал, пойдет Новицкий на контакт или сразу исчезнет из города. Должен пойти, без доли авантюризма в такой профессии делать нечего.
Ну, а теперь надо выбрать фамилию человека, которому можно отправить письмо в Москву. Ненашев фыркнул, посмотрев на висевшие рядом портреты Сталина и Молотова. Канцелярия там, безусловно, работала отменно, но письмо в стиле «Йося и Слава, то не англичане, а немцы дуркуют» вряд лидеры будущей могучей империи воспримут дружелюбно.
А вот плакат «Не ходи по рыбе», навел Максима на одну мысль. Пусть блондинки в НКГБ отдохнут, а пошлет он «открытку», точнее почтовую карточку, по совсем другому адресу.
*****
— Товарищ капитан, старший лейтенант Суворов. Представляюсь по случаю назначения меня начальником штаба батальона.
— Товарищ капитан, политрук Иволгин. Представляюсь по случаю назначения меня комиссаром батальона.
— Заместителем по политической части, товарищ будущий батальонный комиссар, — улыбнулся Максим, вызывая усмешку у первого, бравого на вид кадрового командира и вгоняя в краску представителя партии, в плохо сидевшей форме и, наверняка, близорукого. Товарищ не надел очки для солидности и для пущего милитаристского вида.
— Знаете друг с друга?
— Так точно.
— Да.
— А вот я вас пока не знаю, — Ненашев задумчиво поскреб подбородок. Других людей ему не дадут и с личным составом обязательно возникнут проблемы. Ну, что, начнем приводить народ к единому знаменателю.
— А ну, становись! Равняйсь! Смирно! — негромко, но четко скомандовал Максим.
Командиры застыли в строю, почти не мигая и смотря на комбата.
— Направо! Нале… — Ненашев, не полностью подав команду, а коварно выпалил — Отставить!
Простой тест, насколько бездумно выполнит команду вверенный ему начальствующий состав.
Отставить, старший лейтенант Суворов! Именно! Не надо лететь впереди паровоза, когда обстановка может изменится. Разойдись!
М-да, «военную» проверку на притертость друг к другу они ожидаемо провалили.
Максим присел на подоконник и достал из полевой сумки три «капитанские» сигары. Денег Панов не жалел, зная, что еще за неделю до войны его купюры в Западной Белоруссии превратятся в простые бумажки, от которых нос не будут воротить лишь в государственных магазинах и заведениях военторга.
— Закуривайте, товарищи командиры!
— Простите, товарищ капитан, но я не курю, — чуть ли не прошептал Иволгин, но с каким-то скрытым вызовом.
— Молодец, тогда подсластись, — комбат всучил ему плитку шоколада, чуть улыбнувшись, при виде изумленных глаз комиссара. Саша Панов не курил, но однажды соблазнили его сигарой.
Суворов тут же ободряюще хлопнул его по плечу: от милости начальства отказываться не принято, а политрук изумленно увидел, как его комбат вздохнул и кивнул головой, будто говоря, «так надо».
— Значит так, мои верные и опытные заместители. Ставлю первую боевую задачу — научится поворачиваться по моей команде вместе, осмысленно и сразу в нужную сторону. Старший лейтенант Суворов! Я знаю, вы можете многому научить политрука Иволгина, касательно строевой подготовки, но вы все время торопитесь, а я могу и передумать. Задача ясна?
Последние два слова выделил особой интонацией. Заслышав подобный голос, даже водители маршруток, слышащие лишь радио «Шансон», смущенно бормотали «прости, командир».
— Так точно, — рявкнул начальник штаба, заглушая ответ замполита.
— Мило, но глушить друг тоже не надо. Так что общайтесь, знакомьтесь… и вместе тренируйтесь. Ну а я в кадры, — Ненашев, вздохнул, посмотрел на Иволгина и, демонстративно достав очки, нацепил их на нос.
То-то же, сразу минус пятьдесят процентов к милитаризму. Вот так, жить активно, работать на контрастах, но на арену цирка никогда не выходить.
С такими мыслями капитан и начал посещение одного из помещений штаба, украшенного портретом товарища Сталина и знаменитым лозунгом, почти «в кадрах решают все». Ему надо прочитать личные дела новых подчиненных.
Увидеть собственное «досье» мог каждый офицер. По крайней мере, Саша Панов обязательно раз в год расписывался в папке сначала красного, а потом синего картона — мол, сведения правильные, претензий и особых изменений в биографии не произошло. Недоступна одна особая часть — раздел, где хранятся написанные начальниками аттестации и представления.
Кадровик, лицом и телосложением, напомнил Панову «сурового милиционера» из кинокомедии Гайдая, но шутить с ним не стоило.
Значимость и величие читались в облике человека, родословная которого восходила прямо к дочерям Зевса и Фемиды. Те, три богини-мойры не предсказывали судьбы, а следили за их исполнением.
Саша, улыбнувшись, вспомнил свое увольнение. Срок контракта закончился, но рапорт — «далее не хочу, не буду и не надо», вызвал понятное недовольство — предстояло немедленно искать очередного «незаменимого» на оголившийся участок работы. Панов предупредил руководство за полгода, но, естественно, пока гром не грянул, никто не крестился.
Процесс расторжения делового брака затягивался и тогда, для улучшения обмена веществ, Саша, поверх документов выставил несколько достойных стеклянных предметов. На этикетках могучая рука в последнем усилии поднимала боевой топор. Панов объяснил — это дорогая скрепка для его, не менее дорогих, документов. На удивление боевого народа, уволили и «рассчитали» полковника точно в срок, не задержав ни на минуту.
Марка «Хеннесси», одного из лучших французских коньячных домов, поднесенная не взяткой, а с уважением, сыграла свою роль.
Суровый надзиратель за военными судьбами ушел куда-то вглубь. Грозно прогремел связкой ключей и знаково лязгнул металлом двери. Бесшумно шагая, принес три личных дела — два протянул Ненашеву, а третье, нахмурив брови, принялся листать сам.
