— Хорошо, — бросаю я, и опускаю взгляд в резюме.
— В с-смысле?
— В прямом. Пусть и дальше капает.
— Так ведь третий месяц пошёл, как ее на работе не видно, — непонимающе бормочет кадровик. — У нас пять барменов числится, я…
Тяжело вздыхаю, прикрывая глаза и снова впериваю злой взгляд в пацана:
— Я ее в другое место перевёл. Не вижу смысла в бумажной волоките. Поэтому все остаётся как есть, покуда я сам тебе не скажу ее уволить! Ясно?
— Ясно! — наконец рапортует кадровик.
— Вот и молодец. Теперь будь добр, сообщи бухгалтеру и моему водиле, что я вернулся, и жду их обоих сегодня в клубе. И пока свободен.
Когда за ним закрывается дверь, я наконец сосредотачиваюсь на бумаге.
«Анна Васильевна Хрусталёва».
Действительно, Хрусталёва. Ей подходит. Хрупкая. Звонкая.
Ларина ровесница. Значит пятнадцать лет между нами. И правда, взрослый дядька на ее фоне.
Усмехаюсь собственной глупости. О чем это я вообще? Вроде собрался раздобыть о ней информацию, чтобы избавиться, а не присвоить.
«Не замужем».
Хорошо.
Так-так, а вот это уже интересно. Адрес.
Вот я и нашёл с чего можно начать. Завтра же отвезу ее по этому адресу. И если там найдётся родня, сдам.
Невольно продолжаю изучать резюме. Из графы «Образование» делаю вывод, что Аня вчерашняя выпускница школы. Боже мой, совсем ребёнок же ещё. Но должен признать, весьма одарённый ребёнок.
С присущим детям оптимизмом Анечка умудрилась впихнуть в небольшое поле «Образование» целый список своих заслуг. Музыкалка, хоровое пение, и не просто, а солистка! бальные танцы… И все это чудо — на вакансию бармена?
Усмехаюсь. Трусиха. Ведь с самого начала не просто так пришла ко мне. Хотела петь, да только смелости не нашла. Не успела.
Отбрасываю, начавший раздражать лист на стол. Поднимаюсь из кресла, чувствуя, что непрошеные мысли снова начинают завладевать моим вниманием.
Надо поработать! С этой мудрой идеей выхожу из кабинета. Но далеко не ухожу. Останавливаюсь на балконе, что висит над танцполом. Облокачиваюсь на перила, пытаясь придумать, чем бы мне занять голову.
Не хочу ни с кем контактировать. И это сильно сужает круг моих возможностей отвлечься.
Вот, черт. Забыл Надежду предупредить, чтобы она нашу узницу ужином как следует накормила.
Тоже, зараза, что она устроила утром? Разве не должна прислуга молча свои обязанности выполнять. И я сейчас даже не про «молча». Но «выполнять»! Я ведь точно помню, что велел: доварить, накормить. Из-за неё почувствовал себя ещё большим дерьмом.
Хотя куда уж больше…
— Эй, не трожь рояль! — неожиданно для самого себя, рявкаю я, глядя вниз.
Зазевавшийся официант, что в задумчивости принялся водить пальцами по обнаженным клавишам, тут же отскакивает от инструмента, словно ошпаренный.
С рыком выдыхаю. Выпрямляюсь, поправляя пиджак.
Заметив внизу суетящегося кадровика, иду к лестнице. Похоже, все же придётся контактировать с людьми. А то что-то мне крышу рвёт.
— Буха вызвал?
— Скоро должен прибыть.
— Пусть поторопится. У меня сегодня ещё встреча.
В зале становится как-то пустовато. Похоже, народ учуял дурное настроение начальства и потерялся.
Я бы и сам не прочь потеряться.
От самого себя.
Бездумно провожу пальцами по клавишам безмолвного рояля. Добираюсь до четвёртой октавы.
Фа диез… Соль… Режет слух.
Это звук ее боли.
Хорошо запомнил. Тем злополучным утром оттирал эти чертовы клавиши от ее крови и прямо как сейчас хмурился, когда под моими пальцами раздавалось мерзкое брякание.
В тот самый момент, когда она захлебывалась от этой самой крови, лёжа на обледеневшей дороге…
Что если бы остановил? Что если бы не напугал ее настолько, чтобы ей пришлось сбегать, не разбирая дороги?
Была бы в порядке. Не очутилась бы в моем доме незваным гостем. Пришла бы на работу, как обычно. Ну, или все же попряталась пару дней от меня, — она девочка стеснительная. И…
Что и?!
Ничего бы не поменялось для меня! Мне не нужна прилипала, которой от меня только деньги нужны! Или протекция, — не важно!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Уволил бы, да и дело с концом!
— Глеб Виталич, открываемся.
— На здоровье, — бормочу я задумчиво.
— Водитель прибыл. Бухгалтер ожидает в вашем офисе.
— Закончил, наконец? — после длительного разбора полётов с бухгалтером, в дверях показалась голова Валерки. — Пошли в зал. Там у вас сегодня такие девочки выступают, ммм…
— И тебе вечерочка доброго, дружище, — бормочу устало, поднимаясь из кресла.
Стоит выйти из кабинета, как на меня обрушивается какофония звуков. Бросаю взгляд с балкона на выступающих девиц, и морщусь, уже представляя с каким удовольствием уволю их. Отвратно поют.
Зато Валерка слюни пускает.
Люди слепы. Все, по сути.
И возможно одна незрячая невеличка видит больше, нежели все зрячие вокруг меня.
«Надо поесть. Не хочу, чтобы ты заболел, — вместо отвратительного пения девиц звучит в моей голове музыка — моя интерпретация ее слов. — Хочу готовить тебе завтраки…»
Пропихнувшись сквозь толпу слепцов на танцполе, жадно впитывающих образы полуголых девок со сцены, раздраженно дергаю шторку чилаута, и падаю на диван.
Они не видели, нечто по истине прекрасное…
— Нам как обычно, — почти выкрикивает Валера, вошедшему вслед за нами официанту.
Едва тот оставляет нас, как друг тут же переключает внимание на меня:
— Я весь внимание.
Медлю, фильтруя необходимый минимум информации для полноценной картины. Без излишеств.
Проворный официант снова выныривает из-за шторки, оставляя мне ещё немного времени на размышления.
В моей руке появляется привычный бокал. Делаю хороший глоток.
— Ларка мне сюрприз к приезду организовала, — начинаю я неохотно, смакуя знакомый вкус. — Прилетел и обнаружил у себя дома девчонку…
— Без памяти, — подталкивает мой рассказ друг.
— Не только, — скептически выгибаю бровь. — Она ещё и слепая.
Валерка присвистнул.
— Ну, повезло тебе, конечно. С сестрой.
— Мы это уже сто раз обсуждали, — отмахиваюсь от болезненного разговора, делая ещё один большой глоток из квадратного рокса.
— Ладно. С Ларой-то все понятно. А с инвалидкой-то твоей за чем дело встало?
Стискиваю зубы и подаюсь вперед:
— Не называй ее так! — шиплю раздраженно.
Теперь это слово будто серпом по нервам. Уже и сомневаюсь, кто из нас на самом деле инвалид. Не я ли, мудак с извращенной версией синдрома Туретта, не способный язык за зубами держать?
Друг примирительно поднимает руки:
— Окей-окей! Дело твоё. Но я бы, на твоём месте, ее в интернат сдал.
— Жаль, что не ты на моем месте, — саркастично рычу я, отхлебывая обжигающую жидкость.
Чувствую, что мне становится легче. То ли повышающийся градус в крови делает свою работу, то ли опять это облегчение, что я не один такой бездушный, готовый выкинуть беспомощную девочку на улицу.
— Нужен другой вариант, — поглядывая по сторонам, произношу я.
— Например?
— Ей вроде в больнице напели, что все можно восстановить. Вот тебе надо узнать, как это сделать.
— Дружище, я скульптор тела, а не нейрохирург.
— В первую очередь ты врач! Значит должен хоть немного шарить! Уж точно знаешь больше моего!
Валера, призадумавшись, откидывается на спинку дивана:
— Ты вроде ночью упомянул аварию?
Киваю молча.
— Тогда вполне вероятно у неё в затылочной части гематома сформировалась, отсюда повреждение зрительного нерва, и…
— Короче, Валер! — нетерпеливо требую я. — Ты знаешь, что с этим делать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Если бы глянул ее историю, то возможно ответил бы. А так только предположения. Но раз врачи сказали, что можно восстановить, плюс это последствие травмы, то они возможно уже предложили ей быстрое решение вопроса. Она что-нибудь говорила про операцию?
